Россия и Кавказ: столетняя война

История Кавказской войны

Передача 3

ТЕКСТ

Прот.А.Степанов:

Здравствуйте, дорогие братья и сестры! У микрофона протоиерей Александр Степанов.

Мы продолжаем наш цикл о Кавказской войне, который ведет на нашем радио петербургский писатель, историк, автор многих книг по истории и культуре России XIX века, соредактор журнала «Звезда» Яков Аркадьевич Гордин.

Здравствуйте, Яков Аркадьевич!

Я.Гордин:

Добрый день!

Прот.А.Степанов:

Сегодня мы продолжаем наши беседы и в прошлый раз, я напомню, мы говорили о Кавказе начала XIX века. Что представляла собой эта страна, населенная множеством разных народов, живущих по достаточно разнообразным законам, правилам, укладам, но тем не менее мы выделяли и какие-то общие черты, свойственные практически всем этим народам.

И вот сегодня мы приступаем собственно уже к описанию событий Кавказской войны. Как разворачивалось вторжение России на эти территории; что было удачно с точки зрения России – в смысле достижения поставленных военных и политических, так сказать, задач; что не получалось; какие военные тактики применялись, какие из них срабатывали, какие – нет; какие, может быть, этапы можно выделить на протяжении этой многолетней, длившейся много десятилетий, войны – вот об этом мы поговорим сегодня.

И, может быть, в начале Вы дадите нам, Яков Аркадьевич, какой-то общий обзор всего этого длительного периода – почти, наверное, шестидесяти лет, да?

Я.Гордин:

Да. Вы знаете, Кавказская война – удивительная вещь. Я, если память мне не изменяет, немножко говорил об этом в нашей первой передаче. Во-первых, это самая длинная война в русской истории и одна из самых длительных войн, если не самая по-настоящему длительная война, в мировой истории, потому что знаменитая Столетняя война между Англией и Францией, она действительно длилась сто лет, но с огромными перерывами на десятилетия.  А здесь это были десятилетия, как минимум, десятилетия непрерывных боевых столкновений, с очень небольшими паузами.

Существует несколько хронологических рамок Кавказской войны. Максимальная, предложенная особенно четко, хотя и не им одним, декабристом Андреем Розеном, который был из Сибири переведен потом на Кавказ, и там все это наблюдал, и интересовался историей отношений России и Кавказа. Он в пятидесятые годы писал свои воспоминания, и,  в частности, он писал, что уже 140 лет как длится война, то есть он отсчитывал Кавказскую войну от 1722 года, то есть с Персидского похода Петра Первого. И, в общем, в этом есть некоторый резон, потому что позапрошлый раз мы говорили о двух походах конца XVI- начала XVII веков, шамхальство Тарковское русских отрядов, но это, действительно, были эпизоды. А попытки Петра укрепиться по обоим берегам Каспия и двигаться туда на юг, в Азию, в сторону Индии – это уже было нечто фундаментальное. Там строились крепости, оставлялись гарнизоны, захватывались города вдоль Каспия. И вот когда армия Петра шла в Персию, соответственно, по западному берегу Каспия, то часть войск была пущена через Дагестан. Это был корпус драгун бригадира Ветерани, он столкнулся с горцами, произошли бои, петровских драгун довольно сильно потрепали. После чего начались карательные экспедиции два года подряд, довольно жестокие. И можно теоретически отсчитывать, скажем, начало Кавказской войны, то есть таких неприязненных боевых действий между кавказскими горцами и Россией, с этого времени. Но, может быть, это и не совсем корректно, потому что потом была длительная пауза, и в конце концов можно условно считать это крупным, но все же эпизодом.

Очень своеобразная ситуация была в последней трети XVIII века, когда Россия вплотную подошла уже к Кавказу, и там командовали несколько довольно заметных генералов, скажем, Павел Потемкин, родственник знаменитого Григория Потемкина; потом генерал Гудович, крупный военачальник. Но, собственно говоря, таких походов в горы не было. Главным образом эта война – даже не война, а отдельные боевые столкновения в случае набегов, какого-то активного неповиновения горцев – была в Предкавказье или на Чеченской плоскости, скажем. Дело в том, что горцы еще и не очень себе представляли, что их ждет. И поэтому неоднократно заключались договоры о подданстве, о протекторате; горцы выражали готовность – пожалуйста, они будут считаться если не подданными, то во всяком случае подопечными русского царя или русской императрицы. Но, естественно, сколько-нибудь серьезного значения этому не придавалось с той, горской, стороны.

Я бы отсчитывал действительное начало Кавказской войны с 1802 года, потому что существует достаточно распространенное и устойчивое суждение, что Кавказская война, собственно Кавказская война началась с 1816 года, с момента прибытия Ермолова на Кавказ, когда начались уже действительно системные действия. В этом есть определенный резон, но тем не менее мне представляется, что имеет смысл взять нижний рубеж, 1802 год, когда на Кавказ прибыл первый знаменитый завоеватель, действительно, князь Павел Дмитриевич Цицианов. Грузин, как это ясно из фамилии, родственник грузинской царской фамилии, которая царствовала в Карли-Кахетии, это объединенное Грузинское царство, но человек, воспитанный в России. Это «второе поколение эмиграции», так сказать; его отец выехал из Грузии в Россию, служил. А Цицианов воспитывался в Москве, был по культуре своей абсолютно русским человеком, естественно, абсолютно свободно знал русский язык – это был его родной язык, знал французский язык, знал другие европейские языки, переводил с французского и был европейски образованный человек. При этом он был уже очень опытным генералом, ему было тогда около пятидесяти лет, и он не раз участвовал в войнах.

Почему я еще склонен отсчитывать начало войны от 1802 года? Во-первых, у меня существуют такие влиятельные союзники: например, известный теоретик, да и практик, он был генерал-майором и некоторое время воевал на Кавказе, Ростислав Фадеев, государственный мыслитель, политик. Он в 1860-м году выпустил книгу «Шестьдесят лет Кавказской войны», это после пленения Шамиля. То есть он тоже отсчитывал от начала века начало Кавказской войны. И в этом же 1860-м году под тем же названием полковник Романовский, полковник Генерального штаба, прочитал курс публичных лекций, что любопытно, – тоже «Шестьдесят лет Кавказской войны». Это были открытые лекции, они читались в Пассаже, потом они были изданы отдельной книгой; там и этнографические сведения, и исторические сведения, но все это началось действительно после пленения Шамиля, потому что по суждению и того, и другого автора, Кавказская война была фактически неизвестной войной для русского общества. Действительно, знали о ней очень мало. Фадеев прямо писал, что наше общество было поражено пленением Шамиля, потому что совершенно не представляло себе, для чего ведется эта война, какими средствами ведется эта война, и что вообще там толком происходит. Хотя какие-то сведения, естественно, доходили – гвардейские офицеры, которые возвращались оттуда, рассказывали об этом в своем кругу; была какая-то информация в «Северной пчеле», булгаринской газете, в «Русском инвалиде» и так далее. Но это была капля в море необходимой информации.

Так вот, 1802-й год. На Кавказ приезжает после того, как (об этом у нас шла речь раньше), Грузия стала частью Империи. И вот на Кавказ был направлен Цицианов с большими полномочиями. Это уже было после смерти Павла; его направил Александр Первый, который, как я говорил, довольно долго сопротивлялся включению Грузии в состав России, понимая, что это влечет за собой большие осложнения на Кавказе. Но тем не менее, в конце концов он на это пошел, и Цицианов должен был решать эти проблемы. Цицианов был своеобразный господин. С одной стороны, он был европеец; с другой стороны, когда он приехал на Кавказ, в Грузию, а потом бывал и в горской части, хотя главным образом ему пришлось воевать с Персией, но это тоже имело прямое отношение, опять-таки, к Дагестану, дагестанским ханствам, ориентированным на Иран, на Персию. Так вот, когда он приехал не Кавказ, он вывел такую формулу, которой он и пытался следовать, он заявил: «азиятский народ требует, чтобы ему оказывали всяческое пренебрежение». То есть он решил вести себя так, как должен вести себя азиатский деспот. «Всяческое пренебрежение». И он некоторое время следовал этой доктрине. Скажем, если читать его письма дагестанским владетелям, то они полны оскорблений, угроз – одному из ханов он пишет, что если тот не заплатит вовремя налоги, то он, Цицианов, не успокоится до тех пор, пока его кровью свои сапоги не вымоет. И так далее, там много страшных слов по отношению к женщинам, детям. Конечно, Цицианов свои угрозы не выполнял, это было психологическое давление. Но это очень важно, потому что это был такой камертон – с чего начали эти отношения. Цицианову пришлось вести Персидскую войну очередную, он победил, персов он отбросил, разгромил; были захвачены довольно обширные прикаспийские области. И Цицианов пользовался очень грозной репутацией, которая, как считается, его и погубила вместе с его самонадеянностью, и самоуверенностью, но и личной храбростью, потому что он отправился на переговоры с бакинским ханом буквально с двумя-тремя сопровождающими, рассчитывая на грозность своего имени, а бакинский хан решил, очевидно, что это такой великий человек, что если его не будет, то и опасности не будет. И на этой встрече Цицианов был убит.

Но дело в конце концов не в его личной судьбе, а в той эволюции, которая происходила в его отношении к положению в этом районе и во взаимоотношениях его с противниками. Цицианов организовывал карательные экспедиции в горы. Генерал Гуляков – был у него такой человек, который, собственно говоря, занимался горцами, теми же джаробелоканскими лезгинами, в одной из экспедиций, катастрофической, которая кончилась гибелью Гулякова и гибелью значительной части его отряда. В этой экспедиции участвовал молодой поручик Михаил Семенович Воронцов, впоследствии первый наместник Кавказа, который тогда чуть не погиб. Но опять-таки даже и военные действия, которые там шли довольно активно, – это не самое важное. А самое важное то, что через пять лет после, как начал свои действия Цицианов, уже в последний год своего пребывания на Кавказе, незадолго до гибели, он написал замечательный документ. Это наставление генералу дель Поццу, которого он отправлял управляющий Кабардой. В них генералу предписывается абсолютно компромиссная модель взаимоотношений горцев с Россией. Мы употребляем слово «горцы» достаточно условно даже по отношению к тем, кто живет не в горах, просто для удобства, потому что и часть Кабарды тоже негорная, и часть Чечни тоже негорная, но тем не менее. Так вот Цицианов наставлял своего генерала, что необходимо (не буду дословно это цитировать, хотя у меня есть документ, не буду утомлять слушателей этим языком начала XIX века) уважение к религии, уважение к обычаям, строительство мечетей за счет российской казны, компромиссный вариант судопроизводства; попытки всячески предписывались привлекать детей – Кабарда была структурированным обществом, там была своя аристократия, свое дворянство, так вот, привлекать детей привилегированной части на русскую службу с тем, чтобы их отправлять в Петербург, в кадетские корпуса, образовывать и здесь, на месте, какие-то школы для детей кабардинских дворян, условно говоря, и аристократов. То есть Цицианов понял в конце своего правления Грузией на Кавказе, что чисто военными, силовыми способами проблему не решить.

Затем начался довольно странный период после смерти Цицианова. Туда был снова послан Гудович; судьба генерала Гудовича была довольно разнообразной – при Екатерине он успешно действовал на Кавказе, а потом Екатерина его, действительно, оскорбила, послав завоевывать Персию брата своего фаворита, 25-летнего Валериана Зубова, а не его, уже пожилого генерала Гудовича (кстати, Цицианов воевал там вместе с Зубовым, и с тех пор Гудович к нему очень скверно относился). Так вот, после Цицианова снова был прислан на несколько лет Гудович, который, опять-таки вел успешные действия против турок и персов. Затем сменилось несколько командующих – маркиз Паулуччи, который нам известен как генерал-губернатор Прибалтийского края, и фактически под его начало был отправлен с юга Пушкин, потому что Псковская губерния входила в наместничество Паулуччи. Он был верховным надзирающим за Пушкиным, хотя он, естественно, сидя в Прибалтике, в глаза его не видел. Но имя Паулуччи в пушкиноведении существует. Так вот, несколько лет Паулуччи был на Кавказе. Потом был генерал Тормасов, очень активный и решительный кавалерийский генерал; потом еще один генерал.

Дело в том, что шли наполеоновские войны, и главное внимание, естественно, было обращено на Европу. Поэтому на Кавказье было некоторое затишье. А вот после наполеоновских войн, после Заграничного похода, уже с 1815-го года Александр понимал, что надо что-то делать там, на этом южном фланге, потому что дело было даже не только в Кавказе, а дело было в Турции, стратегическом противнике. И поэтому южная граница должна была быть укреплена и замирена. И для этого нужно было замирить Кавказ. Очевидно, Александр довольно долго колебался, кому поручить это дело. И в конце концов был выбран Ермолов, который и сам очень хотел на Кавказ, и проводил некоторые даже интриги через близких к Александру генералов, своих друзей. Ермолов был человеком неограниченного честолюбия, опять-таки, вдаваться в ермоловский сюжет я не буду, потому что иначе мы уйдем далеко, но Ермолова интересовал не только Кавказ, но его интересовала и вся Азия, прилегающая к Кавказу. Он очень хорошо знал историю Египетского похода Наполеона, да и вообще, с одной стороны, Наполеон был противником для русских военных, а, с другой стороны, кумиром, и для Ермолова тоже; и он знал, конечно, что Наполеон отправился в Египет не для того, чтобы просто Египет завоевать, а для того, чтобы учредить там, изгнав оттуда турок и мамелюков, основать свое, какое-то огромное азиатское государство, что, в общем, ему не удалось по целому ряду чисто военных причин. И у Ермолова, наверняка, (это проскальзывает в его частных письмах) были далеко идущие замыслы такого высокого порядка. Но, естественно, прибыв на Кавказ и несколько месяцев потратив на поездку в Персию – он был назначен не только командующим Кавказским корпусом и Главноуправляющим Грузии, но еще и чрезвычайным и полномочным послом к персидскому шаху, которого нужно было убедить не воевать с Россией. И Ермолов, потратив несколько месяцев, добился этого. Он, действительно, своей личной мощью и устрашающим стилем поведения, который он выбрал, он и в самом деле на некоторое время подавил иранскую активность. И война началась только через десять лет после этого, а могла начаться и гораздо раньше.

Но вот, вернувшись из Персии, он понял, что нужно вырабатывать некую единую стратегию завоевания Кавказа; что просто столкновениями, даже успешными, с горцами, наказаниями отдельных племен, аулов, поселений ничего не добьешься. И Ермолов, собственно говоря, и выработал ту стратегию, которую затем применили и Воронцов, и Барятинский уже на последнем этапе войны. Хотя Ермолов, будучи пламенным поклонником Цицианова, в своей стратегии фактически отказался от того, что принесло затем успех Барятинскому. Он сделал ставку все-таки на силовой вариант. В 1818 году была построена крепость Грозная за Тереком – это уже было фактически в глубине Чечни, и началась планомерная вырубка лесов. Как я говорил прошлый раз, леса – это были естественные укрепления для Чечни, потому что, когда русские отряды втягивались в эти ичкерийские леса, то они оказывались в чрезвычайно невыгодном положении. Это к вопросу о военной тактике. Разумеется, постепенно вырабатывалась с русской стороны тактика, которая могла в какой-то степени нейтрализовать партизанские методы борьбы горцев, потому что, если в XVIII веке горцы пытались сражаться с русскими войсками, как было при Мансуре, в открытом бою и терпели неизбежные поражения, то уже в XIX веке до Шамиля, до Кази-Муллы, до имамов, которые уже сосредоточили довольно крупные военные силы в своих руках, в общем, велась партизанская война. И была выработана некая система, скажем, продвижения через леса: шла колонна, сильный авангард, затем основные силы и обоз посередине, затем сильный арьергард; причем в хвост колонны назначались наиболее опытные солдаты, офицеры, и, как правило, арьергардом и командовал наиболее опытный генерал. Вот был, скажем, такой генерал Лобынцев, знаменитый кавказский генерал, который прославился умением прикрывать колонны, потому что это было самое опасное. Так вот, шла колонна, и кроме того две цепи стрелков, справа и слева, соответственно, которые должны были идти лесом, что было чрезвычайно тяжело, но они прикрывали колонну от нападений и от обстрела. Хотя, конечно же, нейтрализовать горский огонь из-за деревьев, особенно при переходе через какие-то там овраги, было невозможно. Но тем не менее такое некое подобие крепости движущейся создававалось, и таким образом войска проходили леса. Но тем не менее это всегда стоило огромных потерь. Поэтому Ермолов приступил, как я уже сказал, к вырубке просек. От крепости Грозная была предпринята грандиозная вырубка леса вглубь Чечни, причем такой ширины, чтобы ружейный выстрел был невозможен из леса. Разумеется, это все делалось в процессе столкновения с чеченцами, которые пытались этому противиться; в общем, это им в конечном счете не удалось, и Ермолов, несмотря на то, что он практиковал, и довольно широко, метод экспедиций – таких карательных походов, он тем не менее делал ставку на постепенное продвижение вглубь Кавказа.

