Уроки XX века: право на память – право на противоядие

«Уроки истории»

Телемост Петербург-Пермь к 70-летию выхода постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград»

ТАСС — Петербург, 30 сентября 2016 г.

Передачу подготовила Екатерина Степанова

В передаче принимают участие: Юлия Кантор, Нина Попова, Яков Гордин, Виктор Ищенко, Наталия Семакова, Максим Трофимов

АУДИО + ТЕКСТ

 

В Санкт-Петербургском ТАСС состоялась пресс-конференция в режиме телемоста Санкт-Петербург — Пермь, посвященная 70-летию выхода постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», а также роли узников ГУЛАГа в Великой Отечественной войне и в послевоенном восстановлении страны.

 

О социокультурных событиях первых послевоенных лет, роли литераторов-ленинградцев в сохранении исторической памяти и художественного осмысления Великой Отечественной войны, ГУЛАГа и его жертв, создании музейных экспозиций рассказали профессор кафедры всеобщей истории РГПУ им. А.И. Герцена Юлия Кантор, директор музея А.А. Ахматовой в Фонтанном доме Нина Попова, генеральный директор журнала «Звезда» Яков Гордин.

 

По связи из Перми в мероприятии участвовали заместитель директора Института всеобщей истории РАН Виктор Ищенко, директор Мемориального комплекса политических репрессий Наталия Семакова, заведующий экспозиционно-фондовым отделом Мемориального комплекса Максим Трофимов.

 

Историческая справка:

1. Постановление оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» — документ, принятый оргбюро ЦК ВКП(б) 14 августа 1946 года, за которым последовала известная речь Жданова с оскорбительными, хамскими отзывами о литераторах. Постановление затронуло судьбы отдельных периодических изданий, способствовало исключению Анны Ахматовой и Михаила Зощенко из Союза писателей СССР, вызвало широкий общественный резонанс. И Анна Андреевна, и Михаил Михайлович утратили право на получение хлебных карточек. Некоторые знакомые, стремясь избежать встреч с опальной поэтессой, при её появлении на улице переходили на противоположную сторону. Из книготорговой сети и всех библиотек страны были изъяты произведения Михаила Зощенко, было приостановлено производство и распространение стихотворных сборников Анны Ахматовой. Постановление затронуло и судьбы тех писателей и поэтов, чьи фамилии вскользь прозвучали либо в самом документе, либо в докладах Жданова.

В 1988 году оно было признано ошибочным и отменено.

 

2. Роль узников ГУЛАГа в Великой Отечественной войне и в послевоенном восстановлении страны – использование бесплатной рабочей силы на закрытых объектах, «шарашках» (конструкторских бюро, где работали репрессированные специалисты), урановых рудниках и т.п.

 

Юлия Кантор:

Те темы, которые нам предстоит обсуждать, объединены одним историческим сюжетом. Этот сюжет сопровождает историю советского времени, во всяком случае, периода сталинизма, на протяжении всего его существования. Это взаимоотношения власти и интеллигенции и тема ГУЛАГа и войны. На протяжении многих лет у нас говорили о войне и послевоенном восстановлении, не упоминая о ГУЛАГе. О том, как ГУЛАГ участвовал в войне, в оборонной промышленности, как узники ГУЛАГА работали после войны, в каких условиях, почему такой контингент оказался в ГУЛАГе, какими были их судьбы – все это очень важные моменты для понимания происходившего в обществе в послевоенное время, когда это самое общество надеялось на некую если не либерализацию, но все-таки на глоток свободы, которого не произошло. Как складывались взаимоотношения между властью и интеллигенцией и их рефлексия на саму войну. О том, как писать о войне, как вспоминать войну. И это очень связано с лагерной литературой послевоенного времени. Поэтому показалось возможным объединить два пространства — петербургско-пермское или ленинградско-молотовское – вот в такой мост. Это исторически очень оправдано, это два очень связанных региона [с 1940 до 1957 Пермь называлась Молотов. В годы войны в Пермь были эвакуированы многие заводы, музеи и др. учреждения из Ленинграда – ред.]

