Работа – делать кому-то плохо

Программа Александра Крупинина

«Неделя»

Гость: протоиерей Александр Дягилев

Прямой эфир 17 октября 2021 г.

ВИДЕО

 

Темы программы:

— на 40-м году жизни умер от коронавируса секретарь Тихвинской епархии иеромонах Онуфрий (Ларин)

— коронавирус

— рост числа епархий

— статья протоиерея Андрея Кордочкина «Если тюремный священник узнает о пытках, к кому ему идти?»

— кто в рай, кто в ад?

— как жить в тюрьме

— «…а вот Достоевский не жаловался и не плакался»

— цифровые таинства?

— семья

 

Александр Крупинин:

Начнем, наверное, с грустной новости, вчера преставился секретарь Тихвинской епархии иеромонах Онуфрий (Ларин).

 

Протоиерей Александр Дягилев:

Я могу сказать, что я знал его достаточно давно, не могу сказать, что мы были близкими друзьями, так, регулярно встречались. Я знал его, когда он еще не был отцом Онуфрием. Ему всего лишь было 40 лет. И могу сказать так: секретарей епархии редко где любят, потому что это люди, которым приходится принимать непростые решения, порой жестко себя вести. Но отец Онуфрий был именно интеллигент, как я запомнил его. И настоящий пастырь, который являл любовь, очень образованный, кандидат богословия, и очень грамотный человек на самом деле. Я понимаю, что сейчас в Тихвинской епархии многим будет его не хватать. Поделюсь, признаюсь честно, когда я бываю на каком-то мероприятии, где бывает только духовенство, часто бывает так, что просто с ними неинтересно, не о чем поговорить. Ну и какие-то разговоры такие на отвлечённые темы там, о машинах, о природе, о погоде. И в свое время я был поражен тем, что когда как-то оказался на одном мероприятии Тихвинской епархии, священники реально разговаривали о том, что их волновало: о молитве, о том как помыслы удерживать, о том как из Евангелия такой-то отрывок или из Апостола понимать, и у меня было ощущение – а что, так бывает что ли? То есть священники искренне интересуются Богом, Церковью, Священным Писанием. Я понимаю, что, может быть, сельское духовенство тем и отличается, что туда пошли современные подвижники, которые меньше всего думали о каком-то своем продвижении, карьере или о деньгах. И в каком-то смысле они там как островки вот в этом море лесов, клюквы, болот, брусники. И как островки вот эти приходы, и каждая встреча для них это счастье. Мы-то здесь, в городе, чаще друг друга можем видеть. Но, я думаю, что там всё-таки какие-то ещё другие есть моменты. Вот отец Онуфрий оставил у меня очень светлую память.

Я с ним общался буквально 6 дней назад, когда я узнал, что он заболел коронавирусом, я с ним связался: чего ты? как ты? Он мне написал, я даже открою это сообщение, вот он мне пишет: ковид, дома, всё под контролем, и смайлик.

И я ему написал, что ты имей в виду, болезнь серьезная, и скинул ему адрес, вот где можно сделать КТ круглосуточно, я там делал в своё время, ведь я ровно год назад болел, и у меня получилось как: ну, болею и болею, а когда сделал КТ, выяснилось, что у меня 32% поражения лёгких. Собственно говоря, поэтому меня госпитализировали. Как я потом выяснил, у легких очень низкая иннервация, то есть нервов там очень мало, и поэтому у человека легкие разрушаются, а он до какого-то момента может это вообще не чувствовать. То есть боли как таковой нет. Ну да, там, сатурация падает, еще какие-то показатели, а так вроде всё нормально. Вот и я ему написал, что съезди, сделай, он мне – спасибо, пока под наблюдением, будем смотреть как будет развиваться. Я говорю: ты там не шути. И последнее от него: да, я понял, спасибо.

Это было 6 дней назад, а вчера он уже преставился, за каких-то 5 дней просто, молодой, здоровый, и уже, к сожалению, завтра отпевание.