Десяти лет ермоловских не хватило для того, чтобы эта стратегия принесла сколько-нибудь существенные плоды. Казалось, в 20-е годы, что Кавказ уже устрашен, замирен, и, как писал в 21-м году Пушкин в эпилоге «Кавказского пленника»: «Смирись, Кавказ, идет Ермолов». Казалось, что Кавказ смирился. Но в 1825-м году совершенно неожиданно началось массовое восстание в Чечне, которое было поддержано отчасти и Дагестаном. Из чего стало ясно, что фактически все нужно начинать сначала. В это же время – опять-таки не будем вдаваться в подробности, но у Ермолова была такая идея, что главное зло – это ханство. Ведь дело в том, что у Ермолова была, как вообще у многих русских генералов, вот эта цивилизационная идея. Кто пришел с Ермоловым на Кавказ? Он ведь привел с собой и офицеров, и генералов. И это были люди, которые прошли Европу и которые считали себя освободителями Европы от Наполеона, то есть в некотором роде носителями цивилизованной свободы, а уж по сравнению с тем, что, как они считали, делалось на Кавказе, они просто должны были осчастливить эти дикие народы! И наибольшим злом Ермолов считал эти деспотии ханские. Там действительно ханы бывали чрезвычайно свирепые, которые издевались над своими подданными чудовищным образом. И, конечно, Ермолова, который и сам мог быть абсолютно жесток, я далее несколько слов об этом скажу, но тем не менее вот эта немотивированная деспотическая жестокость его возмущала. Поэтому своей главной задачей в первые годы он поставил ликвидацию ханств, ликвидацию разными способами, в том числе и провоцируя ханов на неповиновение. Более того, даже такие существуют сведения, что один из ханов был отравлен и так далее. Ермолов играл на противоречиях в семействах ханов, восстанавливал сыновей против отцов и так далее. Но он считал, что это благое дело. И каждый раз, когда какой-нибудь хан бежал, скажем, от неминуемого ареста в Персию (а бежали они, естественно, в Персию), то Ермолов с торжеством докладывал в Петербург, что вот еще одно богатое ханство присоединено к России, и такие-то могут быть доходы. Но доходов, в конце концов, надо сказать, не получалось. Кавказ был – впрочем, как и Грузия, исключительно «затратным регионом», употребляя современную терминологию, потому что содержание Кавказского корпуса на Кавказе, а чиновничества и воинских частей в Грузии обходилось достаточно дорого, а налогов собирали, в общем, немного.

В конце концов, действительно, Ермолову удалось фактически разрушить вот эту систему ханств, которые были расположены между вольными горскими обществами. И результат получился совершенно неожиданный: ситуация не только не разрядилась, но, наоборот, русские оказались лицом к лицу с вольными горскими обществами, договориться с которыми было гораздо труднее, чем с ханами. Этого Ермолов не учел. И надо сказать, что это была еще цициановская традиция, который тоже ханов ненавидел и всячески старался их извести. Но таким образом были потеряны точки, пусть ненадежные, но все-таки точки опоры, а некоторые и надежны еточки опоры, надо сказать. Скажем, Шамхал Тарковский, который и сохранился, в общем, довольно долго, был верен русским. Но и держался он в значительной степени на русских штыках. Тем не менее все-таки этот город Тарки, укрепленный город, оставаясь под его властью, был опорным пунктом. И аварские ханы тоже длительное время держали сторону России – не из симпатий к России, а из чисто тактических внутрикавказских соображений. И в 20-е годы, к концу ермоловского десятилетия, как я говорил, выяснилось, что Кавказ отнюдь не замирен. Ермолову же принадлежит знаменитая формула, которую повторяли как бы от себя многие: Кавказ – это огромная крепость, защищаемая сильным и воинственным гарнизоном, которую штурмом брать бессмысленно; тут нужна правильная осада.

Но было одно обстоятельство очень важное в Кавказской войне. Верховное командование было не в Тифлисе, и не на Кавказской линии,  и не в Грозной; оно было в Петербурге. Если Александр еще как-то старался особенно не вмешиваться в ермоловские дела,  и Ермолова потому и называли «проконсулом Кавказа», он фактически обладал правами наместника, хотя не имел этого звания и статуса, то у Николая была совершенно другая система. Николай – человек глубоко самоуверенный, у нас была с Вами о нем беседа; он считал, что из Петербурга виднее. Он и его военный министр Чернышов, в общем, и определяли после Ермолова в значительной степени стратегию и тактику Кавказской войны. Последствия были тяжелейшие. Николай никак не мог понять, почему русская армия, победившая Наполеона, потом разгромившая довольно сильную польскую армию в 1830-31-м годах, это польское восстание?  Почему закаленные кавказские полки, о которых идет такая слава, почему они не могут справиться с этими ордами дикарей, которые и вооружены хуже, и вообще воевать не должны уметь всерьез, по суждению Николая? И поэтому Николай требовал завоевать Кавказ. Ермолова сменил Паскевич, любимец Николая, в общем, способный генерал, хотя и очень ограниченный человек. Оказалась некоторая пауза, причем довольно парадоксальная: сначала была персидская война – 1826-27 годы; затем турецкая война – 1827-28 годы. Паскевич выиграл обе войны. Ермолов был смещен в 1826-м году. Николай ему не доверял, считал, что он связан с декабристским заговором, и прямо писал Константину: «Да простит меня Бог, ему я менее всего доверяю». Так писал он о Ермолове. И, как ни странно, никакой особой активности со стороны горцев в это время не было. Хотя, казалось бы, такая удобная ситуация – нет. Очевидно, горцы рассчитывали на победу персов, потом турок, но все это не оправдалось. Вообще, это не очень объяснимо, но горцы фактически не поддержали ни персов, ни турок.

А в 1830-м году началось польское восстание; действия русской армии в Польше были очень, в общем, неудачны под командованием генерала Дибича, который до этого очень удачно действовал в русско-турецкой войне не на этом, а на балканском театре военных действий. Дибич умирает в 1831-м году от холеры, и Паскевича отзывают с Кавказа. Паскевич был человеком, которому Николай, очевидно, дал некую свободу рук. Но туда присылают генерала Розена, вообще потом там сменилось несколько генералов, и ни один из них не обладал тем авторитетом, который мог остановить Николая от грубого вмешательства в кавказские дела. Интересная вещь, она и Паскевича тоже касается, тут тоже я, очевидно, не совсем прав, потому что, когда в 30-м году Паскевич представил Николаю довольно фантастический план завоевания Кавказа, вызвавший большой скепсис у кавказских генералов, но этот план был рассчитан, тем не менее, на несколько лет, и тогда Николай запретил реализовать этот план, потому что, как он писал, «это может помешать завоеванию Кавказа этим летом» –  а план был представлен ему в начале года. Николай считал, что если как следует повести дело, то к осени можно со всем и покончить. У Розена был один большой успех – он разгромил и уничтожил Кази-Муллу.

Затем в период имамата Гамзат-бека военные действия затихли; они возобновились с 1835-36-37-го годов. Это уже Шамиль. Это начались регулярные и ожесточенные военные действия. Петербург требовал активности, русские генералы проявляли активность – генерал Физи, швейцарец (вообще, кто только не воевал на Кавказе, надо сказать; люди всех национальностей), так вот, швейцарец Физи ожесточенно сражался с Шамилем, действительно, дважды разгромил его; Шамиль остался фактически только с близкими ему людьми, и казалось, что вот, все, Кавказ завоеван. Но через несколько месяцев вокруг Шамиля снова образовалась достаточно большая общность, и 1840-й год оказался первым из катастрофических для русской армии на Кавказе годов.

Вообще, все шло по некоей синусоиде – успехи-провалы, успехи-провалы. И это свидетельствовало о том, что не было единой и целесообразной стратегии. Тактически кавказские полки были замечательно подготовлены. И офицеры, и генералы, все они умели воевать на Кавказе. Не было стратегии настоящей.

Прот.А.Степанов:

Ситуация, конечно, в корне отличалась от таких привычных, европейских, войн, когда завоевать столицу, разбить основную армию означало добиться окончательного успеха. А здесь, несмотря на уничтожение даже самых ярких лидеров, оказывалось, что через короткое время появляется новый лидер, и все начинается опять, и конца этому не видно.

Я.Гордин:

Конечно, совершенно справедливо. Скажем, Ермолов действовал чрезвычайно жестоко. Иногда уничтожались целые аулы, с женщинами, с детьми, все, целиком. Уничтожались, вырезались, сжигались – не помогало. Проходило какое-то время, и все начиналось сначала. Пытались действовать голодом, скажем, в 30-е годы. Например, блокировали какой-то большой кусок дагестанской, скажем, территории, не допускали торговли, уничтожали посевы, специальные экспедиции угоняли скот, и оставляли на зиму аулы умирать. И действительно вымирали тысячи людей. И это не помогало. Так вот, генерал Физи разбил Шамиля – но опять-таки, Шамиль как феникс снова воскрес.

В 1840-м году произошла катастрофа на черноморском побережье. Это была отдельная область войны; ряд укреплений на черноморском побережье, черноморская береговая линия была построена для того, чтобы отрезать горцев Западного Кавказа от Турции, которая – не так, чтобы очень, но все-таки помогала оружием, порохом, черкесским, адыгским племенам Кавказа, очень многочисленным. Порядка полмиллиона населения было на Западном Кавказе. Поставили крепости. Климат в то время был ужасный, масса болот. Гарнизоны вымирали. Потери были не столько от боевых столкновений, сколько от болезней, от лихорадки, цинги и так далее. Но в 1840-м году горцы спустились с гор и фактически уничтожили Кавказскую линию, которой командовал, надо сказать, известный человек Николай Николаевич Раевский-младший. Это приятель Пушкина и сын знаменитого героя 1812-го года Раевского. Он в это время там отстутствовал. Была потеряна Кавказская линия, причем там были очень трагические ситуации, гарнизоны уничтожались горцами, и известный был эпизод с укреплением Михайловское, когда горцы ворвались в укрепление, то один из солдат, который до этого, так сказать, подготовил себя к этому и договорился со своими товарищами, взорвал пороховой погреб, все укрепление взлетело на воздух, погибло что-то больше тысячи горцев под обломками, которые уже ворвались туда, но и остатки гарнизона. И всю черноморскую линию пришлось восстанавливать заново.

В 1842-м году Кавказ посетил военный министр Чернышов. Как раз в это время, опять-таки, по настоянию Петербурга и по выбранной стратегии был проведен уже второй поход в горы генерала Граббе. Это тоже был известный генерал, когда-то он был членом одного из тайных декабристских обществ, а в это время он уже сделал большую карьеру и был фактически вторым человеком на Кавказе. И генерал Граббе повел свой отряд в чеченские леса, шел от засады к засаде; в конце концов пришлось вернуться. Огромные потери. И как раз они вышли на Кавказскую линию тогда, когда туда прибыл военный министр. И увидев то, что осталось от отряда Граббе, Чернышов пришел в такой ужас, что он запретил – и Николаю говорил так – запретил действовать наступательно и приказал только удерживать то, что есть. Это, конечно, с военной и психологической точки зрения было глубокой ошибкой. Горцы, Шамиль поняли, что наступил момент решающий. В 1843-м году Шамиль, человек с безусловными военными дарованиями, провел целый ряд отвлекающих маневров и обрушился на русские укрепления в Дагестане, главным образом. И весь Дагестан оказался потерян. И все, что было достигнуто за предыдущие десятилетия, фактически оказалось потеряно. Несколько русских отрядов было осаждено в укреплениях, кто-то погиб, но два основных отряда все-таки были выручены, к ним пошли на выручку войска с Кавказской линии, пробились к ним, вывели их. Но Дагестан приходилось завоевывать заново.

В это время командующим Кавказским корпусом был генерал Головин, очень своеобразный господин, мистик, человек своеобразно религиозный, в прошлом член секты Татариновой (была такая секта хлыстовского типа, которая, как это ни странно, базировалась в Михайловском замке, потому что Татаринова была вдовой полковника Татаринова и ее мать была кормилицей одного из царских детей, и они жили в Михайловском замке, там была квартира). Так вот, генерал Головин после этого был отозван, и прислали – Николай уговорил уже очень немолодого Михаила Семеновича Воронцова, наместника Новороссийского края, жившего в Одессе, уже давно, с наполеоновских времен не воевавшего, взять на себя этот крест. И после того, как Воронцов совершил трагический Драгинский поход под давлением Николая, на Кавказе все-таки все переменилось. И Воронцов, и Барятинский поняли, что нужно сочетать ермоловский метод «осажденной крепости»  с компромиссами. Начались переговоры, начался активный подкуп горских лидеров; кроме того, использовалась усталость народов Кавказа от войны, особенно Чечни. Были сделаны разного рода предложения, очень, казалось бы, выгодные для горцев, но потом эти обещания были нарушены, но это уже вопрос другой. Чечня отошла от Шамиля, и 250-тысячная русская армия, которая тогда уже стояла на Кавказе, против приблизительно 25 тысяч воинов Шамиля фактически войну на Северо-Восточном Кавказе в 1859-м году пленением Шамиля в ауле Гунип завершила.

Дальше четыре годы – это уже не столь существенно. Был с гораздо меньшими потерями завоеван Западный Кавказ, который не хотел объединяться с Шамилем, это тоже был очень важный фактор – если бы весь Кавказ объединился, было бы все гораздо сложнее. Но адыги были сами по себе, и их подавили за четыре года.

Финал войны был достаточно трагическим, потому что сотни тысяч горцев решили не оставаться на Кавказе под властью России; они эмигрировали через Турцию, и судьба многих из них была крайне печальна. Но Кавказ стал уже после этого, конечно, другим.

Это, конечно, очень общий такой и схематический очерк.

Прот.А.Степанов:

Ну что же, Яков Аркадьевич, большое спасибо за эту общую картину,и я думаю, что, может быть, в нашей следующей беседе мы сумеем дать ряд каких-то ярких страниц, иллюстраций тех образов, тех действий, которые применялись Россией на Кавказе, и то, к каким это приводило результатам.

А сейчас наша программа заканчивается. Я благодарю Якова Аркадьевича Гордина, петербургского писателя, историка, редактора журнала «Звезда» за замечательный рассказ.

Спасибо, Яков Аркадьевич!

Я.Гордин:

Спасибо Вам за эту возможность.

Прот.А.Степанов:

Программу вел протоиерей Александр Степанов. Всего вам доброго!