Шмелев о Деникине: «Непреклонен в свободе, достойной человека»

Программа Марины Лобановой

«Под знаменем России»

Гость: Светлана Всеволодовна Шешунова, доктор филологических наук, профессор университета «Дубна»

Тема: 150-летие Ивана Сергеевича Шмелева, издание переписки с генералом Антоном Ивановичем Деникиным. Часть 2

Эфир: 5 октября 2023 г.

АУДИО

 

В передаче рассказывается об издании переписки И.С. Шмелева с А.И. Деникиным. Книга издана к 150-летию Шмелева Домом русского зарубежья имени Александра Солженицына.

 

Светлана Шешунова:

Вот, например, первое письмо, которое Шмелев пишет: «Дорогие друзья Ксения Васильевна и Антон Иванович, рад был узнать, что вы хорошо устроились и теперь поглядываете на нашу даль, как птички из высокого, теплого гнездышка». Деникины уже переехали в Париж с океана, а Шмелевы еще нет и живут там на даче. «А мы – в бурях-дождях, в неуюте. … Жена лежит 12-й день… Сегодня самочувствие лучше… Но мне смертельно тревожно… Получил только что голландскую книжку – «Про старуху», и это меня чуть оторвало от забот и тревог. … Простите за грустные строки. Ив молодцом. Шлет Марише лоскуток. … Будь жена здорова – не поехали бы, и я взялся бы за «Иностранца»…»

Шмелев получил голландский перевод своего сборника «Про одну старуху», он собирается писать дальше роман «Иностранец», который так и остался незаконченным. Но действие этого романа происходит вот именно в тех местах, где снимают дачи Шмелев и Деникин, на этом же самом Серебряном берегу. Болеет часто Ольга Александровна Шмелева, она настолько тяжело пережила смерть сына, что она потом так и не оправилась.

…

 

Такое письмо: «19 августа 1929 года. Дорогой Антон Иванович, ждал-ждал от Вас вестей на мое большое письмо, да так и не дождался: очевидно, горы взяли Вас в плен. А нас – русские жители. Прославился Capbreton –  да так, что господин мэр говорит – русская колония! Свыше 100 человек, не считая 85 скаутов. Можно составить: генеральный штаб, Сорбонну, академию изящный словесности, дом моды, балет, оперу, открыть клинику и т.п. Из генералов, Вам известных, – генерал Головин и генерал Суворов. Профессор Кульман, доктор Хунцария, певица (царь-девица), тоже Хунцария (очаровательная гречанка 23 лет, пела у нас на даче). Прибыл Бальмонт, одолели меня неизвестные американцы, шведы, немцы… часто пьем чай с пирогами, посещают нас  генералы (и мы посещаем), крутимся по лесам, ловим рыбу (до 50 штук). Кульман даже в море ловил и собирается остаться до октября и прочно вернуться на будущий год. Одним словом, – вроде масляной. Я ничего не делаю – устал. Впрочем, читал скаутам. Оба генерала – очень милые люди… Ваш неизменно преданный Иван Шмелев».

 

 

«13 сентября 1929 года. Живем помаленьку… ловим рыбку, да штук по 50 окуней канадских и угрей. Познали секрет: надо ловить, когда отлив, в верховьях речки, где, бывало, пикниковали». Об этих пикниках Ив Жантийом, внучатый племянник, который воспитывался в семье Шмелева, вспоминал: «Случалось, что Шмелевы и Деникины устраивали поездку по каналу Будиго на большой, черной, просмоленной лодке. Канал Будиго впадал в Атлантический океан, и при сильных приливах и отливах можно было воспользоваться течением, чтобы легко проплыть на верховье, а вечером вернуться, пользуясь обратным течением. Как в боевом расчете, у каждого было свое назначение. Мужской пол управлял веслами, а женский радовался на природу и одновременно следил за детскими шалостями. Ведь мы проплывали мимо глубоких омутов, где как все знают, «черти водятся»… Но нас защищал могучий, доблестный генерал Антон Иваныч – высокий, крепкий, как Илья Муромец, и к тому же маленько страшноватый, хоть и лысый, как коленка, но зато с длинными седыми усами. Мне рассказывали, что он воевал против злых большевиков и что он заслужил много золотых медалей. Чертята никогда не посмели бы нападать на нас… В полдень мы приплывали к совсем диким, неизвестным местам, на зеленую полянку среди соснового леса, раскладывали полотенце, и, как скатерть-самобранка, она покрывалась яствами. …мы гуляли среди сосенок, дрока, лилового вереска, желтого курослепа, порой нападали на рыжики, запрятанные в кустарнике. К концу прилива надо было торопиться, так как грести против течения очень тяжело, а оставаться ночевать в лодке никому не хотелось».

