В программе «Экклесия» один из старейших священников Санкт-Петербургской епархии протоиерей Борис Глебов рассказывает о своем жизненном пути и церковном служении

Программа протоиерея Александра Степанова

«Экклесия»

2006 год

АУДИО + ТЕКСТ

Прот.А.Степанов: Здравствуйте, дорогие братья и сестры. У микрофона протоиерей Александр Степанов. Сегодня у нас в гостях один из наиболее уважаемых и значительных священников нашей епархии протоиерей Борис Глебов. Отец Борис знаком не только кругу прихожан Спасо-Преображенского собора, но и через наше радио – всем нашим слушателям, по тем прямым трансляциям, которые мы ведем из Спасо-Преображенского собора по воскресным, праздничным, великопостным дням. И эти трансляции возможны именно благодаря усилиям и попечению отца Бориса. Кроме того, должен отметить, что Спасо-Преображенский собор вообще очень активно поддерживает наше радио. Сегодня отец Борис у нас в студии. Здравствуйте, отец Борис.

Прот.Б.Глебов Добрый день, отец Александр.

Прот.А.Степанов: Прежде всего я хочу поблагодарить Вас за возможность передавать трансляции богослужений и вообще за поддержку нашего радиовещания.

Прот.Б.Глебов Спасибо, отец Александр. Я очень рад, что есть такая возможность, чтобы радиослушатели слышали наше богослужение из Спасо-Преображенского собора. Это очень важно для всех верующих людей. Особенно для тех, которые не могут по тем или иным причинам посетить храм Божий. Особенно если они страдают каким-то недугом, если они больны. Тогда особенно важно слышать богослужение и молиться вместе со всеми. И себя ощущаешь, как будто бы ты находишься за божественной Литургией и молишься. И в то время, когда настает Таинство Евхаристии, причастие, принимая артос и святую воду, чувствуешь благодать Божию, что ты со всеми вместе, сопричастен Церкви Христовой.

Прот.А.Степанов: В нашей программе «Экклесия», посвященной знакомству с наиболее известными и опытными пастырями нашей Епархии, мы, прежде всего, ставим себе задачу хотя бы внешнего приобщения к тому опыту, не только пастырскому, но и вообще опыту христианской жизни, который несут вот эти люди, эти священники, прошедшие непростой жизненный путь, прошедшие эпоху гонений нашей Церкви, по крайней мере, гонений послевоенных, «хрущевских». Для большинства наших слушателей, большинства вообще верующих наших сегодня, этот период жизни Церкви мало знаком. И мало кто на своем опыте прочувствовал, каково быть христианином в той ситуации, когда это сопряжено с тем, что общество от тебя отворачивается, с тем, что власть пытается всячески ограничить твою духовную свободу, преследует, старается сделать жизнь невыносимой и так далее. Поэтому для нас очень важно, отец Борис, чтобы Вы поделились своим опытом, опытом собственной жизни, жизни во Христе, как отец Иоанн Кронштадтский назвал свои воспоминания. По существу, каждый человек, прошедший большой путь, так или иначе, ставит целью прожить его во Христе. Обычно мы начинаем с рассказа о семье. Отец Борис, Вы родились в 1936 году, время сложное. Какой была ваша семья?

Прот.Б.Глебов Я родился в глубоко религиозной семье, многодетной семье. Я был десятым ребенком, седьмым сыном. Всего нас было одиннадцать. Родился я в Петербурге, тогда в Ленинграде, на Петроградской стороне. Самым близким храмом для нас был Князь-Владимирский собор. В 1936 году меня там окрестили. В то время настоятелем собора был архиепископ Николай (Ярушевич), в последствии митрополит Крутицкий Николай. Я, естественно, этого не помню. Я знаю это просто по истории. До войны я был еще очень маленький. Я помню, как мы приходили в храм, но очень смутно. Потом война, голод, пошли смерти. Умер брат 1926 года рождения, отец, потом брат 1928 года рождения, потом другой, 1930-го. И все это время мы вместе были, в одной квартире. Сразу 4 покойника лежали в большой комнате: отец и три брата. Потому что похоронить не было никакой физической возможности – морозы, голод.

Прот.А.Степанов: Это в первую зиму?