И я поэтому хочу сказать, что надо прививаться, надо принимать меры, с такой вещью шутить нельзя. Ну реально сейчас, видимо, какой-то штамм пошёл, который просто за считанные дни из здорового человека делает, простите, труп.

Могу сказать, что мне повезло, что у меня есть жена. Когда приехал врач: а, 32%, ну, конечно, это показатель для госпитализации, ну, поедете? Я говорю: да зачем, может, дома полежу. А жена сказала: нет, давай, давай. И я понимаю, что, может быть, именно благодаря этому и я здесь сижу. А он – иеромонах, у него жены рядом не оказалось, я подозреваю, что он вообще мог быть один дома. То есть, видимо, не оказалось рядом человека, который, может быть, подтолкнул бы его. Хотя, с другой стороны, всегда, когда человек умирает, возникает вот эта мысль, что если бы кто-то чего-то сделал бы, в том числе и я, то, может быть, всё было бы иначе. Но здесь уже, к сожалению, ничего не изменишь.

 

…

 

Александр Крупинин:

Ну что ж, следующая тема у нас такая, очень тоже неприятная тема, появилась статья протоиерея Андрея Кордочкина на портале «Правмир» на тему о видео издевательств из тюремной больницы в Саратове, и вот он пишет:

 

«Если тюремный священник узнает о пытках, к кому ему идти?»

 

Правозащитный портал Gulagu.net опубликовал видео издевательств из тюремной туберкулезной больницы №1 в Саратове. После обнародования первых записей глава местного УФСИН подал в отставку, а Следственный комитет возбудил семь уголовных дел. Протоиерей Андрей Кордочкин — о том, что к этому привело.

 

10 лет назад портал «Православие и мир» опубликовал статью протоиерея Алексия Уминского «Немолчащая Церковь», где он, в частности, писал: «Церковь должна заявить себя перед всем народом, что она — защитница народа, который сейчас находится в совершенно ужасном состоянии — духовном, нравственном упадке, засилии криминальных понятий, которые воспитываются в детях с самого первого класса. Свои школьные отношения дети решают по криминальным понятиям: они привыкли, что надо разбираться друг с другом — все надо решать через разборки, драки, угрозы».

Тот же вопрос встал снова. Где была Церковь, когда снимались эти видео?

В те дни, когда было объявлено о публикации «саратовских файлов», соцсети обошла фотография главы УФСИН по области, получающего церковный орден.

Комментарии были соответствующими.

Источник

 

И так далее, и так далее. Почему, когда было опубликовано несколько ужасающих свидетельств о пытках в СИЗО, никакой публичной реакции Синодального отдела по тюремному служению не было вообще. Какие препятствия были к тому, чтобы обратиться со словами увещевания к работникам Федеральной службы исполнения наказания. Это плата за то, что россияне… Это – следующая тема. Первая тема была – почему церковь молчит. И вторая тема этой статьи о том, что это плата за то, что Россия никогда не достигла общественного консенсуса в отношении своего советского прошлого. Если достигла, то скорей в прославлении. Если ГУЛАГ придумал Солженицын, если нам нужен порядок и сильная рука, если просто так никого не сажали, если репрессии были оправданы нуждой в стабильности и монолитности общества, необходимости противостояния внешней угрозе, с какой стати отношения к заключённому в 2020-х годах должно отличаться от 1930-х?

 

Все эти жуткие фото и видео из Саратова — это плата за то, что Россия никогда не достигла общественного консенсуса в отношении своего советского прошлого, а если и достигла, то скорее в его прославлении. Если ГУЛАГ придумал Солженицын, если нам нужен порядок и сильная рука, если просто так никого не сажали, если репрессии были оправданы нуждой в стабильности и монолитности общества, необходимостью противостояния внешней угрозе — с какой стати отношение к заключенному в 2020-х годах должно отличаться от 1930-х? Если сегодня к экстремизму приравнивается фактически любая политическая оппозиционная активность, … а настоящие теоретики и практики красного террора стоят на пьедесталах и висят в красных углах, то чего мы вообще ждем и чего хотим?