 

Виктор Ищенко:

Мне бы хотелось сказать, почему Институт Всеобщей истории РАН принял в этом такое активное участие. Здесь Институт видит два своих основных стратегических аспекта в изучении Второй Мировой войны. Первый – это концентрация на изучении исторической памяти о войне. Это своя специфическая материя. В рамках этой же материи развитие культуры памяти, которая, к сожалению, в России не так активно развивается, как в странах Европы. И второй, это так называемый вопрос о цене победы, которую заплатило наше общество, заплатил Советский Союз за победу над гитлеровской Германией. И в контексте изучения войны, то, что мы называем ГУЛАГ, архипелаг ГУЛАГ, это, независимо от того, нравится кому-то или не нравится, является неизменным атрибутом истории Советского Союза. Поэтому историю ГУЛАГа надо изучать. Изучая историю войны необходимо изучать и рассматривать то, как ГУЛАГ, узники лагерей участвовали в войне, в послевоенном восстановлении народного хозяйства. И это очень перекликается с темой, которая заявлена в Санкт-Петербурге – власть и интеллигенция – потому что хорошо известно, что значительную часть узников ГУЛАГа составляли представители интеллигенции. Мы также ставим перед собой две задачи при подготовке конференции «ГУЛАГ: эхо войны и эхо победы», которая пройдет в Перми. Первая задача чисто научная – ввести в оборот новые источники, обмен мнениями. Вторая задача образовательная. Материалы конференции будут опубликованы. Это очень важно, потому что в нашей образовательной литературе и программе о роли и участии узников ГУЛАГа в войне, в создании фундамента победы и в послевоенном восстановлении практически не говорится.

 

Яков Гордин:

Журнал «Звезда» существует и сейчас вполне, и я очень надеюсь, что он будет существовать и дальше, хотя довольно сложная жизнь, скажем прямо. Никаких постановлений ни наше правительство, ни администрация президента не выпускает нынче по этому поводу – это все делается по-другому.

Слушая то, что мы слышали, я думал, а какое место постановление 14 августа 1946 года занимает в общем контексте, в частности, в этой проблематике ГУЛАГа? Это же все некое единое пространство. Ну вот есть вполне понятные версии, зачем это нужно было Сталину – оскорбить творческую интеллигенцию, поставить на место после войны людей, которые, как Юлия Зораховна говорила, надеялись хотя бы на глоток свободы. Показать им: дышите так, как дышали раньше.

Но есть еще один аспект этого дела. Это была психологическая подготовка к тому, что последовало дальше. Ведь после 1946 года начался новый этап репрессий разного рода. Ведь речь Жданова очень, надо сказать, специфический текст. Это очень специфический текст, рассчитанный не на критику литературной политики журналов или ленинградского руководства, а рассчитанный на то, чтобы оскорбить, подавить и сломать психологически творческую интеллигенцию и все окружение. Так вот я думаю, что задача и постановления, и выступления Жданова, и последующая судьба Зощенко и Ахматовой – это подготовка будущих акций, которые, конечно же, к тому времени уже планировались. Это и борьба с космополитизмом, это и ленинградское дело, т.е. физическое уничтожение лидеров блокадного Ленинграда, это и дело врачей, и новые дела военных и т.д. И в этом смысле постановление и речь Жданова очень органично вписываются в эту картину. Как мне кажется, имеет смысл изучать ситуацию постановления и его последствий именно в более широком контексте. Насколько мне известно, ранее никто этого не изучал.

Недавно известный историк литературы Наталья Иванова высказала такую любопытную мысль, что все было несколько парадоксально. С одной стороны – вот это постановление, грубое, хамское оскорбление двух великих писателей. С другой стороны, Сталинскую премию получает отнюдь не соцреалистическое произведение – такое, как «В окопах Сталинграда». И через некоторое время очень неплохая вещь – роман «Спутники» Пановой – тоже получает премию. Так что шла такая достаточно сложная и просчитанная игра – с одной стороны, пригреть одних, с другой стороны, подавить всех. Тот же самый Некрасов, получивший Сталинскую премию, прекрасно понял, что может его ожидать.