Прот.Б.Глебов Да, это в первую зиму 1941 года. Все мы жили на кухне, отапливалась только кухня. Остальное – выбиты окна, все разбито было, бесконечные обстрелы. Мы жили на улице Лодейнопольской, это рядом с Левашовским, там 11-й хлебозавод, он и сейчас существует. Ну и старались бомбить именно этот хлебозавод. Поэтому нам доставалось от бомбежек. Но, слава Богу, Господь хранил. Дом не разбомбили, ничего. За время войны из братьев я остался один, самый младший. Весной мама похоронила папу и троих в одну братскую могилу на Серафимовском кладбище, там же и сестренка маленькая тоже. Я уже был дистрофик, меня отвезли в больницу. Долгое время я ни с кем не общался, потому что мама оказалась тоже в больнице, больше никого не было рядом. Потом я попал в детский дом – Ждановская набережная, это напротив Петровского стадиона. И сейчас этот дом стоит, но сейчас это жилой дом. И вот знаете, был такой случай. Это просто, так сказать, уже милость Божия. Мама очень молилась обо мне, я самый маленький. Она лежала в больнице в Первом медицинском институте. Это называлось больница Эрисмана. Лежала, молилась, плакала. «Ну что ж делать, отец и братья старшие там, самый старший на фронте, а где ты, самый маленький? О тебе молюсь, прошу Бога. И вот так, – говорит, – в молитве я и заснула. Сплю и вижу сон: святитель Николай в полном облачении ведет тебя по набережной за руку, по направлению к Князь-Владимирскому собору. Я проснулась, перекрестилась. Мне сказали, что раз святитель Николай ведет, значит, все будет хорошо. Святитель Николай приведет куда надо». Мальчик глубоко верующий, вся семья глубоко верующая была. Потом она как-то вскоре пришла ко мне в детский дом (ее выписали уже из больницы), она меня забрала, я не знал еще ничего. И мы пришли сразу в Князь-Владимирский собор, не заходя домой. Пришли туда, и вот с первого момента я полюбил храм. Пение полюбил. Он настолько был красив, он не такой как сейчас. Там был розовый фон, там были фрески, он очень богато смотрелся. Ведь как княжеский собор. Прекрасное пение. Как потом я уже узнал, в то время был настоятелем протоиерей Павел Тарасов. Затем, чуть позже, стал прислуживать протоиерей Филофей Поляков. Духовенство прекрасное. И хор дивный.

Прот.А.Степанов: Это во время войны все?

Прот.Б.Глебов Да. И Лев Николаевич Парийский читал. Блестяще читал. И Зинченко Владимир Иванович был регент, композитор. Великолепно. На меня все это произвело очень сильное впечатление. Ну, а главное, конечно, это была благодать Божия, которая сразу меня осенила, Господь послал Cвою милость, что я полюбил храм. Полюбил его всей душой. Мы пришли домой, у нас большая квартира, трехкомнатная, осталась у нас маленькая комнатка с мамой, потому что старший брат был еще на фронте, ничего не было. Я помню, стояла кровать, кухонный стол, Библия, житие святых, почему-то за февраль месяц, все, больше ничего не было. Ничего не было, вот так мы начали жить, когда и сесть-то было не на что.

Прот.А.Степанов: То есть вы вдвоем остались?

Прот.Б.Глебов Да, вдвоем. Ну, как-то знаете, Господь не оставил своей милостью. Это все житейское. Я стал говорить маме: «Мам, поедем в собор, пойдем в церковь». А тогда ранние были каждый день, потому что народу было много, народ всегда был.

Прот.А.Степанов: И во время блокады все время посещали?

Прот.Б.Глебов Да, да. И вот значит, я говорил: «Мам, разбуди меня». Мама меня будила. Мы шли. А потом я чуть-чуть стал постарше, я пешком бегать стал сам. Потом отец Филофей стал настоятелем, он меня благословил в алтарь. Тогда была мать Александра, Царство ей Небесное. Из какого она монастыря, не помню, сейчас боюсь сказать. Но она управляла любительским хором. Хор очень хороший, прекрасно пели. И она учила нас, мальчишек, нас было несколько человек, читать, кадила подавать, заправлять лампады. И я это делал с большим удовольствием. Вот был отец Николай на улице Зеленина. Я рано приходил. Он почему-то называл меня «отец архимандрит». «О, отец архимандрит, ты уже здесь?» Я заправлял свечи, и мне это доставляло удовольствие: заправить лампаду, раздуть кадило, подать кадило – просто было в удовольствие. И сам запах ладана был очень мне приятен. Я могу сказать, что это милость Божия, которая меня не оставила и не оставляет до сегодняшнего дня, мне так же приятен этот запах ладана. Так же приятен всегда храм и особенно алтарь. Поистине, как сказал Спаситель: «Не вы Меня избрали, а Я избрал вас». Это было избрание Божие, я никогда не думал, кем я буду. Я знал одно, что я пойду в Семинарию. И больше никуда. И что я буду служить. Я не знал, кем я буду служить – дьяконом, священником, но я буду. Мне очень нравилась дьяконская служба. Такой знаменитый у нас был протодиакон Сергей Димитриев, он в Никольском служил – великолепный протодиакон, он мне очень нравился. У него был тенор, очень крепкий и очень красивый. И он великолепно пел, и настолько это было красиво. Чудная дикция. Он был любимец митрополита Григория.