…

 

Очень много воспоминаний Ива Жантийома о том, что Деникины отличались необычайным искусством собирать грибы и ягоды, и у самого Ива Жантийома сложилась такая стойкая ассоциация, что белый гриб боровик – это генерал Деникин, царь среди грибов. Вот таким представлялся Антон Иванович – похожим на Илью Муромца и на крепкий гриб боровик. Мемуары Ива Жантийома даже в двух вариантах существуют: «Мой крестный» и «Мой дядя Ваня». Воспоминания о детстве мальчика, которого в семье Шмелева называли Ивушкой.

…

Вот ещё письмо 1927 года, Шмелев пишет: «Дорогой – как я счастлив, что могу назвать Вас так! – Антон Иванович! Если это не расстраивает Ваш день-вечер – субб. 19-го –  я позволяю себе просить Вас и глубокочтимую Ксению Васильевну осветить вниманием мое выступление 19-го в 9 ч.веч. на вечеринке русской студенческой молодежи… Прочту «Гунны» (Вы знаете) и «Весенний ветер»…». Рассказ «Гунны» входит тоже в ту избранную прозу, которая дополняет в книге публикацию переписки. Это рассказ, посвященный одному из эпизодов гражданской войны. Видите, Шмелев делился всем с Деникиным, и Деникин знал рассказ «Гунны».

1929 год: «Дорогой Антон Иванович, с праздником Рождества Христова! Вам с Вашими дорогими – многая лета и света! … Ивушка просит Маришу на елку, в четверг. Мы просим Вас с Ксенией Васильевной. Елка собственного оборудования…» И тут же: «Бывают полосы тяжелого душевного состояния – я вот переживал три недели давящую тяжесть тоски, как бы душевной безвыходности, – всё о том, о нашем».

…

Или вот 1930 год: «Дорогие Ксения Васильевна и Антон Иванович! С преддверием праздника Рождества Христова! Сооружается елка (если бы – последняя на чужой стороне!), и будем счастливы, если милые, славные друзья наши, воистину русские из русских, Вы осветите (и освятите) бедную нашу елочку своим посещением. Будь я богат и славен, я пригласил бы музыку… но в душе будет тихая музыка, сверх – радио! Просим пожаловать с умницей и прелестной Маришей к пяти часам… Ваши душевно и непреложно Ольга и Иван Шмелевы».

…

 

Письмо Деникина – благодарит Ивана Сергеевича за газеты. Довольно часто в этих письмах встречаются упоминания каких-то пакетов с газетами. Дело в том, что Шмелева все-таки больше кормили его литературные труды, чем Деникина. Шмелев больше публиковался, больше переводился (Шмелев уже переведен на многие языки). И он поэтому больше себе позволяет покупать каких-то печатных изданий. И, прочитав, скажем, какие-то подборки газет, он их пересылает Деникину. Вот и тут Антон Иванович в очередной раз благодарит за газеты и пишет: «Дорогой Иван Сергеевич, очень огорчили Вы нас своей болезнью. Бросьте вы на время гореть и писать. …ведь работа, иногда запойная, при Вашем состоянии действительно яд». И рассказывает о своем быте домашнем: «Разбираемся, устраиваемся, налаживаем свою жизнь, столько раз ломавшуюся и столь неопределенную в будущем… Появляются первые представители «подножного корма» – сморчки. Поели с удовольствием… пахнет русским севером, по тем же побуждениям посеем единственную «овощ» – укроп. Повторяю опять то, что говорил в Севре. Если бы Вы смогли преодолеть нелюбовь к путешествиям и с Ольгой Александровной навестили бы нас в Allemont׳е, была бы для нас радость».