В свое время наш религиозный философ Мережковский написал сочинение под названием  «Грядущий хам». Сочинение, которое было в некотором роде популярно в советское время. И ненавидимо. Оно трактовалось как выпад против рабочих и крестьян, которые могут прийти к власти. На самом деле это все было совсем не так. Речь шла в параллель с Герценом об обмещанивании европейской культуры. Но! Вы знаете, когда я в очередной раз перечитал доклад товарища Жданова, я понял, что эта ситуация идеально укладывается в формулу Мережковского. Вот это действительно пришел, пришел хам в худшем смысле этого слова. Худший вариант наглого и самоуверенного мещанина, который защищает свою культуру и свое представление о жизни.

 

Нина Попова:

Речь пойдет о музее. Я бы сказала, что в контексте всей проблемы это такое точечное переживание получается. Своего рода одна молекула, один атом истории 46-го года в применении к Фонтанному дому, где Ахматова жила в это время, и все события в ее сознании, в ее душе в это время. В экспозиции музея это не может не присутствовать. Шесть лет назад музей издал книгу, посвященную встрече Ахматовой с Исайей Берлиным, где тоже очень подробно рассматривается эта ситуация, связанная с августовским постановлением. Понимаете, как все пересекается. Скажем, 15 ноября 1945 года Исайя Берлин впервые пришел в этот дом, а накануне, 14 ноября, Лев Николаевич Гумилев вернулся в первый раз в эту квартиру. До этого он отбывал срок в лагере ГУЛАГа, а потом попросился во штрафной батальон, дошел до Берлина, вернулся, но с памятью о ГУЛАГе, именно сюда. И действительно Яков Аркадьевич совершенно прав. На примере жизни одного человека, истории одной семьи видно, как потом это продолжится и перетечет в 49-й год. В ноябре 1949 года Лев Николаевич будет арестован снова. И это все будет продолжаться.

У одной этой вроде бы локальной точки есть огромный контекст. Действительно, октябрь – месяц поминовения, перетекающий из августа и сентября. 30 октября в саду Фонтанного дома у камня Мандельштама – так и называется этот памятник, такая своего рода тень Мандельштама – проходит (иногда вместе со Свято-Петровским братством, иногда без) чтение имен погибших в ГУЛАГе. А рядом на стене в саду две таблички «Последний адрес»: Николаю Николаевичу Пунину, которого в этом доме арестовали 26 августа 1949 года, уже начинается компания по борьбе с космополитизмом. И из этого дома ушел на войну его зять, погибший в лагере тоже. Все соприкасается.

Нам бы хотелось, чтобы все было продумано по законам памяти места. Я знаю, как это сильно действует на людей, как это сильно переживается заново – именно здесь, именно тогда, именно этот конкретный человек ушел из этого места в последний раз.

По этим законам музей строит свою, так сказать, сценографию представления событий и сценарий рассказа, и методику общения с посетителями, чтобы это было очень острым и осмысленным переживанием. И нам это очень важно, и это одна из задач музея.

Так называемый юбилей – 70-летие этого постановления – ну, круглая дата, скажем так, это тоже толчок, чтобы акцентировать и осмыслить именно эти события.

 

Наталья Семакова:

Профиль музея [Мемориальный комплекс политических репрессий – Пермь-36 – ред.] предполагает обсуждение сложнейших вопросов истории. Именно к этой категории относится послевоенный ГУЛАГ. Это острая, многогранная и очень интересная тема.

В музее открываются две новые экспозиции, и возвращается после реставрации автозак, который находился на участке особого режима. Вообще, участок особого режима – это общенациональное место памяти, на котором открывается новая экспоцизиия «Долгое возвращение». Но об этом расскажет Максим Павлович.

 

Максим Трофимов:

Действительно, музей готовит к открытию две новых и крупных экспозиции. Одна из них называется «Долгое возвращение», и эта выставка будет посвящена истории процесса реабилитации бывших жертв репрессий, бывших узников ГУЛАГа на всем протяжении послесталинской истории и дальше вплоть до конца истории Советского Союза. В 2016 году исполняется 25 лет со дня принятия закона о реабилитации жертв политических репрессий, и эта выставка должна подвести итог истории или эволюции государственной политики по отношению к бывшим репрессированным.

Так же мы хотели бы на этой выставке показать некую синхронность и асинхронность, единство и разобщенность общественных дискуссий и государственной политики в те или иные периоды. И, конечно же, на этой выставке – и это очень важный блок – будут представлены личные истории, т.е. истории возвращения и адаптации к нормальной жизни бывших узников ГУЛАГа. Данный проект осуществляется при помощи Пермского Государственного архива новейшей истории. Значительную часть документального материала мы получили именно оттуда.

Что касается второй выставки, точнее, сложного большого межмузейного проекта, который называется «Общенациональное место памяти», то это проект, объединяющий на данный момент 14 музеев, которые предоставляют нам свои материалы, передвижные выставки. К нам будет привезено довольно много предметов из самых разных уголков страны. Это и музеи Санкт-Петербурга, Томска, Самары, небольшие музеи из Ленска, Красноярского Края, республики Ингушетия и т.д. И самое главное, при помощи выставок из других музеев мы сможем представить как особенности музеефикации и сохранения исторической памяти о репрессиях в разных регионах нашей страны, разные музейные практики, так и показать тот колоссальный масштаб репрессий, поскольку ни одни регион, ни один уголок нашей страны не может сказать о том, что там этого не было.

 

Юлия Кантор:

Пермский мемориальный комплекс политических репрессий – это очень интересное и очень трудное место. Вокруг него последние годы очень много мифов, причем мифов отрицательных больше, чем правды. А общаясь с этим музеем в течение полутора лет и бывая там достаточно регулярно, я вижу, как интересно развивается музей, несмотря на те трудности и навязанные стереотипы, которые вокруг него возникают. За это время музей сделал несколько серьезнейших выставок и довольно сильную реэкспозицию, рассказывающую о том, о чем говорил только что Максим Павлович – о том ужасе погружения в тему и ощущения, что вся страна (а так и было на самом деле) накрыта сетью ГУЛАГа, этого государства в государстве. И музей это показывает на разных сегментах своей экспозиции и временных выставок. Это и натолкнуло на мысль сделать там конференцию «ГУЛАГ: эхо войны и эхо победы». 23 участника представляют регионы от Норильска до Вологды. Охвачена вся страна.

 

Вопрос Владимира Изотова, журналиста «Радио России. Санкт-Петербург»:

У меня вопрос скорее публицистического характера. В последние годы, начиная еще с нулевых годов, а десятые так и вообще, мы наблюдаем не просто реабилитацию, а такой ренессанс культа личности: издаются книги о Сталине и железных наркомах, по телевидению идут сериалы хвалебные об Иосифе Виссарионовиче и его окружении. Несколько памятников уже поставлено в каких-то городах. И это как яростный ответ на то, что было в хрущевскую оттепель и горбачевско-ельцинскую перестройку и постперестройку. Вопрос к вам, к историкам, ученым, сотрудникам музеев. Что вы не дорабатываете, что еще можно сделать, чтобы этот ренессанс остановить, и дело бы не дошло до повторного вноса мумифицированной статуи Сталина в мавзолей или что-нибудь такого типа? Потому что дело идет прямо к этому, хотя и не хочется рисовать апокалиптические картинки.

 

Виктор Ищенко:

То утверждение, которое прозвучало – ренессанс сталинизма – я не буду с этим дискутировать, потому что совершенно с этим согласен. Хочу только подчеркнуть, что те мероприятия, которые мы подготовили – сначала в Петербурге круглый стол, посвященный журналам «Звезда» и «Ленинград», а затем в Перми конференция «ГУЛАГ: эхо войны и эхо победы» – только беглое знакомство с темами докладов говорит о том, что все это будет одним из тех камушков, которые положены в фундамент противодействия ренессанса сталинизма.

