Сакральная топонимия

Программа «Возвращение в Петербург»

Гость: Андрей Борисович Рыжков

Тема: сакрализация топонимии

Эфир 26 июня 2017 г., 13:30

АУДИО

Топонимист Андрей Рыжков делится своими размышлениями о сакрализации «увековечивающих» топонимов в общественном сознании: каким образом в нашей стране возник и сформировался подход к наименованиям «в честь» как к высшей форме признания человеческих заслуг?

Дело в том, что топонимическая пропаганда революционных ценностей стала одним из орудий воцарения коммунистической квази-религии, насаждавшейся взамен традиционной, объявленной врагом нового строя. Были у нее свои «пророки» — Маркс, Энгельс и Ленин, был и собственный «пантеон», содержащий не только революционеров и «прогрессивных» философов, но и идеологически приемлемых деятелей науки и культуры. Имена последних пропагандировались в рамках насаждаемой антитезы «культура-религия» и «наука-религия», как бы противопоставляя «просвещение» религиозной «темноте».

Революционный пантеон, однако, принципиально отличался от «традиционного» своей исключительной злободневностью. Не было и речи о выдерживании каких-то посмертных сроков «топонимической канонизации», более того, большевики не стеснялись увековечивать живых людей. Эта практика имела место с первых дней революции, задолго до сталинского культа личности. Вернее будет сказать, что культ различных личностей как раз и составлял неотъемлемую часть «новой сакрализации». При этом «провинившийся», как бы высоко дотоле не возносила его официальная пропаганда, подлежал немедленному изгнанию из топонимического пантеона. Зато официальные «мученики» новой «религии» – Шмидт, Володарский, Урицкий, Киров и др. – подлежали бесконечному топонимическому тиражированию во всех уголках нашей Родины.

Все эти особенности топонимической политики накрепко отпечатались в массовом сознании наших сограждан. Первым ее следствием стала непреложная связь наличия именного топонима с заслугами личности и ее «масштабом». Наименование улицы «в честь» превратилось в одну из высших наград, в синоним сакрализации личности, а вот переименование – опять же вследствие последовательной политики по искоренению «топонимических врагов» – в акт развенчания, десакрализации, попрания личности. За чехардой переименований – а некоторые улицы в довоенный период меняли названия по нескольку раз! – окончательно забылась историческая ценность традиционной топонимии. И традиционная же форма топонимического прилагательного уступила место названиям в виде «улица [имени] такого-то», насаждавшимся для пущей торжественности!

Эти родимые пятна советского отношения к топонимике остаются в общественном сознании и сейчас. И сакральное отношение к «увековечивающей» топонимии сказывается не только при попытках возвращения исторических названий. Не секрет, что по смерти очередного выдающегося деятеля науки, культуры, искусства, а также и политики мгновенно звучат требования о присвоении названия улицы в его честь. А в некоторых регионах Российской Федерации имена улицам присваиваются и при жизни, хотя в свое время, после всех перипетий культа личности, советское руководство принимало решение запретить прижизненное увековечивание. При этом робкие попытки топонимистов, помнящих историю, установить для присвоения названия какой-то период со дня смерти выдающегося человека воспринимаются как покушение на его светлую память, граничащее с оскорблением. Названия улицам нужно давать так, чтобы впоследствии не возникало желания их поменять, но такая постановка вопроса звучит странно для людей, привыкших к «топонимической стенгазете».

Между тем истинно сакральный смысл топонимии – в сохранении исторической памяти. Подобно тому, как при помощи русского языка мы сохраняем общую культурную преемственность поколений, топонимия, в качестве «языка территории», также позволяет нам ощущать связь с предками. Такой подход не исключает и сознательное использование персоналий в наименованиях, но именно для «гениев места», а не для многотысячного тиражирования пусть даже весьма заслуженных имен.

Историческая топонимия обладает собственной сакральностью, смысл которой идеально выразил Пушкин в одной строчке: «Москва! Как много в этом звуке…»