«Свидетельство, признак или знак»

Программа Артема Гравина

«Исследования и исследователи»

Цикл «Символ в античной философии и богословии раннего христианства»

Гость: Дмитрий Сергеевич Курдыбайло

Тема: символизм Евсевия и Евагрия

Эфир: 22 декабря 2022 г.

АУДИО

Программа посвящена особенностям ветхозаветных и новозаветных символов в понимании Евсевия Кесарийского и символическому учению о логосах в богословии Евагрия Понтийского.

Дмитрий Курдыбайло:

Традиционно блаженный Евсевий Кесарийский рассматривается как историк по преимуществу: его историческим книгам, а также «константиновскому» циклу, посвящено большое количество исследований, сами эти тексты активно переводятся на современные языки. На этом фоне апологетические, догматические и экзегетические труды Евсевия остаются в тени.

Система представлений Евсевия Кесарийского о символах и принципах символизма представляет интерес с нескольких точек зрения. С одной стороны, он наследует богословие и экзегетику Оригена, у которого, как и у Климента Александрийского, дано вполне отчетливое учение о символе, тесно связанное с христологией. С другой стороны, в текстах Евсевия проступает несколько важных тем, которые получат развитие в корпусе Ареопагитик. Наконец, интерес самого Евсевия к символизму косвенно подтверждается высокой частотой употребления им в самых значимых произведениях слова «символ» и его производных.

Евсевий не излагает последовательной теории символа. Систему его взглядов мы вынуждены реконструировать из разрозненных высказываний, имеющих «символическое» значение. Такая реконструкция требует анализа контекстов, в которых употреблено слово «символ», его производные, а также некоторые смежные термины.

…

Евсевий Кесарийский в значительной степени следует платоновской парадигме различения умного и чувственного, им приложены заметные усилия для ее введения в рамки христианского богословия. Фундаментальное соотношение этих двух онтологических пластов определяет возможность существования связующего их принципа. Евсевий утверждает, что Бог на Синае показал Моисею «умное и небесное» и повелел ему установить «на земле телеснейшее богослужение, несущее подобие умного и бестелесного» так, чтобы «чины небесных ангелов и божественных сил были начертаны в [земном их] изображении» (нельзя не заметить сходства последней фразы с языком, которым Ареопагитики описывают соотношение небесной и церковной иерархий). Однако необходимость в символах – удел ветхозаветного человека. С пришествием Христа «умная» и «небесная истина» становится доступна людям в прямом, непосредственном виде: новозаветное благовестие упраздняет ветхозаветный символизм. Говоря об Иоанне Крестителе, который во исполнение пророчества не проповедовал в городах и, в особенности, в Иерусалиме, Евсевий видит в этом символ грядущего разрушения Иерусалима, вместе с которым был разрушен и ветхозаветный Храм, Святое Святых, а с ним упразднен и весь чин ветхозаветного служения, установленный Моисеем, – на смену ему приходит новозаветное служение, и призвание язычников – на смену вере иудеев. Евсевий в определенной степени наследует триадологический субординатизм Оригена: Христос для него выступает своеобразным Посредником между Богом Отцом и тварным миром: без посредничества Христа человек не может познать Отца, и всё творение приходит в бытие только через Сына по воле Отца. Воплощение Логоса – совершенная действительность, превосходящая любые символы. И даже когда Евсевий сопоставляет Боговоплощение с древними знамениями и пророчествами, он не называет его «символом» (что было бы вполне ожидаемо в таком контексте), но подбирает синонимы: это великое «свидетельство», «признак» или «знак».

…

Однако ветхозаветным символам Евсевий противопоставляет тоже символы, только уже новозаветные:

Слова «радостны очи его от вина и белы зубы его от молока» (Быт 49. 12) также содержат невыразимые тайны Нового Завета нашего Спасителя. Слова «радостны очи его от вина», как мне кажется, означают радость от таинственного вина, которое Он дал Своим ученикам, сказав: придите, пейте, сие есть Кровь Моя, за вас изливаемая во оставление грехов, сие творите в Мое воспоминание. А слова «белы зубы его от молока» означают сияние и чистоту таинственной пищи. Он дал Своим ученикам символы Своего божественного домостроительства, когда призывал их сотворить подобие Его собственного тела.

…

В другом месте Евсевий уже определенно Тело и Кровь называет символами:

Нам передано воспоминание Крестной жертвы, которое мы совершаем на престоле с помощью символов Его Тела и спасительной Крови, согласно установлению Нового Завета.

…

По всей видимости, символизм Евсевия требует выделения в нем двух уровней: первый, низший, относится к собственно телесной, вещественной стороне, «бессильным стихиям», он связан с ветхозаветным служением и упраздняется с установлением Нового Завета; второй уровень остается неизменным и не только сохраняет свою значимость, но даже усиливается, когда речь идет о евхаристическом символизме.

См. также: