«Паскалис – фамилия пасхальная…» Редактор радио «Голос Православия» Ксения Паскалис о судьбе своей семьи – семьи русских эмигрантов во Франции

Программа Людмилы Зотовой

«Россия. Век ХХ»

Л.Зотова: Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Многие наши постоянные слушатели говорят, что как только попадаешь на волну радио «Град Петров», уже трудно переключиться на другие волны. А с чего началось это радио? Сегодня у нас есть возможность поговорить с человеком, который имеет прямое отношение к рождению нашего радио и к его деятельности. У нас в гостях Ксения Николаевна Паскалис. Здравствуйте, Ксения Николаевна!

К.Н.Паскалис: Здравствуйте!

Л.Зотова: Ксения Николаевна приехала к нам из Франции, из Парижа. Прежде чем подойти к тому, какое отношение Вы имеете к нашей радиостанции, давайте вспомним о начале Вашей жизни. Расскажите, пожалуйста, о своих корнях, о том, как Ваши родители оказались во Франции.

К.Н.Паскалис: Я родилась в Париже в 1929 г. Мои родители приехали во Францию порознь. Во время Гражданской войны мой отец участвовал в Белом движении на севере России, которое тогда возглавлял генерал Миллер. Отец состоял при помощнике генерала Миллера Ермолове, который заведовал Мурманским краем. До этого отец участвовал в войне 1914–1917 гг., и вначале был уполномоченным первого передового отряда Петербургского Красного Креста в Восточной Пруссии, с 1914 г. до конца 1915 г. Потом он решил вступить в действующую армию. Его отец был офицером уланского Ее Величества полка, поэтому он решил пойти вольноопределяющимся в этот полк. И в начале 1916 г. поступил в полк, который был на боевых линиях. Сначала несколько месяцев проходил все стадии простым солдатом, после чего в конце 1916 г. был произведен корнетом. После революции его мать выехала из деревни, ничего не взяв оттуда, потому что ее младшая дочь должна была родить в Финляндии, которая еще принадлежала России, в деревне Мустомяки. И вот, выехав из своего имения в октябре, она не смогла вернуться. Отец в то время бежал из армии. Ему помог его вестовой. Отец тогда был под арестом большевиков, вернулся в Петербург, оттуда поехал в имение, где провел месяц, желая исполнить желание матери, а потом вернулся уже в Петроград. В Петрограде было тогда тяжелое время для офицеров, их ловили, надо было каждую ночь проводить на новом месте. В конце концов, отец выехал оттуда со своей молодой женой, и работал некоторое время в Стокгольме при старом дореволюционном консульстве, которое тогда еще действовало и помогало офицерам вернуться в Россию, чтобы участвовать в белом движении на севере страны. После того как он несколько месяцев провел на этой службе, он и сам вернулся в Россию, был командирован к Ермолову в Мурманский край. Во время войны у него было сильное расстройство желудка, и тогда оно возобновилось. Он получил временный отпуск, чтобы восстановить здоровье, выехал из России, и как раз во время его отсутствия произошел переворот. Красные забрали весь Мурманский край. Почти вся армия, которая там сопротивлялась, была уничтожена, офицеры расстреляны, Ермолов в том числе. Мой отец больше в Россию не вернулся.

Л.Зотова: Он выехал в Швецию?

К.Н.Паскалис: Нет, он выехал в Лондон, через Швецию. Долго жил в Лондоне, потом переехал в Брюссель и, наконец, во Францию, где и остановился в 1926 г.

Л.Зотова: А его мама осталась в России?

К.Н.Паскалис: Его мама на момент революции была в Финляндии, которая потом отделилась. Потом она смогла приехать к сыну, когда он был в Бельгии, и они одно время жили вместе, до того момента, пока мой отец не переехал в Париж.

Л.Зотова: Назовите, пожалуйста, фамилию Вашего отца.