 

 

Все-таки Деникины уговорили Шмелевых променять вот это побережье хотя бы иногда на горы, на отдых в горах. И об этом тоже Ив Жантийом вспоминал в своих мемуарах: «В Аллемонте Дяде Ване удалось снять небольшую дачку, построенную из местного камня по старинке в лесочке на склоне горы, в двух шагах от Деникиных, которые занимали дом с какими-то друзьями в самом центре деревушки. У Дяди Вани была отдельная спокойная рабочая комната, где он днями сидел за пишущей машинкой. … Иногда Шмелевы ходили на экскурсию вместе с Деникиными. Дядя Ваня не покидал своей дубовой палки. Взрослые передвигались медленно, а мы с Маришей как козы порхали вокруг по скалам. Чаще всего мы с Маришей убегали гулять одни или с другими товарищами. Было намного веселей, нас никто не остерегал, не давал нудных указаний. Мы карабкались по руслам потоков, спускались бегом по обвалам. Теперь я поражаюсь, как мы не переломали себе ноги. …  Местность была обильна черникой и малиной. … Тетя Оля подавала нам чернику на сладкое, посыпанную сахарной пудрой. Часть сборки шла на варенье. Но  большую часть мы сушили на зиму. Тетя Оля знала все русские кулинарные традиционные навыки. … Деникины приготовляли настойку, в бутылке на солнце с сахаром малина бродила, потом прибавляли спирта и получался очень вкусный и душистый ликер. Местные горцы не занимались всеми этими пустяками и удивлялись русским «традиционным забавам»…». Шмелевы и Деникины, действительно, что-то выращивали, что-то находили в лесах, и это было большое подспорье для семейного стола, потому что немного у них было денег покупать где-то продукты, так что это не просто забавы, это они реально себя обеспечивают едой.

…

 

Марина Лобанова:

Говорят, что красные – они пассионарии, а белые – они не пассионарные, и в каком-то смысле это до сих пор так. В чем обвиняют белых – они разобщенные, не могут договориться друг с другом, это называется и основной причиной их поражения: «не могли договориться, объединиться». Хотя это одна из основных причин. А вот еще такая тема, что у белых, вот что называется «есть о чем поговорить», а разговор очень часто – это обсуждение проблем, недостатков, то есть мы достоинства и так знаем, а давайте обсудим недостатки. И до сих пор так, вот, например, посмотреть на какое-то хорошее начинание – сколько найдется критиков, сколько найдется советчиков. А нет, чтобы что-то делать вместе.

 

Светлана Шешунова:

Сейчас я буду вам возражать по всем пунктам. … Как можно назвать белых не пассионарными? Это люди, которые совершенно фантастически, будучи в меньшинстве, можно сказать – горсточка, о чем Шмелев много раз писал, едва не выиграли гражданскую войну. Они же могли ее выиграть, и Троцкий, как известно, готовился оставить Москву, когда тот же Деникин подходил к Москве с юга, он писал, что мы уйдем, да уже мы вещи пакуем, и мы уйдем, но уходя мы так хлопнем дверью, что запомнят навеки. Можно предполагать, что они собирались сделать ужасного перед своим уходом, что – «хлопнуть». Белые выиграть могли, хотя их всегда было очень мало.

Насчет разобщенности. Какая же тут особая разобщенность, если среди белых были и монархисты, и социалисты, и люди, которые были где-то посередине, скажем, между этими полюсами, люди самых разных политических взглядов. Вот Колчак, скажем, ведь очень консервативный по взглядам своим, казалось бы, человек, а взял к себе премьер-министром человека взглядов, наверное, близких к социалистическим. И прекрасно они вместе делали общее дело, это было как раз не важно – вот эти политические такие разногласия.

А красные… О каком единстве красных можно говорить, когда они потом, в двадцатые, в тридцатые годы друг на друга писали доносы и голосовали за расстрелы таких же красных военачальников, как и они сами. Вспомним эту всю историю тридцатых годов… Будённый и Ворошилов, поддерживающие расстрел Тухачевского…

…

 

Марина Лобанова:

Личный взгляд ваш – почему же все-таки в России победили красные, а проиграли белые.