Конечно, все это непросто, и сейчас в рамках телемоста и условиях регламента трудно об этом говорить более развернуто, но действительно эта проблема очень серьезная. И эта проблема идейного противодействия ренессансу сталинизма в российском обществе требует как можно большего и частого возвращения к темам, связанным с периодом истории Советского Союза, который можно характеризовать как период сталинизма. И я уже говорил о том, что задача наших мероприятий, о которых мы говорим, что цель их не только, может быть, чтобы сказать какое-то новое слово в науке, сколько выполнить образовательно-просветительскую задачу. Материалы, я надеюсь, будут опубликованы; в СМИ, я надеюсь, будут какие-то материалы, и все это дойдет то тех историков, которые никогда не слышали о постановлении о журналах «Звезда» и «Ленинград».

 

Юлия Кантор:

Хочу солидаризироваться с Виктором Владимировичем и сказать о том, что любые конференции такого рода носят еще и ярко выраженный правозащитный оттенок, а именно – право на память. И это право на честную память нам с вами предстоит отстаивать в буквально смысле в ближайшее время. У нас по стране идет сталинизация не только в виде памятников вождю, причем в разных регионах, в разных, и в тех, которые до недавнего времени не были замечены в таких тенденциях. Проблема состоит не в том, что есть опасность внесения тела или гипсового слепка товарища Сталина в мавзолей, а в том, что это самое тело вносится в наши мозги. И это реакция на общественный запрос с одной стороны, и тенденция, идущая сверху, с другой стороны. И эти два вектора сходятся.

Когда я отбирала заявки на обе конференции, я пришла к очень интересному и радостному выводу. Несмотря на, я подчеркиваю, несмотря на такой социальный контекст, если вы наложите географическую России на карту ГУЛАГа и на карту музеев, то вы узнаете, что по всей нашей стране от Владивостока и Хабаровска до Мурманска у нас есть либо музеи, либо экспозиции в музеях, посвященные теме ГУЛАГа. И они существуют не из-за и не благодаря политике власти, а ровно вопреки. И это на самом деле поразительно. Люди из ничего, на основании своей памяти, памяти предков и с минимальным количеством артефактов делают общественные музеи, которые живут вообще без всякой помощи в далекой глубинке. Есть прекрасные музеи муниципального уровня. Иногда из таких мест приходили заявки, что я брала карту и смотрела, откуда же это пришло! И это гораздо важнее, чем если бы это произошло в Петербурге. В Пермь, в мемориальный комплекс политических репрессий эти люди приедут для общего разговора. И это в самом буквальном смысле противоядие той сталинизации, которая происходит.

 

Нина Попова:

Я обратила внимание, что последнее время посетители могут легко задать идиотский вопрос, заявить «ну рассказывайте нам тут, рассказывайте, все равно Сталин прав» или «покажите нам, где жила эта блудница». Такого раньше никогда не было и не могло быть. Те реплики, которые я привожу, это заговоривший тот самый хам, люмпен. Он раньше молчал, потому раньше это должно было вызывать уважение. А сейчас он заговорил. Их немного, но меня поражает, что они появились. Их по закону музея просто не может быть, по закону уважения к памяти места.

Однако у меня нет пессимизма. Мы делаем свое дело, мы верим в это, мы живем этим. Это история нашей страны. Но мы все должны соединяться. И отзвук должен быть – Петербург, Москва, Пермь и дальше, по всей стране.

 

Яков Гордин:

Вы знаете, огромную роль во всей этой проблематике, то, о чем говорится не часто, играет лексический аспект. Мне пришлось разговаривать с людьми, которые присутствовали на выступлении Жданова. Он вел себя необычайно эмоционально, он топал ногами, срывался на визг. На самом деле это необычайно лексически продуманное выступление. Потому что сказать о боевом офицере с четырьмя боевыми орденами, командире роты в Первой мировой войне Зощенко, что он трус, для этого нужно было специально выбрать терминологию. И когда я перечитывал в очередной раз текст речи Жданова, я подумал, а что же мне это напоминает. Это напоминало очень сильно стиль речей Вышинского. Т.е. то, что проделал Жданов по явному заданию Сталина, это было лексическое возвращение к событиям 1937 — 1938 годов. И мне хочется найти человека, который проанализирует вот этот лексический слой – от Ленина к Вышинскому и к Жданову. Ну и посмотрит, что делается с лексикой у нас сегодня. Мне кажется, это должно быть любопытное исследование.