Прот.А.Степанов: Сейчас как-то мало теноров, в основном все стараются басом петь.

Прот.Б.Глебов Да. Но это был один такой, знаете, из выдающихся, прекрасных. И он, в общем-то, был мой учитель. Я уже был и псаломщиком, потом чтецом, потом и дьяконом стал, с ним послужил немножко. И вот так моя жизнь складывалась со старым духовенством. Духовенство было разное.

Прот.А.Степанов: Отец Борис, простите, а вот интересно, дома Вы молились вместе с мамой?

Прот.Б.Глебов С мамой. Мама была такая молитвенница, она даже ночью молилась. Я иногда просыпался, а мама стоит на коленях, молится. Мама была большая молитвенница. И вместе с мамой я с большим удовольствием учил молитвы, вечерние, утренние. А потом богослужения. С удовольствием пел там панихиды, молебны, все это мне было в радость. И с утра я иду в храм, потому что я люблю. Это я люблю.

Прот.А.Степанов: Если к Князь-Владимирскому собору опять возвратиться, Вы о духовенстве немножко начали рассказывать.

Прот.Б.Глебов Прежде всего, на меня произвел очень сильное впечатление протоиерей Иоанн Цветаев. Его редко кто сейчас помнит. Я думаю, что он тогда уже был в очень преклонном возрасте. Он был духовник очень многих, большой молитвенник, прошел ссылку. Он на меня произвел впечатление своей любовью, кротостью, своим высочайшим благоговением. Высочайшим благоговением к храму Божьему. Он протоиерей, заслуженный. Вы знаете, он в алтаре даже никогда громко не разговаривал. Я однажды как-то так довольно быстро прошел, и как-то, видимо, каблуками постучал, а он меня подзывает, и очень мне тихо говорит: «Боренька, запомни, алтарь – это земное небо. Это особое присутствие Божие здесь. Здесь нельзя ни быстро ходить, ни громко разговаривать, ни сидеть. А когда идешь по горнему месту, иди с благоговением и осени себя крестным знаменем. Никогда не бегай». И вот до сих пор я помню это наставление, которое было сказано не с укором, а с любовью. С той отеческой любовью, чтобы научить. И вот действительно научил, на всю жизнь. Осталось в памяти это на всю жизнь. Я еще вспоминаю, как он служил молебен святителю Николаю. Там слева придел святителя Николая и в углу напольный образ святителя Николая. До сих пор он там стоит. И я вспоминаю, как отец Иоанн служил молебен перед этим образом. Много прихожан в то время было. Как все молились, как все пели. И как он читал молитву. Знаете, он молился. Он просил. И здесь, если человек имел веру, то невозможно было не получить просимое, если это на пользу. Не уйдешь, пока служится молитва, отойти невозможно. Слово «треба» он не воспринимал. Что это такое, «треба»? Чтобы на потребу. В молитве мы беседуем с Богом. Мы просим Бога, и это действительно была молитва. Это была та молитва, по которой люди получали. Если это было им действительно на пользу, Господь подавал. Такие священники произвели на меня очень сильное впечатление своей любовью, своим благоговением, своей верой и отношением к делу Божию.

Прот.А.Степанов: А большой был клир тогда в Князь-Владимирском? Сколько всего было священников?

Прот.Б.Глебов В то время, наверное, человека 4-5. Но все пожилые, все пожилые. Молодые начались с отца Евгения Амбарцумова. А так все еще были все-все старенькие.

Прот.А.Степанов: То есть все еще были дореволюционного уклада.