 

Светлана Шешунова:

Для Шмелева однозначно было: белые проиграли потому, что их было очень мало. Большинство населения было пассивно, скажем так, и выжидало. Современники вспоминают, что люди, обычные люди рассуждали так: зачем идти в Белую армию? У большевиков и так всё скоро развалится, ведь всем же очевидно, насколько это абсурдно, ведь всем же очевидно, что это безумие. Но безумие – оно не может длиться долго, оно само кончится, зачем же кровь проливать, если они сами разрушатся. Вот это была позиция огромного большинства населения: и крестьян, и дворян, и самых разных. Я вижу только такую причину.

А белых мне не в чем совершенно упрекнуть. И вот все эти рассуждения, что они что-то не так делали, что они какую-то политику не такую проводили и пропаганду какую-то не такую вели – это вот для меня всё, простите, совершенно неубедительно.

…

 

У Шмелева в «Няне из Москвы», в этом романе замечательном, там есть эпизод, когда старая няня, неграмотная, которая ведет повествование, описывает встречу с юным белым офицером, который у них гостил в Крыму на даче, и который видит, как грубо обращается женщина, не барыня какая-то, а простая женщина, но она не уважает вот эту старенькую няню, пренебрежительно с ней обращается и всячески свой эгоизм, свою жадность выявляет. И этот молоденький офицер с горечью этой няне говорит: вот как же мы победим? Нас – горсточка, а таких – большие миллионы.

…

Конечно же, вот Деникин пишет, большевики работают вовсю в болоте эмигрантской жизни. И это тоже такая важная для обоих тема – тема вмешательства большевиков в жизнь русской эмиграции. И какие-то распри – они ведь тоже инспирировались агентами НКВД, которых очень много было в Париже. Как раз входит в эту подборку литературных текстов один из рассказов Деникина, рассказ под названием «Стальные сапожки». История о том, как один бедствующий, тяжело работающий, чтобы прокормить семью, русский эмигрант с удивлением встречает на пороге своего дома, своей квартирки парижской брата, который приехал из Советского Союза. Этот брат какие-то благодеяния расточает своим родственникам, он успешен, он богат. А потом оказывается, что это агент НКВД, из-за него погиб один очень достойный человек.

Конечно, эта опасность, ожидание какого-то удара со стороны агентов НКВД – это  тоже объединяло Шмелева и Деникина. Из переписки Шмелева с Ильиным и из других источников мы знаем, что Шмелев опасался покушения со стороны агентов НКВД. Потому что он знал, что большие счеты к нему у советской власти – и из-за «Солнца мертвых», и из-за других его вещей. И вот как-то раз Деникин, по словам Шмелева, его предупредил о готовящемся покушении.

…

 

Нельзя закончить этот разговор без некролога, посвященного Деникину. Некролог, который опубликовал Иван Сергеевич после смерти своего друга, называется «Памяти Непреклонного», и там он говорит, как он понимает роль Деникина в истории.

…

А вот какое письмо он Ксении Васильевне написал после смерти Антона Ивановича: «Горе постигло Вас. Постигло и многих-многих нас, русских. Об нем, об утрате неизбывной, незамещаемой, я пытался высказаться, сколько хватило разумения и чувства, – имеет в виду этот некролог под названием «Памяти Непреклонного». –  Антон Иванович Деникин – русское историческое Лицо, но он – и в мировой истории. Мир утратил его еще в те страшные годы… – утратил по слепоте своей. Но мы, в сущности, не утратили его и не утратим. Он – в русской великой памяти. В русской душе. В русской истории. Незабвенно. Урок и укор держателям власти в мире. И пример нам, России. … Генерал Деникин – живет, и – будет жить как олицетворение русской национальной славы, чести, долга. … Это – Вам и всем нам – умягчение острой боли и сиротства. Ныне, в бесчеловечности и безгеройстве, – особенно. Будьте же покойны духом. Сейчас не могу говорить о жизни, о ее притязаниях, сложностях. Особенно в связи с литературно-национальным достоянием Усопшего. Одно лишь скажу: дай Вам Бог сил и воли хранить это общее достояние!» Деникин скончался в августе 1947 года. И вот сразу же Шмелев пишет это письмо.