До сих пор, спустя больше 70 лет после окончания войны, сообщается о судах в Германии над теми, кто «трудился» в немецких концлагерях. У этих преступлений нет срока давности.

Но кто вспомнит хоть один суд над теми, кто уничтожал нас на нашей земле, а не в Освенциме и Треблинке?

Пока жизни русских людей, погибших от холода, голода, пыток, непосильных работ в «родных» застенках, оцениваются дешевле, чем жизни тех, кто погиб на чужбине, мы будем получать то, что получили в Саратове. Потому что мы сами согласны на такое отношение к себе.

Источник

И так далее.

 

Протоиерей Александр Дягилев:

Отцу Андрею легко писать, потому что он служит в Испании.

 

Александр Крупинин:

Конечно, он служит в Испании, но с другой стороны, сегодня он служит в Испании, а завтра он служит в Урюпинске.

 

Протоиерей Александр Дягилев:

Я понимаю, но когда ты находишься там, то иногда несколько теряется связь с реальностью здесь, я бы так сказал, и я это очень хорошо понимаю.

 

Александр Крупинин:

Вот пишет наша слушательница, что «статья отца Андрея Кордочкина не очень своевременная, потому что насилие во ФСИН имеет системный характер. Генералы, полковники по всей России об этом знают, таким способом добиваются показаний для новых дел, для управления и запугивания. И увещевание от священника сотруднику ФСИН, это то же самое как просить сотрудника мясокомбината не убивать животных.  А производство? А план?». Наша слушательница Ольга пишет.

 

Протоиерей Александр Дягилев:

Я понимаю.

 

Александр Крупинин:

То есть когда вся система построена так…

 

Протоиерей Александр Дягилев:

Когда я был на Соловках, я там купил книжку, воспоминания одного охранника вот этого лагеря Соловецкого лагеря особого назначения. Этот охранник умудрился перед самой Второй мировой войной сбежать в Финляндию, и уже находясь там он написал воспоминания. И когда ты находишься прямо там и читаешь с конкретными названиями про вот эти ямы, в которые трупы складывали, где они находились прямо, а потом ты гуляешь и понимаешь, что где-то здесь трупы лежат. Какие-то захоронения найдены, отмечены, какие-то не найдены до сих пор. Там сгинуло огромное количество людей. К тому же Соловецкий лагерь особого назначения это не только Соловки. Это и Кемь, вообще вся вот эта часть Беломорья, где на вырубках держали заключенных, просто всё началось вот с этого лагеря, который на острове. И когда я читал про эти особенности… А дело в том, что в то время я ещё духовно окормлял храм Святой Анастасии Узорешительницы в СИЗО 6, в Петербурге, мужской следственный изолятор. Так вот я очень прямо, чётко видел параллели того, что я читаю в этой книжке, и того, что я наблюдаю в СИЗО. Нет, оно, конечно, не так! Там для профилактики дисциплины прилюдно заключённых не расстреливают. Сейчас, в наши дни. А тогда там такое практиковалось – парочку человек из строя вывести и публично расстрелять, наугад, чтобы показать – так будет с вами, если вы не будете исполнять команды. Но, тем не менее, вот это хождение с закинутыми назад руками, вот это всё – система, которая, конечно, унижает людей. Но, с другой стороны, они лишены свободы, они, получается, лишены свободы не только в том, что они изолированы от общества вот этой вот стенкой и колючей проволокой, но и там они лишены свободы, они не выбирают, как им жить, как им ходить, какой походкой, где руки держать… Но здесь возникает очень непростой вопрос: а какова цель этого? Только отомстить за причинённую кому-то боль – болью здесь, в ФСИН? То есть, какова цель.