Прот.Б.Глебов Да-да, все дореволюционного. Это были все дореволюционные. Был такой отец Александр Руфич, очень замечательный батюшка, такой благостный, благостный старичок. Он идет по улице Ленина, угол Чкаловского и Ленина, и я мальчишка бегу (я там недалеко учился). Я подбегаю к нему и говорю: «Отец Александр, благословите». Батюшка снял шляпу, меня благословил, а я его спросил, так, по-детски: «Батюшка, Вы домой?» Он говорит: «Да нет, сынок, пока на квартиру, а вот домой – когда Господь позовет». Вот такие моменты вспоминаются. Отец Николай Дерицын был, очень такой ревностный батюшка, тоже старичок. Отец Филофей – прекрасный службист, такой питерский батюшка, великолепно проповедовал. Отец Илья Попов был, тоже замечательный. Вот такие все протоиереи маститые. И в то время дьяконом был, если я не ошибаюсь, владыка Никон Фомичев, впоследствии архиепископ. Он тогда был дьяконом в Князь-Владимирском соборе, красавец, молодой дьякон. Потом там другие уже дьяконы были: отец Никифор, отец Евгений. Но все дореволюционные, все-все-все. Служили великолепно. С такой душой, с такой любовью. Я всегда вспоминаю их, как они относились – благоговейно, служили по-настоящему. Я там еще был, когда там был настоятелем отец Александр Медведский. Он был вообще выдающийся протоиерей. Его, я не помню в каком году, в 1950, может быть раньше, владыка Григорий перевел из Князь-Владимирского – настоятелем кафедрального собора в Никольский. Тогда в Никольском соборе было 12 священников. Народу море. Часто очень были большие праздники. Четыре Литургии: 2 ранних, 2 поздних, 2 всенощных. И всегда битком народу, всегда битком. Чуть опоздал, уже не попадешь. Там тоже были очень хорошие батюшки: отец Александр Медведский, отец Константин Достоевский, отец Павел Фруктов, отец Николай Наумов, отец Иоанн Птицын. А потом уже стали приходить молодые: отец Василий Ермаков, отец Николай Юрченко, отец Чесноков, отец Амбарцумов пришел, уже позже, это уже послевоенные. Но все довоенные, дореволюционные, они, конечно, вкусили, несравненно с нами. Потому что в то время сажали, стреляли, избивали, отбирали все. Они чашу приняли тяжелую, конечно. Но удивительно было, что они никто не были обозленные, понимаете, не было у них зла. Была любовь в их глазах. Лишились всего, и здоровья тоже, но Бог давал им силы. Они жили за восемьдесят лет, Бог давал им силы, они служили и не болели, понимаете. Господь давал им силы.

Прот.А.Степанов: А страха не было?

Прот.Б.Глебов Нет. Знаете, они все прошли. Вот отец Константин Достоевский, ничего не боялся уже. От него в свое время и дети отказались. И вот понимаете, все это такие люди, они перенесли такое. На них смотреть было приятно, молились по-настоящему. Мы, конечно, были еще молодые. Мы вкусили хрущевские времена, так называемую «оттепель». Где-то для кого-то она может и была «оттепелью», а для Церкви Божьей это был трескучий мороз, когда к нам отношение резко-резко изменилось. Очень резко.

Прот.А.Степанов: Какой год Вы помните?

Прот.Б.Глебов Это все началось в основном где-то с 1955 года. Начались антирелигиозные выступления. Помню, владыка Григорий (Чуков) выступил очень здорово против всех этих статей. Владыка Григорий был выдающийся иерарх. Он действительно исповедник. Вот отец Владимир Сорокин написал замечательную книгу, действительно такая хорошая, объективная книга. Да, это действительно был исповедник. И интеллигентный очень архиерей, священник. Очень строгий. Все видел, настолько был прорицательным. И очень точно все у него было, шесть часов вечера – он подъезжает, десять часов – он подъезжает. Минута в минуту. Не раньше не позже. Настолько точно все это было. Все традиции Петербурга. Никольский собор тоже жил замечательной духовной жизнью, особенно акафист перед образом Святителя Николая. Собор всегда был битком, весь народ стоял, все пели. Кто по тетрадке, а кто уже и на память. Все пели. И отец Александр проповедовал. Он обыкновенно не говорил в праздничные дни. Говорил чередной священник. А вот в среду он говорил. Или в воскресный день. Но говорил он – блестяще. Просто блестяще. Он действительно был златоуст нашего времени и умер в день памяти Иоанна Златоуста. Всегда приходили слушать его, битком был собор набит. Настолько, что стены «плакали» – конденсат, открывали дверь, невозможно. Никто не уходил, пока отец Александр не закончит проповедь. И много молодежи. Это в то время было не безопасно, но приходили послушать отца Александра. Что мне еще нравилось: закончится проповедь, акафист, народ не расходится. Отец Александр выходил и первый запевал: «К кому возопию, Владычице…» И хор, мощный хор народа Никольского собора: «К кому прибегну в горести моей, аще не к Тебе, Царица Небесная…» И знаете, когда запоет этот мощный народный хор, хор души, веры, – слезы, люди пели со слезами, с верой. Это была такая сильная молитва, расходиться не хотелось. Вот такой был приход. И вот такое было духовенство. Это чудо. Сегодня, когда вспоминаешь, сердце кровью обливается. А раньше ведь все народ пел. Сегодня у нас выходит там 5-6 человек, «Верую» поют, но из народа-то мало кто поет. А там достаточно было одному дьякону выйти – и весь народ поет. Но, правда, того народа уже нет. Те вот настоящие, верующие люди. Сейчас меняется, конечно, изменился народ. Вот я 27-й год в Преображенском соборе. Конечно полностью приход новый. Конечно, очень хорошие люди, очень радостно, что молодые. Тогда ведь, 26 лет тому назад, я пришел, в Преображенском, в общем-то, стояли старые, в основном, женщины. Не только пожилые, а уже очень пожилые. И редко-редко где увидишь мужчину. А молодых-то почти и не было. Но вот сегодня, слава Богу, молодежи много. И мужчин много, и молодых девушек, парни, детей много водят. Воцерковляются, это очень большая радость. Стараемся тоже петь с ними, беседовать. У нас прекрасно проповедует отец Николай Гундяев. Ну и так отцы вообще служат, стараются служить, и стараются проповедовать слово Божие. Конечно, наше поколение, теперь уже старое поколение, старшее поколение, конечно, мы на себе ощутили, безусловно, вот эту «оттепель» Никиты Сергеевича Хрущева.

Прот.А.Степанов: А в каком году, отец Борис, Вы поступили в Семинарию?

Прот.Б.Глебов Я поступил в 1955 году.

Прот.А.Степанов: А вот из тех маленьких ребят, которые были в Князь-Владимирском, кто-то тоже по этому пути пошел?

Прот.Б.Глебов Вы знаете, из тех, кто со мной был там – нет, никого, никого, все рассеялись. Все как-то рассеялись. Сейчас я думаю, что в живых-то, наверное, никого уже не осталось.

Прот.А.Степанов: Действительно, не человек избирает, а Господь избирает.

Прот.Б.Глебов Господь, да.

Прот.А.Степанов: Все были такие же дети, в таких же условиях. То же самое видели, слышали. И вот так по-разному складывается судьба. Значит, в 1955-м Вы уже поступали в Семинарию, для Вас не было никаких сомнений в том, каким путем двигаться дальше.

Прот.Б.Глебов Да, никаких.

Прот.А.Степанов: В Семинарии что запомнилось Вам. Какой была Семинария того времени?

Прот.Б.Глебов Вы знаете, это была совершенно иная Семинария. В то время, когда я поступал, во-первых, тогда председателем учебного комитета был наш митрополит Григорий, очень образованный человек, у него было особое внимание к духовным школам. Он беспокоился, заботился. Ректором в то время был отец Михаил Сперанский, протоиерей. Инспектором был Лев Николаевич Парийский, профессор. Он преподавал практическое руководство для пастырей. Старшим помощником инспектора был тогда нынешний протопресвитер отец Виталий Боровой. Помощниками инспектора были тогда нынешние протоиереи Беревцев, Стойков. Беревцев еще просто был Иван Иваныч. Преподаватели были замечательные. Вспомним таких как Успенский, как Русаков, как Вознесенский. Осталась самая лучшая память о тех днях, когда я учился в Семинарии. Во-первых, дисциплина, порядок. Это была духовная школа. Я жил дома, потому что такая возможность была, но иногда, когда была череда, мы оставались, с отцом Виктором. Оставались ночевать там, в Семинарии, были у нас там кровати. Во-первых, все пришли, чтобы служить. Девушек никаких не было. И было такое духовное училище.

Прот.А.Степанов: Мужская атмосфера.

Прот.Б.Глебов Мужская атмосфера, пришли все учиться. Понимали, что время очень трудное. И поэтому всем хотелось получить образование и всем хотелось служить. Мы старались пойти на череду. Мы старались, если моя череда, поуправлять. Почитать. Мы к этому готовились. И такого не было, чтобы пропустить службу. Это просто немыслимо как-то. Это невозможно. Мы пришли учиться. Утренняя молитва, так она благоговейно совершалась, чудесно. Утром занятия, все своим чередом. Обед. Потом занимались до ужина, и с нами преподаватель был, можно было спросить, что нам неясно. Осипов, кстати, очень нравился. К сожалению, с ним случилась беда. Он, конечно, был блестящий профессор по Ветхому Завету, просто блестящий. Его, по-моему, любили все студенты. Мне особенно нравилась вечерняя молитва. Это чудесно. Мы не уходили, даже те, кто жил дома, не побывав на вечерней молитве. После ужина мы шли на вечернюю молитву, она особенно так проходила тепло и духовно. Вот стояли, молились. И как, с какой душой пели. Пели и читали. И выходишь, действительно, благодать Божия. Всегда народ с большим удовольствием ходил. И вот когда идешь всегда, получил благодать Божию и так хорошо на душе, и чувствуешь, что ты там, где ты должен быть, куда тебя Господь призвал. Поэтому я очень благодарен, слава Богу, и спасибо моим преподавателям – ректору, инспектору и всем, они были замечательные люди. Они не только были наши преподаватели, но они были и наши воспитатели. И воспитывали своим примером. Это было здорово.

Прот.А.Степанов: А вот внешний мир, как строилось общение с людьми извне, с неверующими, общая атмосфера такая атеистическая, как Вы воспринимали это все?

Прот.Б.Глебов Вы знаете, мы воспринимали все это нормально, понятно было, политика государства безбожного. Мы понимали, с кем мы общаемся. И когда мне пришлось, когда я уже был священником, быть в одном обществе, – там из верующих, может быть, только я, может быть, еще кто-то был, – ну и стали знакомиться, в светской одежде. Один говорит, я такой-то. Я говорю: «Я священник». На меня так один посмотрел и сказал: «Что ж, конечно, в общем-то, вышли мы все из народа». Я говорю: «Вы-то из народа вышли, а мы-то в народе остались». Они там партийные деятели. Потом мы с ним поговорили, вопросы были разные, довольно хорошо все шло по началу. А потом он пришел, я уже в Преображенском соборе служил, год, наверное, 1982 или 1981. Григорий Семеныч, знаменитый был, если Вы слышали, атеист такой. Понимаете, он так был нормальный человек, если не касалось Церкви. Вы можете о чем угодно говорить, но что-нибудь если для Церкви – все. Металл в голосе. Он терпеть не мог. Потом приходит ко мне человек, я его называть не буду: «Борис Михайлович, я с вами хочу побеседовать», в подвальчике, подвальчик тогда был еще маленький. Спустился ко мне, мы беседовали очень долго. Посмотрел – ничего у нас тут нет. Так сказать, все нормально. И он мне говорит: «Знаете что, я могу и окреститься». Вопросов нет – и мы крестили. Тогда это было очень строго – паспорта. Но мы, слава Богу, окрестили, все благополучно. И наше появление среди неверующих людей, когда мы себя очень достойно ведем, оно имело свое действие и свое значение положительное. И люди приходили. И приходили к Церкви. Может быть, как Иосиф и Никодим – инкогнито сначала, но потом они ближе-ближе, и чем могли они помочь, помогали. Они старались уже где-то помочь, сдержать натиск Григория Семеновича. А Григорий Семенович последние слова мне такие сказал, когда уже перестройка, все, его уже сняли, он мне говорит так: «Борис Михайлович, Вы знаете (ему уже 75 было или около того), вся моя жизнь пошла псу под хвост. Мне своим детям сказать нечего». Вот вам вся борьба с Церковью. И так он умер. Мне звонит его жена: «Знаете, умер Григорий Семенович, как бы его отпеть?» Я говорю: «А как же можно его отпевать?» – «Ведь Вы знаете, он ведь крещеный был» – «Ну и что? Он сам ушел, всю жизнь боролся против Церкви, все отрицал. Я не могу «Со святыми упокой» петь этому человеку. И как там уже воля Божия, Божий суд, но я отпевать, простите, не могу. Никак не могу. Простите, не обижайтесь, но не могу я его отпеть».

Прот.А.Степанов: Вот эту внутреннюю силу Вы, наверное, прежде всего, черпали из общения с людьми, которые были рядом с Вами. Это были старые священники.