 

Вопрос из Томской области, Северская ТК:

Допускались ли заключенные системы ГУЛАГа на строительство стратегически важных объектов на территории Сибири? Если да, то это были какие-то особые заключенные? Не уголовники?

 

Юлия Кантор:

Это были как раз не особые заключенные. Это были заключенные ГУЛАГа. Тут можно говорить о двух сегментах привлечения лагерного контингента к стройкам. Я только что вернулась из Норильска – это место, как вы понимаете, впрямую и тесно связано с темой ГУЛАГа и стратегического ГУЛАГа. Напомню, что во время войны огромное количество никелевого сырья и прочего приходило для дальнейшей обработки именно из Норильлага, одной из крупнейших на территории России и Советского Союза лагерной зоны. Таймыр, Красноярский Край, Молотов, Молотовая область, где находились «шарашки» – это второй контингент.

Были привлечены заключенные на строительство самых разных стратегических объектов, заводов, фабрик, оборонную промышленность – именно оборонную промышленность – и далее секретную промышленность стратегического назначения.

Значит, два сегмента: тысячи заключенных рабов, в буквальном смысле можно сказать, что рабов, работали на стратегических стройках военного времени. На конференции в Перми будут доклады, посвященные этому аспекту. И интеллектуальные заключенные, специалисты в интеллектуальном труде – физики, химики, геологи, радиологи и т.д. – работали в различных, так называемых закрытых КБ, т.е. в «шарашках», придуманных Берией во время войны, перед войной и после нее, именно как специалисты по стратегическим секретным разработкам. Более того, была даже одна известная фраза, мне тут она попалась в одной серьезной академической публикации, Берия писал (дословно без кавычек): «обеспечить вредителям комфортные условия работы». Это как раз про такие «шарашки». Это не исключение, это принципиальная стратегически важная для советской экономической системы ресурсная схема: взять рабов, заключить их за колючую проволоку или в закрытый барак «шарашки» с тем, чтобы выжать из них все возможное любой ценой, любыми способами для государства. Не для личности, а для государства.

 

Виктор Ищенко:

Хотел бы два слова добавить к тому, о чем более расширенно сказала Юлия Зораховна. Я присоединяюсь к этому. Хочу добавить, что это отражено в одной из пермских экспозиций. Это то производство, которое после войны было организовано для добычи сырья для ядерной промышленности – это урановые рудники и т.д. – где работал в основном контингент ГУЛАГа. И государство тут не особенно ломало себе голову, как обеспечить секретность, потому что прекрасно знало, что дни жизни этих рабов сочтены. После того, как они выполнят свою, так сказать, функцию, они будут выброшены в прямом смысле этого слова как отработанный материал.

 

Вопрос к сотрудникам музеев:

Есть ли востребованность посещения музеев, в которых рассказывается о непростом периоде в нашей истории, о периоде репрессий?

 

Нина Попова:

Я не могу сказать, что идет резкое увеличение посещения, да его и не может быть, у нас небольшой по объему музей. Но я не могу сказать, что молодежь не интересуется. Те, кто способен к размышлению. Для них это очень интересно – история страны, и то, что происходило с отдельными людьми.

 

Максим Трофимов:

У нас очень большая посещаемость со стороны иностранных гостей. Но они приезжают очень мотивированными и подготовленными. А что касается молодежи, то очень отрадно видеть, что к нам приезжают на экскурсию и школьники, и студенты. И по тем отзывам, которые они оставляют, и по тем эмоциям, которые у них возникают при выходе из комплекса, мы понимаем, что все-таки можем достучаться до наших посетителей. Свою  лепту мы вносим в воспитание посетителей и, в частности, в воспитание молодых людей.

 

Аудио: Екатерина Степанова

Текст: Екатерина Степанова