«Пустота производит печаль»

«Пастырский час»

Программу ведет протоиерей Александр Рябков

Прямой эфир 23 ноября 2017 г., 20:30

АУДИО

Страдание – неотъемлемая черта земного бытия. Но это не значит, что это явление не должно быть нами осмыслено и приниматься просто как данность. Страдания претерпел сам Господь, но Его Страдания и Его Смерть изменили значение страдания и смерти для нас. Это, несомненно, требует внимательного и вдумчивого разбора, что не исключает уяснения этого преображения через аскезу и молитву. Без интеллектуального усилия, основанного на усилии подвига, мы ничего не сможем противопоставить современной инфантильности общества потребления с его религией телесного удовольствия.

Причина страданий кроется в отрыве разумных тварей от Бога в начале истории. Разумные творения, то есть часть ангелов и первые люди, имея свободную волю, направили ее на зло. Человек – звено между миром идей, ноуменов или неба, совершив отпадение от Творца, внес разлад во все творение. Ухудшаясь нравственно, человеческий род еще больше умножает разлад во всем творении.

Что касается понятия греха как преступления и следующего за ним наказания за него, то строгого юридического понимания этих вещей мы не видим даже в евангельском описании Страшного Суда. Отдельная личность обрекает себя на вечные душевные страдания отпадением от Бога и отказом при жизни покаянием вернуться к Нему. Таким образом, на первом месте стоит не вердикт Судьи, а личный выбор осудившего себя самого человека.

Блез Паскаль писал: «Горестное ничтожество человеческой судьбы глубже всех познали и лучше всех выразили в словах Соломон и Иов – счастливейший и несчастнейший из смертных: один на собственном опыте познал всю тщету наслаждений, другой – всю несомненность несчастий».

По учению св. Максима Исповедника, блаженство человека до грехопадения исключало не только страдания, но и всякое наслаждение в нашем сегодняшнем понимании. Святой Максим особенно подчеркивал, что такие явления как наслаждение и страдание, закономерные следствия грехопадения. Радость Рая неразрывна была связана с духовной, душевной и телесной целостностью человека. Поэтому наши радости и, тем более, наслаждения часто носят не только двусмысленный оттенок, но и обладают разрушительными свойствами, которые если и не проявляют свое действие незамедлительно вовне, то внутри нас воцаряются хаосом довольно быстро и очень заметно. Святой преподобный Петр Дамаскин писал: «От наслаждения и огорчения происходит всякое зло».

Православный французский богослов Жан Клод Ларше замечал, что обязательность связи наслаждения со скорбью была отчетливо высказана еще Платоном в его диалоге «Федон». Жан Клод Ларше передает его мысль такими словами: «Скорбь следует за наслаждением по различным причинам, но особенно потому, что чувственное наслаждение мимолетно. В тот момент, когда человек его испытывает, оно дает обманчивое ощущение полноты, но оставляет пустоту, когда исчезает». Пустота производит печаль. Печаль сопоставима с болью. Боль души влияет и на состояние тела. Хотя и сами необузданные поступки влияют на организм разрушительно, предваряя разрушительное влияние на него душевной боли.

Из текстов святых Максима Исповедника и Григория, епископа Нисского, можно вычленить интересную мысль о том, что образ древа познания добра и зла обозначают чувственное наслаждение творением, а наслаждение это порождает страдание. Важным аспектом здесь является то, что человек соблазнился предполагаемым удовольствием пользоваться миром без благодарности Творцу. Это лишенное благодарности и послушания произволение обернулось рабством человека материи. Таким образом, древо познания добра и зла являет собой источник страстного наслаждения и тягостной муки, и то и другое противоположно блаженству. Заменив блаженство на наслаждение, человек как следствие получает скорбь. Горький сарказм содержат строки из книги Бытия: «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из нас, зная добро и зло». (Быт. 3:22) Познание добра и зла открываются человеку не как усвоенные им отвлеченные философские понятия, а как тяжелые оковы человека в виде наслаждения и скорби, которые человек на себя сам и возложил. Этот сюжет с первых страниц Библии повторяется и в жизни каждого человека. Блаженство неразрывно с вечностью. Наслаждение при всей своей остроте всегда мимолетно и порождает почти всегда соотносимое по остроте страдание при завершении и особенно болезненное при невозможности повторения.