 

 

В некрологе Шмелев пишет:

 

«На протяжении ряда лет «дело Деникина» взвешивалось на мировых весах. От удачи или неудачи этого дела зависели будущие судьбы человечества. Ныне мы это видим. Это определяет место Деникина в Истории. Долго еще историки, политики и государственники будут вглядываться в эту чреватую страницу. Она содержит много учительного, пророческого. Эта страница вскроет много теней и света, но не откроет ни единого темного пятна, Россия не постыдится своего Сына: в его «послужном списке» самые ярые искатели «темных черт» не сыщут для себя удовлетворения. В этой странице крови, горя и слез найдут лавры и розы, найдут славу… найдут непроходимые стены терний, но: будут бессильны ткнуть в проступки и преступления, – там их нет. Могут подсчитывать ошибки, но не отыщут грязи, подделок, сделок, криводушия, клеветы… – всего того, что связывается обычно с «исторической личностью». Это уже победа. Это – слава и увенчание. Эта победа личности накрепко сплетена со славой и победой национальной. Немного найдется в Истории такой чистоты служения.

…

На мою долю выпало знать Деникина в близком быту, в текущей жизни. Я был в общении с ним в продолжение 14 лет, с лета 26 г. по весну 40. Это общение было порой почти что ежедневным. Это общение не смею называть «близко-дружеским», но – «душевно-близким», «ласково-бытовым». Никогда – «нараспашку-доверительным», ни – «подоплечным»: Генерал Деникин – а для меня всегда, мысленно, – «дорогой Антон Иванович» – никогда не раскрывался; был всегда целомудренно-немногоречив. Но в бытовом общении внутреннее его само непроизвольно открывалось, и по отдельным чертам можно было составить подлинный и полный образ человека. Даже – исторического человека. И я составил этот полный облик и сделал вывод. Если бы мне пришлось дать его исторический портрет, я мог бы это сделать, не колеблясь.

Генерал Деникин остался в моей душе, как подлинно русский человек-солдат: верующий, честный и волевой; целомудренно-чистый, «ответственный»; человек любви «во Христе»; человек долга и – это такая редкость! – непреклонный. Во что поверил – тому служу. До конца.

Генерал Деникин был православный, глубоко-религиозный человек. Эта «православность» вела его – вождя, солдата, государственника, политика. Это великая сила: совесть, несение Креста, и – непреклонность: как на посту, до смены разводящим. Его никто не сменил, до смерти. И после смерти – никто не сменит. Он так и пребудет – «на часах», – примером чести, долга и стойкости.

Как православный человек, генерал Деникин был – чистым в жизни и в деле, – в борьбе с врагами России, веры, чести, правды. Как «бедный рыцарь», он принял российский щит, на коем начертал все, в трех знаках: Б. Р. С. – Бог, Россия, Свобода. Эту «троицу», этот свой символ веры. И остался им верен до конца.

Свобода… Как разумел ее генерал Деникин? Очень глубоко и чисто. Он был истинно человечен, человеколюбив. Для него не было сословий, классов. Он отвергал привилегии. Для него ни в чем не было – себя. Если бы дело удалось, если бы он возглавил, во всем, разгромленную Россию, как вождь или диктатор; если бы он нашел равных себе во всем для вождения России, он явил бы яркий пример – правителя православного. И привлек бы к себе сердца великого народа. Ибо не восхотел бы ничего – для себя. Для него не было чужих по крови, вере, расе, племени. Все измерял бы одним только – живым православием в себе. Иначе не мог бы вести и жить. И, когда смотришь на современное… – теснит сердце, что – «не сбылось».

Из православия в нем – вытекает важнейшее: Генерал Деникин был истинно лучший демократ, – то есть: черпающий исторически-государственные акты из свободной народной воли, из свободного духа всероссийского. Генерал Деникин был непреклонен в свободе, достойной человека. И потому он – непреклонный борец против насилия.

Этих высоких качеств души и духа довольно с преизбытком для устроения России на вере, свободе, праве, братстве и равенстве. Генерал Деникин – был – и был бы! – лучшим примером Правителя-Демократа.

…

Вот эта непреклонность, эта верность, эта православность, эта свобода во Христе – всех… – такое сочетание – великая историческая редкость. И потому, все это, оставшееся незамеченным… это ныне зияние… – отзывается болью сожаления в русской душе и сердце. Незаменимый. «Бедный Рыцарь»!.. Кто примет от тебя щит? что поведет за тебя, за тобой?!. Нет ответа. Пока – ответа нет. Но это не значит, что его не будет. Ответ будет».

 

См. также: