QR-код для пожертвований через СБП в вашем смартфоне.
ВЕРСИЯ ДЛЯ ANDROID
Владимир Маяковский
Вторая беседа о петербургских (ленинградских, на самом деле) топонимах, связанных с особой ролью литературы в формировании советской топонимической среды. Яркую роль здесь сыграл одаренный и дерзкий поэт Владимир Маяковский. В честь него переименована (в 1936 году) не только улица Надеждинская в Центральном районе Санкт-Петербурга, но также названа станция метро на главной магистрали города – Невском проспекте.
Владимир Владимирович Маяковский (1893–1930), в отличие от Демьяна Бедного, действительно был наделен большим поэтическим даром. Но талант Пастернака или Ахматовой ничуть не меньше, однако в советской топонимике был увековечен именно Маяковский. Причина тому – отнюдь не мастерство стихосложения, а содержание его творчества.
Историческая, тысячелетняя Россия не вызывала у Маяковского никаких чувств, кроме ненависти: «Я не твой, снеговая уродина» («России», 1916). Неудивительно, что он отказался защищать родину во время войны с Германией. «Идти на фронт не хочу. Притворился чертежником» (автобиография «Я сам», 1922-1928). Обеспечив таким образом свою безопасность (работа чертежника давала «бронь»), поэт гневно обличал «буржуазных обывателей»: «Как вам не стыдно о представленных к Георгию вычитывать из столбцов газет?!» («Вам!», 1915).
Маяковский с восторгом приветствовал разрушение России и расправу с ее многовековой государственной символикой: «Смерть двуглавому! Шеищи глав рубите наотмашь! Чтоб больше не ожил» («Революция», 1917). Сразу после захвата большевиками власти он предложил свой талант к их услугам: «Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось» («Я сам»). Патриотизм Маяковского («я землю эту люблю», «пою мое отечество» и т.д.) распространяется только на коммунистическое государство. Его «отечество» – это «страна-подросток» (поэма «Хорошо», 1927), которая возникла в 1917 г. и не имеет никакой связи с исторической Россией.
Людей, которые пытаются сохранить хоть какую-то память о дореволюционной жизни – «то царев горшок берегут, то обломанный шкаф с инкрустациями», – Маяковский именует «слизью» («За что боролись?», 1927). Поэт утешает «братишек», удрученных существованием такой «слизи»: «Вы – владыки их душ и тела, с вашей воли встречают восход. Это – очень плевое дело… эту мелочь списать в расход» (напомним: «списать в расход» – в то время синоним слова «расстрелять»). Революция, по словам Маяковского, терпит «эту мелочь», «рядясь в любезность наносную», пока они «строят нам дома и клозеты и бойцов обучают торгу» (там же). Когда же дома и клозеты для строителей коммунизма будут готовы, за «расходом» дело не станет.
Большинство произведений Маяковского послеоктябрьского периода содержит восхищение убийством «классовых врагов» или призыв к такому убийству: «Жарь, жги, режь, рушь!» (поэма «150000000», 1919-1920); «Хорошо в царя вогнать обойму!» (поэма «Владимир Ильич Ленин», 1924). Насилие должно принять всемирный масштаб: «Крепи у мира на горле пролетариата пальцы!» («Левый марш, 1918). «Мы тебя доконаем, мир-романтик! Вместо вер – в душе электричество, пар. … Всех миров богатство прикарманьте! Стар – убивать. На пепельницы черепа!» («150000000»). В стихотворении «Владимир Ильич!» (1920) поэт открыто благодарит Ленина за ясное указание, кого убивать: «Теперь не промахнемся мимо. Мы знаем кого – мети! Ноги знают, чьими трупами им идти». И это отнюдь не метафора: сотни документов, раскрывающих правду о массовых зверствах большевиков (в том числе документов за подписью Ленина), говорят о прямом смысле этих слов.
Совершенно логично поэтому прославление Маяковским тех, кто эти убийства непосредственно осуществлял. Поэт указывает юношам, «делать жизнь с кого – с товарища Дзержинского» («Хорошо», 1927); его восхищает «лубянская лапа Чека», которая диктует всем прочим свою волю: «Обыватели! Смирно! У очага!» («Хорошо»). В эпоху «великого перелома», когда партия приказала «уничтожить кулачество как класс», Маяковский пишет «Урожайный марш» (1929): «Вредителю мы начисто готовим карачун. Сметем с полей кулачество, сорняк и саранчу». Поэт слагал сентиментальные стихи о слезинке лошади, поскользнувшейся на Кузнецком мосту («Хорошее отношение к лошадям», 1918), но убийство миллионов «вредителей-кулаков» – наиболее трудолюбивых русских крестьян – вызывало у него только бодрое оживление.
Маяковский охотно участвовал в глумлении большевиков над Церковью: таковы его сочинения «После изъятий» (1922; имеется в виду изъятие церковных ценностей), «Строки охальные про вакханалии пасхальные», «Не для нас поповские праздники» (1923), «Надо бороться» (1929). Агитпоэма «Обряды» (1923) была призвана опорочить в сознании народа совершение таинств. Поэт, в частности, клеветал на святителя Тихона: «Тихон патриарх, прикрывши пузо рясой… ростовщиком над золотыми трясся: «Пускай, мол, мрут, а злата – не отдам!»» Подобные стихи создавали атмосферу, облегчающую новой власти расправу над священниками, грабеж церковных ценностей и бессудные расстрелы.
Маяковский прибегал к клевете и в других случаях, требующих создать зловещий образ врага. Работая в «Окнах РОСТА», он перекладывал в стихи мифы о белых как о погромщиках, главное удовольствие которых – издеваться над беззащитными крестьянами. Эти стихи фантастически лживы. Например, в «Сказке о дезертире…» (1920-1923) на занятой белыми территории мужик якобы вновь работает на барщине (отмененной вместе с крепостным правом в 1861 г.), «а жена его на дворе у господ грудью кормит барскую суку». Голод в Поволжье стал для Маяковского поводом снова проклясть белых и «заморских буржуев»: «Пусть столицы ваши будут выжжены дотла! Пусть из наследников, из наследниц варево варится в коронах-котлах!» («Сволочи!», 1922). Но голод был вызван не жителями европейских столиц, которых автор хотел бы сжечь и сварить, а советскими продотрядами, дочиста отбиравшими хлеб у крестьян.
По убеждению Маяковского, уничтожить надо не только «классового врага» (белогвардейца, кулака), но и нейтрального «обывателя», «мещанина» – то есть того, кто не стремится добивать старый мир, а хочет просто жить обычной жизнью – благоустраивать свой быт, растить детей. Таких людей поэт называет «мурлом» и «мразью» («О дряни», 1921). Их вина в том, что они «свили уютные кабинеты и спаленки», у них есть пианино, самовар и канарейка. За это они должны быть стерты с лица земли: «Изобретатель, даешь порошок универсальный, сразу убивающий клопов и обывателей» («Стихи не про дрянь, а про дрянцо…», 1928).
Маяковский настойчиво отвергает идею исторической преемственности, в том числе и преемственности поколений: «Довольно жить законом, данным Адамом и Евой! Клячу историю загоним» («Левый марш», 1918); «А мы – не Корнеля с каким-то Расином – отца, – предложи на старье меняться, – мы и его обольем керосином и в улицы пустим – для иллюминаций» («Той стороне», 1918). Одобрение отцеубийства в контексте его творчества закономерно (ср. призыв убивать стариков в «150000000»). Ненависть к таким общечеловеческим ценностям, как семья и уважение к родителям, Маяковский сохранил навсегда: «Я не за семью. В огне и в дыме синем выгори и этого старья кусок, где шипели матери-гусыни и детей стерег отец-гусак!» («Любовь», 1926).
Ни одно слово Маяковского не подтверждает версию о том, что в последние годы он разочаровался в большевизме. «Я подыму, как большевистский партбилет, все сто томов моих партийных книжек» («Во весь голос», 1930). «Я от партии не отделяю себя, считаю обязанным выполнять все постановления этой партии…», – заявил он на своем творческом вечере 25 марта 1930 г., за несколько дней до самоубийства. Творчество Маяковского отличается редкой цельностью: «Основная работа – это ругня, издевательство над тем, с чем надо бороться. И двадцать лет моей литературной работы – это, главным образом, выражаясь просто, такой литературный мордобой, не в буквальном смысле, а в самом хорошем!» (из того же выступления).
Итак, основной смысл своего двадцатилетнего творчества Маяковский видел в издевательстве над всем, что мешало кровавой коммунистической утопии окончательно победить в России и завоевать весь мир. Именно эту идеологию (а не поэтическое мастерство автора) увековечивают топонимы, связанные с именем Маяковского.
В ПЯТИ ПРОГРАММАХ С.В.ШЕШУНОВА РАССКАЗЫВАЕТ О ТВОРЦАХ СЛОВА,
ОСОБО ЗАПЕЧАТЛЕННЫХ В СОВЕТСКОЙ ТОПОНИМИКЕ:
ДЕМЬЯНЕ БЕДНОМ, МАЯКОВСКОМ, ДЖАМБУЛЕ, ЧЕРНЫШЕВСКОМ, ДОБРОЛЮБОВЕ
Блестяще. Маяковский — мразь в политике. Однако литературоведы писали о его прекрасных стихах о любви. Об этом, Светлана Всеволодовна, Вы даже вскользь не упомянули. А еще известно, что Ленин относился к нему весьма критически,, о чем говорила нам учительница литературы еще в 1963 г в маленьком районном городке. А за информацию огромное спасибо С уважением, Владислав