Таким образом, это рабство в сотрудничестве с благодатью побеждается подвигом, который сам по себе искаженной человеческой воле представляется еще большим страданием, и потому она отворачивается от него.

О нашей телесности в духовной жизни и о ее сопротивлении нашему духовному выбору много и подробно писал известный церковный писатель и исповедник Сергей Иосифович Фудель. Вот его слова из книги «Путь Отцов»: «Препятствие для духовности только в том, что мы не верим в нее и не хотим ее. Тело смерти (Рим. 7:24) нам дороже тела вечности, пристань тленной душевности милее духовного бессмертия».

Румынский философ Лучиан Блага писал: «Конечно, с точки зрения свечи, пламя, которое дает свет, – это боль». Тень нашей телесности падает на все, к чему мы прикасаемся даже мыслью, несмотря на то, что к свету духовной жизни нас тянет почти инстинктивно. Лучиан Блага очень образно описал это ее свойство в одном своем афоризме: «Свет освящает путь вперед властно и вдохновенно, и вместо того, чтобы следовать за ним к радости – мы бросаем точно в том же направлении тень».

Поэтому в нашей тяге к свету усилие подвига и осмысление пути спасения идут рука об руку. Сергей Иосифович Фудель писал: «Благодатная вера есть горечь очищения и блаженство познания, подвиг и благодать, ощущаемая сердцем, труд искания ее при утрате и ясная достоверность личного счастья вкусивших ее божественного вина. Она есть крестный путь, в котором и «крестное поношение» и «крестная слава» еще здесь, на земле. Только благодатная вера в Воскресение ощутимо зажигает в сердце человека зарю «предвоскресения», и он получает и силу, и разум, и радость для совершения подвига, и несения креста».

Но зададимся вопросом, как это реализуется в жизни во всей ее многосторонности, где человек встречается с неуспехом, неудачей и болью. Артур Шопенгауэр писал: «Действие света мы видим только тогда, когда он освещает предметы, отражающие его. Также и звук, чтобы он явственно был слышен, ему нужны предметы или стены, натыкаясь на которые он резонирует. Так и человеку для развития души необходимы и препятствия, и ограничения, чтобы он слышал сам себя и видел сам себя». Шопенгауэр писал: «Воля – это струна, испытания – это вибрация, познание – это резонансная доска, а страдание – это звук».

По учению святых отцов и особенно святого Максима Исповедника страдание является не только последствием греха, но очень часто после греха первых людей становится и его причиной. В Воплощении Бога Слова и в Честных Его Страданиях земное страдание получает новое содержание. Оно теряет свою абсолютную власть приковывать человека ко греху, но получает способность быть средством победы над грехом и страстями.

В письмах к Олимпиаде святой Иоанн Златоуст из своего изгнания и заключения писал, что страдания не могут причинить никакого духовного вреда тому, кто переносит их подобающим образом. В другой своей беседе говоря о дарах благодати, способствующей нашему спасению, он писал: «Если же скажешь: «то был Иов, и поэтому перенес, а я не таков, как он», – то этими словами ты только больше осудишь себя, а праведника похвалишь. Тебе бы надлежало более перенести, нежели ему. Почему же? Потому, что он жил до благодати и до закона, когда не было большой строгости в жизни, не было такой благодати Духа, когда трудно было побеждать грех, когда владычествовала клятва, когда смерь была страшна; а теперь борьба стала легче, потому что, по пришествии Христовом, все эти препятствия уничтожены. Стало быть, мы совершенно лишены извинения, если после столь долгого времени, после такой помощи и столь многих даров, сообщенных нам от Бога, не можем достигнуть одинакового с Иовом совершенства».

Святой Иоанн Златоуст заостряет внимание на дарах благодати Боговоплощения, которые ярче всего проявляются в Таинстве Причащения. Причастие Телу и Крови Христовым не есть вкушение тела и крови какого-то отдельного человека, жившего много столетий назад, но имеет для человечества космическое значение. Это требует особого пояснения.

По учению святителя Григория Нисского создание Адама в начале истории было не сотворением индивидуума, а полноты человеческого естества, которое объемлет все человечество этим первым устроением.

Святой Максим Исповедник называл землю и производные из нее плоды телом Адама, так как Адам был создан из земли. Страстное увлечение Адама творением, приведшее к одержимости материальным миром привело к подчинению человека земному наслаждению. Слова святого Максима лаконичны: «Земля проклятая в делах Адама, есть плоть Адама».

Земля – это плоть Адама, которую он должен был перерасти, но он попал в подчинение к ней и исказил ее саму. По слову святого Максима эту плоть Адам вкушает со многими скорбями и печалями, наслаждаясь лишь очень малым удовольствием от нее. Святой Максим писал: «За такое тленное наслаждение эта плоть и взращивает для него заботы и попечения». Святой Максим олицетворяет эти великие искушения, опасности и скорби земных радостей с библейскими «терниями и волчцами» из книги Бытия, которые были предсказаны Богом людям, совершившим отпадение от него.

Христос по слову апостола Павла есть Новый Адам. Его послушание и подвиг невинного страдания творит нового человека, обновленную человеческую природу и обновленную материю мира. Так, Христос – Новый Адам, а значит с Ним приходит и новое творение, как новая земля нового века. Этот грядущий Новый Век в истории еще не наступил. Но он не только пассивно ожидается Церковью, он активно ею предвосхищается в Евхаристии, через приобщение свободному, блаженному и бесстрастному бытию Нового Всечеловека.

Не смотря на все сказанное, перед христианами постоянно ставят вопрос о рациональном смысле страданий, обрушивающихся на человечество и особенно когда они связанны со злой человеческой волей, которая тиранически мучает невинных людей. Вот как по-христиански отвечают на этот вопрос два нехристианина, пережившие ужасы немецких лагерей смерти.

Художник Иегуда Бэкон вспоминал: «Подростком я думал, что расскажу миру, что я видел в Освенциме, в надежде, что мир станет однажды другим. Однако мир не стал другим, и мир не хотел слышать об Освенциме. Лишь гораздо позже я действительно понял, в чем смысл страдания. Страдание имеет смысл, если ты сам становишься другим».

Психолог Виктор Франкл, обращаясь к европейской общественности, говорил: «Осуществляя смысл, человек реализует сам себя. Осуществляя же смысл, заключенный в страдании, мы реализуем самое человеческое в человеке. Мы обретаем зрелость, мы растем, мы перерастаем самих себя. Именно там, где мы беспомощны и лишены надежды, будучи не в состоянии изменить ситуацию, – именно там мы призваны, и мы ощущаем необходимость измениться самим».

Иегуда Бэкон и Виктор Франкл выжили чудом, но их родные погибли. Отец Франкла скончался от отека легких в том же лагере, где находился и сам Франкл, а его мать была убита в Освенциме. Его жена была переведена в другой лагерь, где и была убита. Бэкон своими глазами видел, как его отца убили в газовой камере. К этому времени его мать и сестра Ханна были отправлены в концлагерь в другом городе, где умерли за несколько недель до освобождения пленных.

Франкл верил, что объективный взгляд на испытываемые страдания помогает выжить. Он и его соратники-психологи, находившиеся с ним в лагере, прилагали все усилия, чтобы помочь заключённым преодолеть отчаяние и предотвратить самоубийство. По мнению Виктора Франкла, в человеке можно увидеть не только стремление к удовольствию или волю к власти, но и стремление к смыслу. Этот смысл для человека, находящегося в лагере в экстремальном, пограничном состоянии, должен был быть безусловным смыслом, включающим в себя не только смысл жизни, но также смысл страдания и смерти.

Лучиан Блага в своих афоризмах, размышляя о смысле жизни и смерти, приходил к таким выводам: «Жизнь – это пластичный материал, из которого мы можем и обладаем способностью что-то сделать. Так же и смерть – она не есть просто завершение, но материал, из которого нам нужно что-то сделать. Конечно, бывает столько много прекрасных и плодотворных жизней, но очень редко люди умирают так, что и их конец рождает плод. Иногда кажется, что время берет на себя обязательства предоставить нам возможность дать нашей смерти пластичность и рельефность». В другом месте по этому же поводу он высказал и другую мысль: «Ничто не может скомпрометировать нас больше, чем то, как мы умираем. Возможно, это один из мотивов, который делает нас сдержанными в наших взглядах на людей в жизни». Но отметим, что пример святых мучеников, а также жизненная позиция таких людей как Виктор Франкл и Иегуда Бэкон показывают, что у жизни, смерти и страданий может быть смысл, какая бы беспросветная бессмыслица их не окружала.