Знаете, я могу сказать так, что в большинстве стран мира используют такой термин «пенитенциарное учреждение». По латыни poenitentia – это покаяние. То есть цель этого учреждения в идеале должна быть – некая помощь человеку осознать ужас того, что он сотворил, и подтолкнуть его, помочь ему, осознав это, покаяться. Но когда я, в своё время, даже интереса ради, открыл устав нашей ФСИН, вы можете найти на сайте ФСИН, Федеральной службы исполнения наказаний, там ни слова ни о чем, кроме «исполнения наказаний. Может, я невнимательно читал? Но я не нашёл там слова «исправление». То есть у ФСИН такой цели нет, получается, исправить человека. То есть основная задача ФСИН отконвоировать к месту исполнения наказания и исполнить наказание в соответствии с приговором суда. Всё.

 

Александр Крупинин:

Нет, ну, приговор суда не говорит о том, что человека надо насиловать и унижать. Лишение свободы – ну да, свободы лишили. Но у нас есть традиция какая-то тюремная, действительно.

 

Протоиерей Александр Дягилев:

Я могу сказать, что в нашем 6-м вот этом следственном изоляторе я общался и с заключенными, и с охранниками. Я пытался, пытался как мог, в том числе общаясь с начальником изолятора, и с его замами, и просто с охранниками – вот про эту  человечность говорить. Тем более, что следственный изолятор это вообще отдельная песня. Кстати, на его территории тоже находится туберкулезная больница, и эта туберкулезная больница – это вообще отдельный мир, то есть отдельная больница с особым режимом, отделённая от остальной территории тоже забором и колючей проволокой. Туда свозят больных туберкулезом со всей Ленинградской области. Там отдельно храм есть.

Я практически везде пытался объяснять, что посмотрите, даже по статистике – это подследственные. Ну там есть заключённые, а есть подследственные. Так вот, по статистике 2% из них, это не так много, но 2% будут признаны невиновными потом. Что означает следующее, что, например, в 6 СИЗО примерно 1000 человек, это значит, что 20 человек из них это люди невиновные, по крайней мере суд их признает невиновными. Хотя они там могут провести и год, и два, пока всякие следствия ведут, пока всё, а потом оп – невиновен. Это означает, что там может оказаться любой. Знаете пословицу – от сумы и от тюрьмы не зарекайся. И вы знаете, что при вынесении приговора потом, скажем так, год в следственном изоляторе засчитывается за полтора года колонии, да, потому что условия содержания подследственных хуже, чем условия содержания уже приговоренных, признанных виновными заключённых. Вот тоже интересный момент, почему так система выстроена, я не знаю. То есть, грубо говоря, выбить показания любой ценой, в том числе и  через ужасные условия, уж лучше признай себя виновным и получишь облегчение своей участи, улучшение условий содержания. Хотя, ещё раз говорю, факт есть факт, любой человек может там оказаться, два года отсидеть, а потом выпустят и скажут – извините.

 

Александр Крупинин:

Всё, что вы говорите, это же страшные, на самом деле, вещи. И даже страшно не то, что это исключение из правил, а то, что это правило, это система, которая функционирует, и функционирует, и функционирует, поколение за поколением.

И как это изменить… Я не думаю, что если скажет священник… Ну, скажет – что от этого изменится?

У нас звонок есть, слушаем вас.

 

Слушательница:

Здравствуйте. Так вас печально слушать. Можно я планку подниму? Федор Михайлович Достоевский, между прочим, прошел и то, и это. Но почему-то он так не плакал и не жаловался. А написал великое произведение «Записки из Мертвого дома». И гуманно очень относился и к тем, и к этим. Честь и хвала Федору Михайловичу, который всё это понимал по-божески, всех с праздником.

 

Протоиерей Александр Дягилев:

Я не уверен, что во времена Федора Михайловича…

 

Александр Крупинин:

Нет, если почитать «Записки из Мертвого дома», и сравнить с тем, что описано в ГУЛАГе, то что описано в Мертвом доме – это просто рай какой-то.

 

Полностью слушайте в АУДИО.

Смотрите ВИДЕО.