К.Н.Паскалис: Буторов Николай Владимирович. Отец моей матери, урожденной Струковой, был предводителем дворянства Екатеринославской губернии, гофмейстером Высочайшего Двора и членом Государственного совета. Жили они на 2-й линии Васильевского острова. В этом доме теперь институт, кажется, гидроэлектрический. После смерти старшего брата маминого отца семья переехала в дом на Английской набережной. В юности мой отец учился в Александровском лицее, который теперь находится на Петроградской стороне, а раньше он располагался в Царском Селе, где сейчас находится музей этого лицея. В его классе учился Петр Струков, брат Ксении Струковой, моей будущей матери. Они очень дружили, и как-то раз Петр привел моего отца в свой дом, где были все Струковы, там мой отец познакомился с моей матерью. И с юных лет он ее полюбил. Но жизнь сложилась так, что она обвенчалась с другим. Жизни их разошлись. Моя мать вышла замуж за кавалергарда Петра Бильдерлинга. Он участвовал в белом движении и заболел тогда тифом. В то время они находились на юге России, в Майкопе. У них было пятеро детей, пятый был пятимесячный малыш. Мама ухаживала за мужем, он начал выздоравливать, но в Майкоп вошли красные, и вестовой его выдал. Он был арестован и спустя три дня расстрелян, потому что был офицером гвардейского полка, да к тому же еще и барон. Мама после этого очень бедствовала на юге, но многие старались помочь. Она вернулась в Петербург, работала там. Она смогла вместе с детьми выехать из России только в 1924 г. Первые два года были очень тяжелыми. Одних детей пришлось распределить в разные приюты, других некуда было поместить, сама она работала, ей было очень трудно. Материальные условия были очень тяжелыми. И как мой отец рассказывает в своих воспоминаниях, в 1926 г. он уже переселился в Париж. Он был тогда разведен со своей первой женой, от которой имел двоих детей. Дети остались с матерью, так они решили. И вот как-то в воскресный день он пошел в храм св. блгв. кн. Александра Невского и, выходя после службы, он видит, как кто-то идет в церковном саду знакомой походкой. Он сразу ее не узнал, а потом говорит себе: «Так это Ксения!» И так в жизни вышло, что и тот, и другой были свободны. Несколько месяцев спустя они повенчались. Семья у нас была большая, у мамы было четверо детей, и нас двое потом родилось: мой брат и я.

Л.Зотова: Вашу маму тоже звали Ксения, почему Вас решили назвать Ксенией?

К.Н.Паскалис: Я думаю, что родители хотели моему брату дать имя отца, его назвали Николаем, а мне – имя матери.

Л.Зотова: А остальных детей как назвали?

К.Н.Паскалис: Старшая дочь Елизавета, сын Александр.

Л.Зотова: Это в честь кого-то?

К.Н.Паскалис: Александр – это семейное имя, мальчиков часто у нас так называли, а имя Елизавета часто встречалось среди бабушек. После Александра – Наталья, потом Елена, а младшего маленького, который скончался в России, звали Михаилом.

Л.Зотова: Как складывалась жизнь Ваших родителей в Париже? Им приходилось работать?

К.Н.Паскалис: Мама не работала, только во время войны ей пришлось работать, несмотря на то, что дома было очень большое семейство, потому что мой отец потерял свою работу. На тот момент старший брат уже венчался и жил отдельно, но была старшая сестра, нас двое, бабушки по очереди жили с нами, так что работы было много. В то время из Парижа заведения выезжали на юг Франции, который вначале не был занят немцами. Но мы не смогли выехать вслед за папиным заведением и остались в Париже. Папа остался без работы и всю войну перебивался случайными мелкими заработками. В те времена знакомые и друзья помогали друг другу, поэтому, в конце концов, с трудностями мы справлялись. У нас в семье было столько любви, что мы, дети, особенно не страдали. Но мы знали, что ничего просить не надо, потому что не на что купить. Однако, мы имели любовь вокруг себя, и этого было достаточно для того, чтобы нам, детям, прожить этот период легко.

Л.Зотова: Мы знаем историю наших русских людей, выехавших в эмиграцию после революции, в основном, по художественным произведениям. По произведениям, например, Бунина, мы знаем, что работать в эмиграции устраивались часто таксистами, водителями. Кем работал Ваш отец?

К.Н.Паскалис: То же самое и было. Одно время он работал в банке, потом таксистом, потом в специальном гараже чинил машины. Главное было – работать. А устроиться тогда можно было только разнорабочим, мало кто мог получить квалифицированную работу. Дети, конечно, другое дело, они выбивались гораздо лучше, потому что они получали уже на месте высшее образование.

Л.Зотова: А были ли в Вашей семье разговоры о России, воспоминания о России?

К.Н.Паскалис: Да, очень много. Мой отец легко говорил и рассказывал о своем детстве, юности. Я помню бесконечные семейные разговоры на литературные темы. Мой отец очень любил Толстого, «Войну и мир», «Анну Каренину». А моя мать и старшая сестра – Достоевского. Так вот, были бесконечные споры насчет Толстого и Достоевского. Отец мог цитировать наизусть целые страницы из романа «Война и мир». Эта любовь передалась и осталась, хотя, может быть, у меня предпочтение скорее к Достоевскому, но я очень люблю «Войну и мир» и «Анну Каренину».

Л.Зотова: А вспоминали ли они образ жизни в России, рассказывали ли, как они жили? У Вас осталось какое-то впечатление от этих рассказов, воспоминания о том, как жили люди в России до революции?

К.Н.Паскалис: Конечно. Я могла бы даже кое-что прочесть из воспоминаний моего отца, потому что, конечно, я не смогу рассказать так красочно, как он. Мой отец провел свое детство (главным образом детство, но он возвращался туда потом каждое лето, когда уже учился) в имении, которое получила его мать. Это имение было частью имения Верхняя Маза, где проживал Денис Давыдов. Там он и умер. Отец моей бабушки – сын Дениса Давыдова. Часть этого имения Верхняя Маза, которое было отделено и передано моей бабушке, называлось Визовым Хутором. Вот про этот Визовой Хутор мой отец и рассказывает следующее: «Лето – это страдное время в деревне. Нужно и не упустить косьбу лугов, и вовремя начать жнитво, не дав колосьям осыпаться, и удачно, без дождя убрать снопы в скирды, и смолотить скирды до холодов. Работы всем по горло, и тяжелой, утомительной работы. Но нам, наблюдателям, молодежи не столько видна тяжесть, сколько живописная красочность этих летних работ, исполняемых одновременным усилием многих мужиков и баб. Какая красота, когда в яркий солнечный день по широкому зеленому лугу идут на одинаковой дистанции друг от друга десяток мужиков в белых рубахах и как будто без особого усилия, легко, грациозно, равномерно машут косами, то и дело блестящими на солнце своими лезвиями. Трудно оторваться от такой красоты. Я, пожалуй, любил жнитво больше косьбы. У нас, как правило, жали серпами рожь и пшеницу, косили только овес. Ко времени жнитва обыкновенно устанавливались жаркие солнечные дни, и чтобы весь день под жгучим солнцепеком работать, согнувшись в три погибели, нужно было иметь много навыка и много выносливости. Эту работу издавна исполняли исключительно оседлые татары, покидавшие на время свои деревни в Саратовской губернии и даже деревни более далеких мест и начинавшие кочевать, примеряясь к давно ими изученной постепенности поспевания хлебов в разных уездах Поволжья. Они тысячами появлялись в соответственное время в селе Дворянская Тележка. Там жил ряд дворян-однодворцев, находившихся в 15 верстах от нас. Туда же съезжались и управляющие, и начинался торг найма татар. В те годы, когда жнитво пшеницы в Саратовской губернии совпадало с жнитвом озимых ржи, у нас в Симбирской губернии прибывало татар, конечно, меньше обыкновенного, и тогда нанимающие начинали поднимать цену друг перед другом, изощряясь перехитрить соседа и успеть все же набрать себе нужное количество серпов. Разобрав всех татар, управляющие отбирали у них серпы, чтобы быть уверенными, что никто из нанятых не отойдет к кому-нибудь другому, запоздавшему, непомерно поднявшему цену, и их увозили с собой. Хутор Визовой имел около 6 000 десятин, и нам требовалось что-то вроде 1 000 жнецов. На следующий день уже с раннего утра можно было наблюдать длинную вереницу телег татар с их женами, детьми, собаками и всяким скарбом, тянувшуюся к нашим полям. Шум, гиканье, ругань, русско-татарский говор, ссоры жен, драки детей, плач новорожденных, лай собак, фырканье лошадей превращали тишину полей в какой-то огромный базар, и начиналась разбивка полей на участки. Управляющие с помощниками отмеряли с десятины, и за ними толпой шла татарва, проверяя правильность мерки и переругиваясь с размерявшими. «Ты меня пожулил!» – кричал какой-нибудь татарин. «Отмерил, как и всем мерил, и баста, нечего тебе, князь, глотку драть», – отвечал сердито приказчик. Издавна все татары шли под кличкой «князь» и давно привыкли к этому. Наконец, разметка полей закончилась. Разойдясь, татары принялись помогать женам ставить палатки, налаживать жизнь в своем временном пристанище и кормить лошадей. Скоро на межах затрещали десятки костров, и началась варка пищи. Но вот, надвинулись сумерки и ночь. Шум человеческого муравейника стал стихать, и все живое, наконец, заснуло. Не успели блеснуть первые лучи солнца, как татары встали на работу. Все поле опять ожило и зашумело. Каждый татарин имел по несколько жен и детей, и их яркие, разноцветные платки на головах густо то тут, то там мелькали среди высокой ржи, казались огромными головками каких-то невиданных цветов. Это было очень живописно. Подойдя ближе к жнецам, невольно разглядывались жницы. Среди татарок было мало красивых лиц, но их одеяния пленяли своей яркой красочностью и оригинальностью. У каждой непременно висело на шее по несколько ожерелий из крупных серебряных монет, иногда весьма старинных, и такое же изобилие монет звенело у них на руках и в косах. Бывало, побродив по жнитву, сядешь, усталый и размякший от ходьбы и жары где-нибудь на брежке, в стороне, и блаженствуешь, прислушиваясь к сумбуру всевозможных звуков, несущихся со всех сторон. Неустанно любуешься и высокой волнистой рожью, среди которой сжатые места уже начинали зиять, как лысины, и движущимися во всех направлениях ярко разноцветными пятнами голов и одежд татарок, так красиво выделявшимися под жаркими лучами солнца, и как будто начинаешь иначе ухватывать и глубже ощущать разлитую вокруг красоту. Когда кончалось жнитво и ожившие было поля погружались в обыденную тишину, становилось грустно на душе. Появление первых жнеек и сноповязалок было неожиданным ударом для татар. Они так озлобились, что у них отнимают их привычный летний приработок, что стали нападать на машины и разбивать их. Но, конечно, в конце концов были принуждены примириться с новыми порядками. Как всегда машина победила. Она освободила людей от тяжелого труда, но и похоронила красоту ручной человеческой работы». Я очень любила это его описание деревни, так что мне хотелось вам прочесть.

Л.Зотова: Спасибо Вам большое. Конечно, тут пронизано все таким русским духом, русским стилем. И слог совершенно замечательный. Он в свободное время писал эти свои воспоминания?

К.Н.Паскалис: Да, он написал это вскоре после отъезда. Он выехал в 1920 г. из России, а написал свои воспоминания в 1928 г.

Л.Зотова: Это говорит, наверное, о том, что тоска по России всегда была?

К.Н.Паскалис: Тоска была всегда. Тоска и любовь. Несмотря на то, что пережила его семья, семья моей матери, у него никогда не было озлобления, ненависти против России. Они научили нас любить свою Родину, веру православную.

Л.Зотова: В связи с этим, во время войны в 1941 г., Вы и Ваши родители переживали за Россию?

К.Н.Паскалис: Конечно. У папа висела карта, хотя это было опасно, по которой он следил, что и где творится. Тем более, когда немцы вступили в Россию, это было очень тяжело.

Л.Зотова: Расскажите теперь о Вашей жизни. Как складывалась Ваша жизнь? Вы себя чувствовали русской во Франции или все-таки уже француженкой с русскими корнями?

К.Н.Паскалис: На этот вопрос не так легко ответить, потому что, с одной стороны, себя чувствуешь русской, конечно. Во-первых, несмотря на то, что я родилась, училась, работала, жила во Франции, все мои друзья – русские. Есть, конечно, один или два друга-француза, но это такое малое количество по сравнению с теми, кто с детства жили с нами и которых мы знаем из лагерей «Витязей», например, куда мы ездили во время войны. И потом Православие очень много места занимает в нашей жизни. Это показывает, что, конечно, я чувствую себя русской. Но я себя чувствую хорошо и во Франции. Я себя не чувствую иностранкой во Франции, я на равной ноге с французами. Оттого и говорю, что ответ этот не такой уж простой.

Л.Зотова: А в России Вы себя чувствуете иностранкой?

К.Н.Паскалис: Когда я сюда приехала в первый раз, то это было, конечно, сильное впечатление, и я себя чувствовала русской, но меня тут иногда считали иностранкой. Это было так, как будто меня облили холодной водой. Так как я чувствую себя и во Франции русской, я не могу себя чувствовать иначе в России. Даже наоборот, еще больше.

редакторы Голоса Православия Александра Думенк и Ксения Паскалис секретарь М.Н. Соловьев и прот Владимир Ягелло

Л.Зотова: Ксения, Вы следите за жизнью России, наверно, знаете, что у нас происходит. Какое событие в России в течение всей Вашей жизни Вы сочли бы наиболее важным, существенным? Может быть, Вы что-то ожидали от России, и это свершилось, или ожидали, и это не свершилось.

К.Н.Паскалис: Я помню, что у моего отца в последние годы жизни тоска по России дошла до того, что он не раз мне говорил: «Как хотел бы я умереть в России!» И когда началась перестройка, эти слова возникли у меня в памяти, а он умер за 20 лет до этого. Конечно, для меня это было очень сильное переживание. Для меня лично то, что переменился строй в России, было очень важно. И еще очень важное событие свершилось, когда над Кремлем развился трехцветный флаг.

Л.Зотова: Это тот флаг, который сопровождал русских во Франции. Скажите, как на Ваш взгляд со стороны, за что у Вас болит душа в России, что Вам кажется в настоящее время неправильным? Может быть, мы уже этого не видим, смирились и так живем. Что бы Вы считали нужным изменить нам, привнести или возвратить?

К.Н.Паскалис: В смысле жизненном, конечно, хотелось бы, чтобы стало легче жить тем, кому сейчас так трудно жить. Хотелось бы, чтобы не говорили так часто, что много взяточничества, что бедным трудно живется. Тяжело, что есть все эти негативные материальные вопросы. Хотелось бы, чтобы это изменилось, чтобы вернулось желание у каждого помочь другому, тому, кто нуждается в помощи, хотя бы только лаской, добрым словом. Но это, может быть, существует и теперь, хотя это не так видно, не правда ли?

Л.Зотова: Безусловно, существует. Может быть, не в таком масштабе, в каком нам хотелось бы.

К.Н.Паскалис: Хотелось бы, чтобы Православие именно в своей глубине, а не поверхностно, все легче и легче могло бы входить в души русского народа теперь, когда позади те годы, когда было трудно, а иногда и опасно проповедовать свою веру, и из-за этого многие не то что отошли, а даже не знали, что такое Православие.

Л.Зотова: Спасибо. Как мы услышали из Вашего рассказа, Православие для Вас – это тот фундамент, на котором строилась вся Ваша жизнь. Скажите, пожалуйста, Вы стояли у истоков создания радио «Голос Православия», правильно?

К.Н.Паскалис: Нет, не я. Когда я работала на своей профессиональной работе, я не могла этим заниматься, потому что была очень занята. Но как только я вышла на пенсию, и даже заранее, я поговорила об этом с Варей Ягелло, женой отца Владимира, и спросила, могла бы я чем-нибудь помочь «Голосу Православия»? Мне хотелось, покидая работу, не остаться совсем без работы, не жить праздно. Она сказала: «Конечно, приезжай». И я начала приезжать туда сначала раз в неделю. Там меня попросили просто слушать старые передачи и записывать их последовательность. Это были часовые длинные передачи, в каждой развивалось несколько тем. Этим я довольно долго занималась. Это было очень полезно для меня, потому что я научилась, как правильно подходить к созданию передачи, какая должна быть композиция передачи, какие темы выбирать, как должны сопоставляться голоса. Главным образом меня интересовало то, как и какие темы выбирать, что нужно для подростков, что для детей, что для взрослых. Потом вышло так, что Александра Сергеевна Думенк начала меня вводить в эту работу, сначала я училась работать с ней вместе, потом начала самостоятельно, и постепенно эта работа перешла на меня вместе с ней. Теперь мне помогает Марина Калмыкова. Александре Сергеевне после довольно сильного ухудшения болезни теперь стало лучше, и она постепенно возвращается к нам на работу. Вот, главным образом, мы втроем на аппаратах, а дикторы у нас: Михаил Самарин и Варя Ягелло, в основном, но есть и другие.

Л.Зотова: То есть Вы освоили новую специальность и стали, можно сказать, профессиональным работником? Это изменило Вашу жизнь?

К.Н.Паскалис: Это было совершенно неожиданно для меня. Да, изменило.

Л.Зотова: Ксения, судя по Вашей фамилии Паскалис, Вы вышли замуж за француза?

К.Н.Паскалис: Да. Заметьте, что Паскалис звучит очень пасхально. Происхождение этой фамилии греческое. Паскалисы, предки моего мужа, давным-давно переселились из Греции через Италию на юг Франции, в Прованс, в верхнюю горную его часть. Поселились они туда в конце IX – начале X века.

Л.Зотова: Древний род. А как Ваша семья считалась: русской, французской или такой интернациональной? Как Ваш муж относился к Вашему Православию, и как воспитывались Ваши дети?

К.Н.Паскалис: Мы венчались в православной церкви. Мой муж был католиком, но не имел ничего против того, чтобы сын был бы крещен православным. Так что у нас не было никаких затруднений в смысле исповедования веры. Католичество, все-таки, часть христианства, и есть какая-то тоска и у одних, и у других о том, что было это разделение в XI веке. Ну, а как протекала моя жизнь… Когда мой сын Миша немножко подрос, я начала опять работать и проработала 33 года в том же заведении.

Л.Зотова: А кто Вы по специальности?

К.Н.Паскалис: Специальность довольно трудно объяснить. Заведение это было создано профессорами из высших французских школ. Их задело то, что во Францию в начале 1930-х годов приезжало много студентов-беженцев из Германии, и они создали такой маленький комитет, где были профессоры разных отраслей (математики, физики, французского языка, английского языка, истории, географии и других), чтобы помочь этим студентам опять включиться в университетскую жизнь во Франции. Помочь временем, их знаниями. Если уровень студентов был недостаточным, помочь нагнать и дойти до того уровня, который нужен, чтобы поступить в тот или иной класс. Во время войны это затихло, так как невозможно было продолжать. А после войны правительство довольно быстро почувствовало, что это заведение очень нужно. Мы получили стипендии от правительства, довольно крупные суммы, чтобы помогать студентам, которые получали статус беженцев во Франции. Количество стипендий было ограничено, и невозможно было помочь всем. Собиралась комиссия профессоров, и они выбирали тех, кого считали самыми способными окончить курс, на который они хотели поступить. Там я проработала тридцать с небольшим лет, и была окружена замечательным составом профессоров. Довольно интересно то, что среди этих профессоров были католики, протестанты и православные.

Л.Зотова: Это показывает то, что мы можем жить в мире друг с другом.

К.Н.Паскалис: Сразу после этой работы я стала работать в «Голосе Православия».

Л.Зотова: Скажите, пожалуйста, как относятся Ваши близкие к Вашей деятельности на радио «Голос Православия»? Кто-то включается в работу, помогает?

К.Н.Паскалис: Конечно, интересуются, но сейчас они разбросаны по всем краям, довольно далеко. Интересуются немножко издалека, спрашивают: «Как у тебя, много работы, что ты делаешь?»

Л.Зотова: А что для Вас значит наше радио «Град Петров»?

К.Н.Паскалис: Во-первых, работая над всеми этими текстами, оно мне уже много дает, и это потом переходит к вам, вы это транслируете. Да еще, к тому же, даете столько другого: и круглые столы, и прямой эфир, и музыку. Ваша работа неизмеримо больше, чем наша, которая есть только кусочек того, что вы делаете, осуществляете, так что это очень-очень важно. И потом важно, что тут вас много молодых работает, и вы работаете с таким энтузиазмом! Во Франции это очень трудно, мало молодых приходит к нам на помощь. Конечно, молодым надо работать или учиться. А тут молодые идут и работают, и всю энергию, весь энтузиазм свой, всю свою веру вкладывают в это, и это замечательно. Мы преклоняемся перед тем, как вы тут включились в это дело.

Л.Зотова: В то дело, которое начали когда-то вы, и оно теперь подхвачено и расширено в нашей стране. И такой еще к Вам вопрос: какое место в России лично для Вас самое святое, дорогое, о котором, приезжая в Россию, Вы говорите себе: сюда я должна обязательно прийти?

К.Н.Паскалис: Может быть, я и не приду туда, но я всегда хотела бы. Туда, где было имение моей матери, где жили мои деды и прадеды, моя мать. Имение это теперь под водой. Там стояла церковь, было кладбище, где похоронены предки, усадьба была – все это под водой. Имение находилось на Днепре, там было сооружено в 1954 г. водохранилище, и все залито Днепром теперь. Днепр в том месте расширился, от одного края другого не видно. Мой сын туда ездил. У меня дома есть фотография, как он стоит на берегу и показывает пальцем туда, в воду, и все там под водой. Но Петербург мне тоже очень дорог, моя мать здесь жила, мой отец тут жил.

Л.Зотова: Тем более, что сохранились здания, где проходила их жизнь. И последнее: Ваши пожелания нашим радиослушателям, слушателям радио «Град Петров».

К.Н.Паскалис: Не зная Вас, хочу сказать, что больше всего чувствую любовь в себе и, может быть, «Град Петров» эту любовь несет на всю Россию. Вот что мне хотелось больше всего сказать.

Л.Зотова: Спасибо Вам большое. Я напоминаю нашим радиослушателям, что сегодня мы беседовали с Ксенией Паскалис, гостьей из Франции, сотрудником радио «Голос Православия». У микрофона была Людмила Зотова. До свидания, до новых встреч!

К.Н.Паскалис: До свидания!