Прот.Б.Глебов Да, но прежде всего, это, конечно, была помощь Божья. Все же самое основное, это то, что мы служили. Вы сами священник, Вы знаете, что такое совершить Божественную литургию. Это ведь, знаете, даже трудно сказать, что Господь нам дал. Мы даже объяснить ведь этого не можем. Как бы мы ни говорили. Господь приходит, вселяется в нас и соединяется с нами через причащение Святых Христовых Тайн. И даже когда ты совершенно, ну вот я на себе не раз чувствовал, неважно себя чувствуешь, одно, другое, приходишь, служишь – и слава Богу, ты здоров, ты великолепно себя чувствуешь. У тебя прекрасное настроение, и мир другой, все другое. Это Божественная благодать. Это прежде всего. Ну конечно, и общение с братией, единомышленники. Потом приехал к нам владыка митрополит Никодим, Царство ему Божие. Это особый совершенно архиерей, это, я считаю, тоже промысел Божий. Господь его послал в свое время, в труднейшее время для церкви Христовой. И конечно, он сделал не много, а очень много. Милостью Божией я стал его секретарем. Он пришел к нам в 1963 году. И как-то в 1964 году в Рождество Христово вечером он благословил меня в силу обстоятельств протодиаконствовать. И с тех пор он стал меня с собой брать. А потом в 1964 году митрополит Никодим благословил меня участвовать в первой паломнической группе. 50 лет не было паломников. Святая земля. Среди них был отец Павел Красноцветов. Пожалуй, остальных уже никого нет. Нас было 14 человек. Я съездил в Святую Землю. Конечно, Вы представляете, человек, который жил всю жизнь в Ленинграде, в безбожном городе, в столице революции. И вдруг он появляется. Первый раз, когда мы прилетели, посмотрели на все, мне казалось, что я вообще во сне. Не говоря уже про Святую Землю. Когда я подошел ко Гробу Господню, передать это невозможно. Это только можно прочувствовать, пережить, а словами не передашь. Я только помню один момент. Александр Федорович Шишкин повернулся ко всем, у всех попросил прощения, а ко мне подошел и говорит: «Боренька, я здесь заканчиваю, а ты здесь начинаешь». Знаете, слова такие были очень сильные. Я пришел к Гробу Господню, это чудо, которое пересказать невозможно. Все. Больше ничего нет. Потом я приехал, владыке рассказал. Он был председателем. Тогда председатель – это очень большая величина и в Русской Церкви, и в православном мире. С владыкой везде считались, авторитет был большой. Потом подходит ко мне владыка и говорит: «Ну вот, дорогой мой, как, понравилось там?» Я говорю: «Ну, владыка, Святая Земля…» Он говорит: «Ну, вот, я Вас назначаю секретарем». Я стал секретарем, протодиаконом, секретарем миссии. А был тогда начальником миссии отец Гермоген (Орехов), впоследствии епископ Гермоген Краснодарский, он умер молодым, в 50 лет. С ним мы вместе были. Иероним, покойный, тоже наместник Лавры. Они позже приехали, в 1965-м, в декабре где-то, к Новому году. Мы вместе трудились тогда. Это была миссия, но вот владыка, конечно, я ему за все благодарен, это был удивительный человек. Потом я вернулся из миссии, и был такой случай. Я стою в Москве, в Шереметьево (там прислали мне багаж, я не весь сразу привез, мне прислали, я за багажом приехал), вдруг «Чайка» подъезжает, это 1966-й год. Из «Чайки» выходит владыка Никодим. «Отец Борис, что Вы делаете здесь?» Я говорю: «Да вот я тут багажом занимаюсь» – «Пошли со мной». Это митрополит, наш председатель отдела, первый член Священного Синода, после Патриарха первое лицо – «Пошли со мной». Я иду. Нажимает кнопку. Начальник багажного отделения выходит: «Владыка, ты какими судьбами?» – с такой любовью, чувствуется, что он с трепетом к Владыке. Владыка говорит: «Это мой протодиакон, он сейчас из Израиля…» Он говорит: «Владыка, я все понял, все будет сделано, пожалуйста». Действительно мне было все очень быстро сделано, очень толково – и машина, и все. Я только потом сел и думаю: «Боже мой, какой человек». В лучшем случае, через окно благословил бы, и иди там. Понимаете ли, он вышел, а он ведь по делу ехал. У него дел выше головы. И вдруг он пошел со мной. Вы знаете, меня это поразило – его доброта, его человеческое отношение. Вот в этом-то и величие. Это мне навсегда осталось и останется в памяти. А потом владыка меня благословил в 1966-м году 10 октября исполняющим обязанности секретаря Его Высокопреосвященства. Потом еще через некоторое время сделал секретарем. И почти в течение десяти лет я был его секретарем. Я разные должности занимал. Был протодиаконом, всегда с ним служил. Был настоятелем Никольского, Князь-Владимирского, наместником Лавры. Все в присутствии владыки Никодима. Служить с ним было радостно. Он был строгий человек. Прежде всего, он был строг к себе. Человек, который жил жизнью Церкви. У него другой жизни просто не было. И других интересов не было. Он весь горел. Больной, но шел служить. Сколько было так, когда я подхожу, смотрю – он белеть начинает. Я подхожу к нему и говорю: «Владыка, сядьте, нитроглицерин». Но он все равно служил. Владыка: «Нет, (он меня звал «батюшка мой»), нет, батюшка мой, я буду служить». Он так любил Церковь, и как он любил духовные школы, как он любил студентов, он каждого знал. И абитуриентов – каждого знал. И каждый мог к нему прийти, и он по-отечески принимал каждого. Удивительная была любовь, удивительная любовь. Действительно, он жил жизнью Церкви. Правильно сказано: человек Церкви. Это так и есть. Служить с ним было очень приятно, и работать с ним было очень приятно. Он был человек очень трудолюбивый, трудоспособный, очень оперативный. Вот я подхожу к нему с папками, мне отчет надо, главные мысли – полчаса, все у него. Стол чистый. И все в дело. Не тянул никогда. С ним легко было работать, очень легко.

Прот.А.Степанов: Это всегда трудно тому, кто принимает решения.

Прот.Б.Глебов Да. Но у него особый дар. Это человек особого ума, знаете, сочетание сердца и разума. Вот такого широченного, любвеобильного сердца и такого острого, такого проницательного ума. Человек был феноменальнейшей памяти. Вот такая вещь, знаете, простая, в Серебряном Бору, помню: «Так, возьмите календари, – мы берем календари, – а теперь открывайте и называйте любое число». Он без календаря называет всех святых того дня. Вот как будто смотрит в календарь. Это Никодим. Удивительно. А уж Священное Писание знал, а классику знал! Он сам и стихи писал. А Великий Пост, как он его проводил в Лавре. Знаете, Лавра полна была. У нас все это осталось в памяти, всегда мы за него молимся, его любим.

Прот.А.Степанов: Сейчас Ваша жизнь наполнена, конечно, Преображенским собором, Вы были и настоятелем Исаакиевского в то трудное переходное время, и Петра и Павла в Петропавловской крепости. Много трудов. Но самое любимое Ваше детище это, наверное, Преображенский.

Прот.Б.Глебов Это, конечно, Преображенский. Вы знаете, сюда вложена вся любовь. Вот за 26 лет, 27-й год с Божьей помощью пошел, ни года еще не было, чтобы я отдыхал и чего-то не делал. Сейчас уже, наверное, внутреннюю ограду приведем в порядок и все. Более-менее, я считаю, прилично.

Прот.А.Степанов: У Вас, наверное, лучший собор сейчас.

Прот.Б.Глебов Стараемся. Служба хорошая, замечательная. Отцы замечательные служат, дьяконы прекрасные, чтецы, хор великолепно поет. В будни придете, служба идет, так, как надо. И я думаю, Слава Богу, как я хотел, как я видел в свое время, так и стараюсь воплотить в жизнь и, слава Богу, все идет с Божьей помощью.

Прот.А.Степанов: Отец Борис, большое спасибо Вам за Ваш рассказ.

Прот.Б.Глебов Спасибо вам, дорогие радиослушатели. Я сердечно приглашаю вас на молитву в нашем Преображенском храме. Мы всегда рады видеть вас и молиться вместе с вами.

Прот.А.Степанов: Я напоминаю, что сегодня мы беседовали с протоиереем Борисом Глебовым, одним из самых уважаемых и значительных клириков нашей епархии. В заключение хочу, отец Борис, пожелать Вам здоровья, крепости, вдохновения в служении. Такое, какое всегда Господь Вам давал. И просим также Ваших молитв. Программу вел протоиерей Александр Степанов. Всего вам доброго.