Воспоминания. Монахиня Елизавета (герцогиня Елена Дмитриевна Лейхтенбергская)

Воспоминания монахини Елизаветы, насельницы Свято-Покровского монастыря в Бюсси-ан-От (Франция)

Л.Зотова:
В эфире программа «Россия. Век ХХ». У микрофона Людмила Зотова.

Большевистская власть не без оснований старалась зачеркнуть, исказить реальную историю России. Уничтожались не только памятники, исторические названия городов, улиц, учреждений – но и люди. Понятно, что особым вниманием этой власти пользовались члены Императорской семьи и их ближайшие родственники. Дворцы, больницы, учебные заведения нашего города, которые носили имена этих людей, спешно переименовывались. Но народная память сохранила некоторые из них. Например, жителям Петербурга хорошо известна Максимилиановская больница. Но помним ли мы человека, именем которого была названа эта больница?
Герцог Максимилиан Лейхтенбергский-Богарне был супругом великой княгини Марии Николаевны, дочери императора Николая Первого. Вся династия герцогов Лейхтенбергских-Богарне отличалась тем, что многие из них были меценатами, благотворителями, офицерами Русской армии и флота, учеными и государственными деятелями. И, к счастью, потомки династии живы и проживают в разных странах.
И вот сегодня мы находимся в гостях в Свято-Покровском монастыре в городе Бюсси-ан-От во Франции, и матушка Елизавета, прямая наследница фамилии герцогов Лейхтенбергских-Богарне, сегодня согласилась с нами побеседовать.
Здравствуйте, матушка Елизавета!

М.Елизавета:
Здравствуйте, Людмила!

Л.Зотова:
Матушка Елизавета, кем Вам приходится наш русский император Николай Первый?

М.Елизавета:
Он два раза прадедушка. Его дочь, Мария Николаевна, и нее был сын Николай, который мой прадед. А у него был сын Георгий – это мой дедушка. Он умер в 1929 году в Баварии, в имении, которое у него было. Это был старый монастырь, который был построен в 999 году, но когда монахини были выгнаны во время революции, этот монастырь перешел в частные руки. И моя прапра-тетя, которая была дочерью Евгения Богарне, купила этот монастырь. И там сначала жил мой прадед, потом мой дедушка. Он там жил обычно полгода, а другие полгода они жили обычно в Петербурге на Английской набережной, 22.

Л.Зотова:
Английская набережная, дом 22 – этот как раз напротив нашей радиостанции. Совсем недалеко, через Неву.

М.Елизавета:
Вот видите… Мой дедушка был конногвардеец. В 1914 году он, конечно, сразу вернулся в Россию, потому что он был конногвардейцем. Но когда началась революция, ему пришлось уехать из России.

Л.Зотова:
А в 1914 году он воевал?

М.Елизавета:
Да-да. В 1919 году он выехал из России вместе с немцами, когда они были около Киева. Так ему удалось уехать. Так как у него было это имение в Баварии, он туда вернулся. Вся его семья тоже, но уже другими путями – некоторые через Финляндию. Ведь у него было шесть человек детей. А мой отец, его старший сын, тоже был конногвардеец.

Л.Зотова:
Это Дмитрий?

М.Елизавета:
Да, Дмитрий.

Л.Зотова:
А где он учился? В Петербурге?

М.Елизавета:
Да, он учился в Петербурге. Когда началась революция в 1917 году, моему отцу было девятнадцать лет, и он учился в школе военных инженеров. И потом он присоединился к Андреевскому полку как доброволец. Потом его арестовали, конечно. И он сидел в Петропавловской крепости, и оттуда ему помог один музыкант. Поскольку все мои дедушки жили в Петербурге, а моя бабушка очень любила музыку, она устраивала всегда концерты и приглашала оркестр. И там был один еврей, скрипач. Он помнил, как бабушка была с ним мила и добра, и вышло так, что у него какие-то были связи с коммунистами. И он смог так устроить, чтобы мой отец мог уйти из тюрьмы.

Л.Зотова:
Ему удалось убежать?

М.Елизавета:
Да, ему удалось убежать из крепости. И потом он был в армии генерала Врангеля. А когда вся эта армия отступила в Крым, он тоже вместе с ними. Там вся армия рассеялась. Тогда в Ялте он встретился с моей матерью. Ей было семнадцать лет, когда началась революция. Она еще помнит, когда она была в институте в Москве, она училась в Екатерининском институте. Она поступила совсем молоденькой в одну тайную организацию. У нее был дядя, который основал такую ассоциацию, и они тайно, под видом какого-то сахарного завода, какой-то коммерции, перевозили русских белых офицеров с севера на юг. Потом их кто-то выдал, и ее арестовали. В общем, было большое чудо, как она спаслась. Действительно, большое чудо. Самое ужасное, когда ее хотели вместе с другими расстрелять. Солдаты были пьяные, и они сказали ей: «Ну ты, гражданка, повернись спиной». Но она была такая красивая, и она сказала: «Я не повернусь, я хочу видеть, что будет». И они просто не смогли ее убить. И в то время пришел какой-то приказ, чтобы их освободить.
Но одно чудо за другим. Потом они поехали дальше и добрались до места, где уже были белые. И тут было еще хуже – белые не верили им, кто они такие на самом деле. Это был такой ужас! И тогда случилось второе чудо – там был один генерал. Он подошел к ней – а им уже сказали, что их сейчас повесят – и генерал подошел к ней и спросил: «Кто же ты такая, девочка?» И она сказала, кто она. И оказалось, что он когда-то танцевал с моей бабушкой на каком-то балу. И это ее спасло. Это было второе чудо.
Так что вся наша жизнь была полна чудес.

Л.Зотова:
Ваша мама из какой семьи происходила?

М.Елизавета:
Ее отец Александр Арапов, он был предводитель дворянства. Так как он был очень недалеко от царской семьи, он должен был бежать. И ему пришлось уехать в Харбин. Он там и умер.

Л.Зотова:
Вы с ним не встречались никогда?

М.Елизавета:
Нет, к сожалению, нет. У моей матери был брат Виктор. Во время революции были постоянные бои между красными, белыми, зелеными… Одни сменяли других. И как-то он на поле брани упал, и его арестовали и уже хотели повесить. Но они ускакали дальше, потому что уже подходили другие. К нему подошел какой-то старичок, его взял и отвез в избу. Там его этот крестьянин одел и вылечил. Он его спас.

Л.Зотова:
Он его переодел в крестьянскую одежду, и никто не подумал, что он принадлежит к каким-то высоким кругам…

М.Елизавета:
Да, и так он его спас. И Виктор потом тоже пробрался на юг. Моя мать тоже была на юге, она тогда еще ездила взад и вперед с этой тайной организацией, и они встретились и пошли вместе – я думаю, что это было в Симферополе – пошли в церковь. И там Виктор увидел икону Серафима Саровского. И он сказал моей маме: «Слушай, это и есть тот старичок, который меня спас». И с тех пор в нашей семье у нас такое почитание Серафима Саровского – просто замечательное. Мама всегда носила с собой его иконочку.

Л.Зотова:
Мать Елизавета, если мы заговорили о таких чудесах, связанных со святыми, давайте уйдем совсем в прошлое. Может быть, мы вспомним ту историю, которая была связана со святым Саввой Сторожевским?

М.Елизавета:
Да, эта история связана с Евгением Богарне, который был генералом у Наполеона, потому что Наполеон его очень любил, ведь у него самого не было детей от Жозефины…

Л.Зотова:
А Евгений Богарне был пасынком Наполеона…

М.Елизавета:
Да, пасынком, и он был очень способным к военному делу. Он сопровождал Наполеона во все его походы по всему свету. И когда Наполеон шел на Москву, Евгений шел вместе с ним. У него был отряд, и они остановились в пятидесяти километрах от Москвы – это было под горой, где стоит монастырь преподобного Саввы Сторожевского.

Л.Зотова:
Это Звенигород…

М.Елизавета:
Да, это Звенигород. И там Евгений Богарне остановился. Он хотел отдохнуть. И ночью ему явился преподобный Савва и сказал ему: «Если ты скажешь своим солдатам, чтобы они в монастыре ничего не грабили, ничего не ломали и все сохранили, ты вернешься на родину живым и здоровым. А твои потомки будут жить в России». Евгений Богарне был очень хорошим человеком, он был очень верующим, и у него была жена – дочь короля Баварского. А Вы знаете, в Баварии все вообще очень верующие, крепкие католики. Он был очень добрый. Потом он спросил своего часового: «Кого это ты впустил ночью?» А часовой ответил: «Нет, никого не было». Тогда Евгений пошел в монастырь и увидел там икону преподобного Саввы Сторожевского. И спросил: «Кто это такой?» Ему сказали, что это основатель монастыря. Евгений был просто потрясен, и он, конечно, приказал, чтобы никто ничего не портил и не брал в монастыре.
Так и вышло. Евгений был один из очень немногих, по-моему, даже единственный генерал, который вернулся живым на родину. Французская армия отступала зимой, они все погибли. И тогда он рассказал своему сыну, а это был как раз Максимилиан, что с ним случилось в России, и сказал ему: «Если ты когда-нибудь поедешь в Россию, ты пойди в этот монастырь и поклонись мощам святого Саввы». И вышло так, что Максимилиана Богарне послали как представителя Баварии в Россию, потому что к тому времени они уже все жили в Баварии. Его пригласили на маневры в Россию. Он приехал и очень понравился государю Николаю Первому. Максимилиан был очень красивый, образованный, культурный. И Мария Николаевна в него влюбилась, а он в нее. Они хотели пожениться, но Николай Первый сказал: «Хорошо, но только ты должен все бросить, что у тебя есть в Европе». И Максимилиан так и сделал и приехал в Россию.

Л.Зотова:
Это случай довольно редкий, потому что великие княгини обычно сами покидали Россию, выходя замуж. То есть предсказание святого Саввы Сторожевского сбылось, и потомки Евгения Богарне остались жить в России.
Итак, мы уже поняли, дорогая матушка Елизавета, что Ваши предки были связаны и с Наполеоном, хотя не кровным родством, но тем не менее семейные узы были; и с нашим императором Николаем Первым.

М.Елизавета:
Да, и не только. Есть еще и баварский король в наших предках – такая необычная комбинация…

Л.Зотова:
Я думаю, мы сейчас продолжим разговор о Ваших родителях. Мы дошли до того места, как они доехали до юга. А что было дальше?

М.Елизавета:
Когда во время революции у моей матери были тайные поездки с севера на юг, в этой группе был один молодой человек, и они поженились. Это был князь Чавчавадзе. Но он погиб. В этом браке родилась девочка, это моя сестра. Она родилась в Ялте. И как раз мой будущий отец там был. Он очень влюбился в мою мать. Одна русская семья пригласила их обоих как-то на чай, и там они познакомились. Он вошел в комнату, посмотрел и видит, что там сидит молодая женщина. Он остановился и сказал: «Это будет моя жена». Это просто удивительно! Так и вышло.
Но она тогда была с маленьким ребенком, и им удалось получить место на пароходе. Тогда это было очень трудно. Отец посадил ее на пароход, и так она попала в Триест. Потом ему самому удалось на другом пароходе уехать. И это уже было в 1920 году. А мой дедушка оставил Россию уже в 1919 году и был как раз в это время в Риме, потому что у него там была вилла или, может быть, он нанимал какой-то дом. И вот мой отец приехал в Рим, чтобы получить благословение у моего дедушки, чтобы жениться на вдове. Конечно, потом моя мать тоже к нему приехала, и они поселились в этом замке в Баварии. И там они жили. Так как это было большое помещение – целый монастырь, а дедушка был такой добрый, и он принимал много эмигрантов. Вся русская аристократия, которая все потеряла и которой некуда было ехать, они все приехали и жили довольно долго в этом имении. У них денег не было, и пока они жили в этом имении, они подыскивали себе место, куда бы они могли пристроиться и переехать. Ведь очень многие уехали в Южную Америку, там очень большая русская колония была. Другие уехали в Северную Америку, во Францию. Но это все, конечно, разорило дедушку. А так как он в России все потерял, были только какие-то вещи еще от семьи Жозефины, и можно было продавать, но потом было очень трудно. Потом деньги совсем кончились, и надо было покинуть этот замок, это имение, потому что просто не хватало денег, чтобы его поддерживать.
Потом была война. Немцы использовали этот замок для всяких своих потребностей – там была и школа полиции, а потом там жило много беженцев. В общем, все поместье они довольно изгадили. Но потом, слава Богу, этот участок Бавария купила, и чудно все там отремонтировали. И там сейчас так чудно, так спокойно – совсем не по-туристически. Такая специальная атмосфера. Это называется «культурный центр». Там можно нанять комнаты всяким организациям или фирмам, которые хотят устраивать семинары. Когда мы жили там маленькими детьми, у нас не было даже отопления во всем доме. У нас были печки для дров на каждом этаже. За водой тоже ходила гувернантка, чтобы нас купать. А теперь все это переделано, и каждая келья имеет свой душ, свой телевизор, свой телефон… Все чудно устроили.

Л.Зотова:
Матушка Елизавета, Вы в этом замке родились?

М.Елизавета:
Я родилась в госпитале в Мюнхене, но это недалеко. А мое детство прошло в этом замке.

Л.Зотова:
А вот расскажите, пожалуйста, каково это – воспитываться, вырастать в замке?

М.Елизавета:
Но это не такой замок, как мы привыкли видеть или себе воображать. Знаете, когда я вхожу в какой-то такой замок, например, даже во Франции, шато – я не знаю, как они там жили? Там тоже никаких нет удобств, просто никаких. И все это холодное, мраморное. Конечно, у них много было персонала.
Но у нас не было так. Это было очень старое здание, понимаете. И тогда у нас уже не было денег, так что у нас просто был один повар, чудный повар. И бабушка нанимала из деревни всяких девушек, которые приходили делать стирку. Когда дом был полон, надо было кого-то приглашать на помощь. Но «люкса» не было, и денег тогда не было.

Л.Зотова:
Вы родились в 1922 году. Как Вам давали образование?

М.Елизавета:
У нас была английская гувернантка. Она приехала к нам, когда мне было три года, а моей сестре было пять лет. Она была из такого класса, который сейчас больше не существует – английская гувернантка. Больше таких нет, это что-то совсем специальное. Она очень любила Россию, она там жила у одной семьи, кажется, их фамилия была Чичерины или что-то в этом роде. Она по-русски понимала немножко. Она говорила, конечно, по-английски, по-французски, по-немецки, потому что она жила в Германии. Она нам давала уроки математики. Мы с ней учились, а потом я попала в школу, когда мне было тринадцать лет.
Мою сестру и меня отправили в пансионат, где были баварские монахини. Они были очень милые, такие простые. И мы там учились. Тогда уже правил Гитлер, и он приказал, чтобы все женские школы заканчивали работу на год раньше. Он хотел, чтобы девушки скорее вышли замуж и родили детей. Я кончила школу в 1938 году, а потом меня послали в Югославию, где был русский институт. Была такая Наталья Владимировна Духонина, она была женой генерала Духонина, который ужасно погиб – его коммунисты на штыках повесили, это ужасно было. А Вы знаете, как Югославия хорошо относилась к русским? Она всех принимала, очень много. И Наталье Владимировне дали большой чудный дом, и она там основала русский институт. У нее были очень хорошие профессора. Я была так счастлива попасть в русскую атмосферу, потому что я всегда чувствовала, что я русская, но я никогда не была в России, мы выросли в Германии. Хотя, когда мы жили в замке, мы жили отдельно – это как будто был кусочек России у нас в семье. И к нам приезжали русские люди. И я была так счастлива быть в русском институте! Это было в 1938 году, всего только год я училась.
Началась война в 1939 году. И тогда мы покинули Баварию. У нас был брат, ему было всего одиннадцать лет – но иногда они брали и мальчиков…

Л.Зотова:
Да, «Гитлерюгенд»…

М.Елизавета:
Да, а мой отец уже ездил до войны в Канаду, потому что у него там был кузен, который занимался спортом. И мой отец тоже был очень спортивным, он был здоровый человек. И он очень любил Альпы – был альпинистом. И он поехал в Канаду к этому своему двоюродному брату и там учился на профессионального лыжника. Как раз тогда лыжный спорт совершенствовался. И это была его работа. А его кузен имел там дом, и в конце концов он этот дом подарил моему отцу. Так что, когда началась война, мы поехали в Канаду, потому что у нас там был дом. Никто тогда не думал, что это получится так быстро. Но так как у нас есть контакт со шведской королевской семьей, потому что одна дочь Евгения Богарне сделалась королевой Швеции, мы очень быстро получили визу. Мы все оставили в Баварии, мы тогда уже жили не в замке, а в маленьком домике, который друзья нам дали для того, чтобы жить, в горах.
Война уже началась. Я помню, как мы приехали в Берлин, чтобы ехать в Швецию, и там уже было затемнение. Мы приехали в Швецию и там сидели месяц и ждали, чтобы получить место на каком-нибудь пароходе. Потому что все американские туристы застряли в Европе. Они не знали, что так скоро начнется война. И все было переполнено. Но в конце концов мы поехали в Осло, в Норвегию, и там сели на пароход и приплыли в Нью-Йорк. У моих родителей было очень много американских друзей. Но мы приплыли
тайным путем, потому что уже были немецкие подводные лодки. Приплыли в пятницу, тринадцатого числа. Я помню это тринадцатое – когда папа и мама поженились. Все говорят: «О, тринадцатое число!» А у нас наоборот – это хорошее число.
Еще до войны мои родители на двух или трех автомобилях ездили по всей Европе, потому что мой отец знал все церкви и все шато во Франции, и он возил американских студентов. Это были такие экскурсии, чтобы их знакомить с французской культурой. Но все это кончилось, когда началась война. А потом, когда война окончилась, они снова начали это делать. И так мои родители зарабатывали. А зимой у нас был этот дом в Канаде. Там маленькие горы, это Квебек. И мой отец с одним норвежцем, знаменитым спортсменом, устраивал для лыжного спорта пути.

Л.Зотова:
Готовил трассу…

М.Елизавета:
Да, убирал лес и так далее. Зимой у нас в доме можно было человек пятьдесят принимать. Это все были друзья друзей. Это не был отель, куда люди приезжали, а понаслышке приезжали, и была масса друзей из Америки. А летом ездили по Европе.

Л.Зотова:
А как Ваша жизнь складывалась там?

М.Елизавета:
Когда началась война, и мы приехали в Канаду, меня опять посадили в школу – около Нью-Йорка был пансионат, очень хорошая школа, частная. Ведь я должна была иметь какой-то диплом по-английски. И я получила этот диплом. Но потом в университет я не могла поступить, хотя по моим отметкам я могла бы поступить, но просто у нас не было денег, чтобы платить за учебу. Сестра и я находили работу в городе самостоятельно, а мои родители были все время заняты с этими богатыми американцами. Отец их возил по горам в Канаде, Роки-Маунтинс называются. А моя мать была как компаньонка у какой-то богатой американки. Так что мы все врозь, можно сказать, жили. Но на все праздники мы собирались в нашем доме в Канаде.

Л.Зотова:
Мать Елизавета, раз мы говорим о военных годах, помните ли Вы, как относились Ваши родители и Вы в годы войны к этой военной ситуации? С одной стороны, воевала Россия, из которой были изгнаны Ваши предки. С другой стороны, все-таки это – родина Ваших предков. О победе какой страны Вы мечтали?

М.Елизавета:
Я не знаю. Мы об этом как-то не говорили. Но моя сестра и я были на военной службе. Мы поступили во флот – потому что мы знали немецкий язык, но мы были, конечно, против немцев. Это да. Как-то раз на каком-то обеде был один моряк-офицер канадский, и он сказал: «Приходите к нам в разведку, потому что вы говорите по-немецки, и вы можете нам помочь». И так и было.
Мы учились, и мы обе сделались офицерами. Мы сидели всегда в конторе – не то, что мы по воде плавали. К сожалению – потому что я очень люблю воду. Я была в таком отделении, где я читала весь день письма, которые матросы получали от своих жен из Германии, потому что немцы подплывали со своих подводных лодок к берегу Канады и там выпускали своих шпионов. А канадцы иногда могли захватить эту подводную лодку, и тогда были просто мешки этих писем. И вот я их читала. И меня научили какому-то коду. Если там было что-то интересное для военной информации, тогда я посылала это в штаб, в Лондон или в Вашингтон. Мы, конечно, были на стороне Англии и Канады, против немцев.

Л.Зотова:
Вам приходилось читать массу писем для того, чтобы найти этот зашифрованный код. Тяжело Вам было?

М.Елизавета:
Нет, не помню, чтобы было особенно тяжело. Жилось нам очень хорошо, потому что Канада не пострадала от войны никак. Были какие-то талоны, карточки. Но так как мы были военные, от голода мы не страдали. Наоборот, к сожалению, мы даже очень веселились. Я была тогда очень молодая.

Л.Зотова:
Молодость брала свое. Матушка Елизавета, а сколько языков Вы знаете?

М.Елизавета:
О, я знаю только четыре языка, но очень плохо знаю все эти языки! Когда мы были маленькие, мы говорили на всех языках вперемешку. Может быть, меньше тогда по-французски. Так что у нас иногда выходило, что в одной фразе у нас было несколько языков; если мы не могли придумать слово по-русски, то мы говорили по-немецки или по-английски. И это очень плохо, потому что мы никакой язык не выучили так, как надо.

Л.Зотова:
Вы знаете французский, английский, немецкий и русский?

М.Елизавета:
Да-да. По-французски мы говорили каждую среду. Весь день только по-французски. У нас была чудная гувернантка. Хотя она была очень строгая, очень строгая.

Л.Зотова:
А вас наказывали?

М.Елизавета:
Если мы что-то не так делали, да. Если я вдруг скажу какую-то неправду, она мыла мой рот с мылом.

Л.Зотова:
А родители не возражали?

М.Елизавета:
Нет. Или нас ставили в угол. А у нас в замке стены были белые, и я их лизала, потому что там кальциум…

Л.Зотова:
Да, мел… Вы с пользой проводили время…

М.Елизавета:
Да, мел. И когда она нас причесывала, а у нас были длинные волосы, и надо было стоять спокойно. А если мы вертелись, она могла нас щелнуть щеткой. Но мы ее очень любили. Она довольно часто ездила к себе домой, а когда она возвращалась, она нам привозила всякие вкусные английские конфеты. И еще украшения на Рождество, гирлянды из бумаги. Потом она читала нам книги английские. Наша мать нам читала русские книги, но, конечно, мало. Родители были очень заняты.

Л.Зотова:
И все-таки были у Вас какие-то любимые русские книги, русские авторы?

М.Елизавета:
Я очень необразованная.

Л.Зотова:
А русская музыка?

М.Елизавета:
Мы были очень музыкальные. Мой отец играл на чем-то вроде балалайки, на мандолине. Моя мать чудно пела. Когда она была совсем молодая в России, она хотела учиться, но это было не принято тогда вообще. Но она чудно пела и играла на гитаре. Она была такая красавица, что она покоряла всех, и она пела такие романсы…
Мы всегда все пели в хоре, Ирина, моя сестра, и я.

Л.Зотова:
Матушка Елизавета, очень хотелось бы поговорить о духовной стороне Вашей жизни. Религиозное воспитание в Вашей семье – какое оно было? И каким образом Вы решили посвятить большую часть своей жизни монашеству?

М.Елизавета:
У нас была церковь в замке – церковь, которая вообще была в этом монастыре у монахов. Она была католической. Но мы в эту часовню, которая была в доме – это кроме той большой церкви, которая была снаружи – в эту часовню мы всегда приглашали из Мюнхена русского священника на все праздники, и на пост. А тогда вся семья пела – и мой отец, и его брат, и моя мать, в общем, все пели в хоре. Другого воспитания не было. Закон Божий был, но я особенно не помню. Конечно, мы сами молились, но не все вместе. Мои родители были очень-очень верующими, но они были не такие уж церковные. Например, я по-славянски научилась только тогда, когда я приехала сюда в монастырь. А потом у нас в Америке в приходах по воскресеньям мы ходили в церковь. В Канаде был собор, и мы с моей сестрой пели в хоре. Сестра вышла замуж за американца, и я тоже переехала в Нью-Йорк к ней. И там мы тоже ходили в храм, там было много русских православных церквей.

Л.Зотова:
И каким образом Вы все-таки решили жить в монастыре дальше?

М.Елизавета:
Так вышло. Моя жизнь была такая пустая… Это так случилось, я не могу это объяснить. Так Господь меня позвал, и я очень благодарю Бога, что Господь меня вытащил из светской жизни. Я ведь ничему не училась, у меня не было профессии никакой. Я была просто секретаршей. Когда кончилась война, и я вышла из флота, я там научилась только немножко печатать. Потом работала в разных местах как секретарша. И так случилось, что Господь меня призвал просто.
После смерти брата мне предложили сторожить икону Казанской Божией Матери, которую одна дама-католичка хотела продать нашей епархии за громадные деньги. Это была ужасная сумма. Она говорила, что это и есть та самая чудотворная икона Божией Матери. Наш архиепископ Иоанн (Шаховской) решил попробовать собрать деньги. Тогда была Всемирная выставка в Нью-Йорке, и там этим занимался один католик. И он построил маленькую копию часовни, которая была копией первой православной часовни в Америке. И туда поместили эту икону. Надо было, чтобы все время кто-то был около нее. И вот я решила это сделать, потому что на меня она произвела большое впечатление, когда я к ней приложилась. Они все время говорили, что они эту икону вернут в Россию, когда Россия освободится от коммунистов. Все это было так мне ясно.
А я как раз читала новую книгу, которую митрополит Каллистос напечатал про Православную Церковь – чудная книга. И в эту часовенку люди приходили, и там он поставил еще и копию Моны Лизы. Я ему говорю: «Что это такое? Это православный маленький храм, и почему вдруг там Мона Лиза?» В общем, я его так критиковала, что он меня выгнал. Я очень боролась за Православие – и пострадала за это…
Когда кончилась эта выставка, конечно, мы не собрали столько денег, сколько эта женщина просила. Икона осталась у нее. Она взяла эту икону, но, к счастью, она ее отвезла в Фатиму – знаете, это в Италии. И, слава Богу, ее туда поставили в церковь, потому что раньше эта дама держала икону в банке. Но ведь нужно, чтобы икона была в церкви. И потом я узнала, что Папа Римский был там, и ему очень понравилась эта икона. И тогда он сказал нашему Патриарху, что он ее вернет в Россию, если Патриарх согласится его принять в России. Конечно, это ему не удалось. Но перед своей смертью он все-таки ее послал в Россию. Так что она в России где-то, но я не могу понять, где точно.

Л.Зотова:
Казанская икона Божией Матери?

М.Елизавета:
Да. Когда в Россию она прибыла, начали ее «экзаменовать», исследовать. Конечно, нашли, что это не оригинал. Слава Богу, она в Церкви и в России. Она очень красивая. Для меня она была чудотворной.

Л.Зотова:
А сейчас у Вас есть какая-нибудь икона, которую Вы считаете чудотворной, перед которой Вы молитесь особенно?

М.Елизавета:
Несколько икон Божией Матери, которые мне подарили. Это маленькие иконы, но мне говорили, что они чудотворные. К нам приезжали многие священники и дарили иконы.

Л.Зотова:
Матушка Елизавета, у Вас, по-моему, был молитвослов нашего императора Николая Первого, это так?

М.Елизавета:
Да, это так. И он сейчас в Звенигороде.

Л.Зотова:
Говорят, там были пометки, сделанные рукой императора?

М.Елизавета:
Да, там были подчеркнуты некоторые молитвы. Когда кончилась эта выставка, после этого у меня появился большой миссионерский дух. И тогда как раз было так, что игуменья приехала из Франции, а я ездила часто на кладбище, где мой брат похоронен. И однажды я там красила крест на его могиле, и ко мне подбежала монахиня и говорит, что здесь игуменья из Франции и хочет меня видеть. Она приехала в Америку с принцессой румынской, которая купила там землю и хотела основать монастырь. Она у нас была послушница, принцесса Илиана.
Так я встретилась с игуменьей Евдокией. И она почувствовала, что у меня было такое настроение, что я хотела ехать на Святую Землю в монастырь. Но у меня это не вышло – и, значит, не было суждено. Игуменья мне сказала: «Ну, приезжайте ко мне. У меня там тоже письма, Вы поможете». И я все думала – вот, это мой брат меня благословляет. Ведь она приехала на кладбище, и я там с ней познакомилась.
Я была полна миссионерского духа, а с матерью Евдокией приехала монахиня Мери. Очень образованная англичанка, и она уже начала какие-то переводы делать литургических текстов. В Нью-Йорк она привезла свой перевод акафиста преподобному Серафиму. Так как я умела печатать, я его напечатала. Так что это тоже такая связь с преподобным Серафимом.
Я приехала во Францию, и с монахиней Мери стала работать. Мы создали такую типографию, скромную, конечно. Я делала всю техническую работу, а она делала переводы. Так как я была в таком миссионерском духе, я только об этом думала.
И я была так рада, когда Поздеевы начали «Голос Православия». Они были чудные люди. Я их просто почитала. Они все силы, всю любовь, все отдали «Голосу Православия» и, конечно, России. Но я ничего не делала для «Голоса Православия». Так что, когда вышла книга о «Голосе Православия», я получила эту книгу, и с удивлением читаю, что я делала переводы, но это ошибка, к сожалению. Делать переводы литургических текстов – это очень особенная вещь. Надо хорошо знать греческий язык, славянский, русский; надо знать, конечно, все Священное Писание, Библию, Евангелие. Надо знать богословие. А вот эта mother Mary была замечательная. Ее отец был пианистом, и у нее был слух, так что она пела в хоре. И она переводила эти тексты литургические на английский язык так, чтобы можно было петь нашими русскими напевами. Очень поэтично.
Когда я работала на Всемирной выставке, я там читала книгу митрополита Каллистоса. И я ее привезла в монастырь, показала игуменье. Это было в 1964 году. Ей очень эта книга понравилась. Она часто ездила в Англию, и они встретились с митрополитом Каллистом, он был профессор Оксфорда, богослов. И началась совместная работа его с mother Mary. Он был писатель, она – нет. Но у нее был дар перевода. Он мне сам сказал, что никогда не мог бы делать такие переводы. И вместе они работали, и вышли две очень хорошие книги. Семь лет они работали над полной Триодью Великого поста, а до этого была книга минея, где праздники недвижимые были напечатаны.

Л.Зотова:
А Ваша помощь была техническая в этом деле?

М.Елизавета:
Да. Я делала макеты, крутила на машине, делала набор. Все это я делала, а потом посылала по почте. Мы посылали книги повсюду, где интересуются английскими текстами. В Канаду, в Америку, в Австралию…
Когда я приехала сюда, в Бюсси, это было замечательно, что Бог все так устроил, что я не могла никуда в другое место уехать, а только в Бюсси. Тогда здесь были только русские монахини, кроме mother Mary, которая была англичанка. Я чувствовала, что я там, где я должна быть. Все вокруг русские, а я все-таки жила так долго в Америке и Канаде. Мне не хватало, конечно, русского общения, хотя мы виделись с русскими эмигрантами. И я чувствовала, что я здесь смогу помочь – и так и есть. Я делала всю техническую работу.

Л.Зотова:
И никогда у Вас не было мысли перейти куда-то в другой монастырь?

М.Елизавета:
Нет, ни за что!

Л.Зотова:
Матушка Елизавета, насколько я слышала, Вы здесь в монастыре тоже руководили хором, были регентом хора. Расскажите об этом.

М.Елизавета:
Но это было случайно, потому что никого другого не было. Когда я приехала, была здесь очень хорошая регент полу-русская, полу-швейцарка, она окончила Консерваторию в Женеве. Но она потом немножко заболела, и просто не было никого другого. У меня никакого музыкального образования не было. Но я пела за ней, так как у меня слух был. Так что я все-все делала по слуху. Это было не очень долго.
Слава Богу, приехала мать Силуана, которая занялась хором. Потому что бедные сестры, они, наверное, очень страдали. Я очень любила петь и очень любила читать тоже. Помню, когда я приехала, потом здесь была мать Феодосия, вторая игуменья, она была замечательная. Она знала устав просто наизусть, она была очень строгая. Я должна была быть уставщиком, но для этого нужно иметь очень специальную голову. И она, бедная, теряла терпение со мной. Однажды она закричала, когда я ее о чем-то спросила во время службы: «Вы катастрофа!» Но это очень хорошо для монаха – нужно учиться смирению.

Л.Зотова:
И Вы научились…

М.Елизавета:
Когда я первый раз читала – это было замечательно. Я читала Шестопсалмие, я так это любила.

Л.Зотова:
Матушка Елизавета, быть герцогиней до того, как Вы пошли в монашество – Вам помогало это или, наоборот, мешало?

М.Елизавета:
Ой, я Вам должна сказать одну вещь, что когда я ушла в монастырь, я читала всякие книги насчет монашеской жизни. И я собиралась уйти из мира по-настоящему. Мне всегда было очень неприятно, когда в Нью-Йорке из-за моего титула меня любили, и я всегда это чувствовала. Они, например, звонили и говорили: «У нас будет бал, и вот нам нужно герцогиню для программы…» Благотворительные балы, они много таких устраивали в Нью-Йорке для бедняков или для русских. И это мне всегда очень не нравилось – то, что меня любят из-за моего титула. В общем, когда я решила окончательно пойти в монастырь, я была так рада – я думала, что я в пустыню уезжаю, все, кончено! Я начинаю новую жизнь, как будто ничего не было. И я приехала сюда, и меня кто-то что-то спросил насчет семьи. А я немножко колебалась. И моя первая игуменья говорит: «Не надо стыдиться, потому что все-таки Ваше имя – это часть истории. И Вы не должны прятаться и не должны стыдиться». Я Вам скажу очень странную вещь, что с тех пор, что я в монастыре, я гораздо больше узнала о моей семье, чем когда я жила в миру и работала. Ведь я должна была сама зарабатывать себе хлеб годами.

Л.Зотова:
Вы сказали, что одним из самых Ваших почитаемых святых является преподобный Серафим Саровский. Были ли у Вас какие-то, может быть, истории, чудеса, которыми Вы могли бы поделиться?

М.Елизавета:
Да, это было. Когда я жила такой бессмысленной жизнью, светской, пустой, я как-то была у моей сестры, и помогала ей на кухне. Я открыла духовку, зажгла списку, поднесла… Это был такой взрыв, прямо в меня. Меня отвезли в госпиталь, а после этого я отдыхала с моей сестрой. И тогда дочь Врангеля жила там, около Нью-Йорка, и она очень любила ездить в Новодивеевский монастырь. И там, она сказала, есть икона Серафима Саровского из России. После этого моего несчастного случая мы с моей сестрой ехали из Канады обратно в Америку и по дороге мы заехали поклониться этому монастырю и Серафиму. Я приезжаю – и что Вы думаете, икона была закрыта. Был ремонт или что-то такое. И я не могла ей поклониться. И так это меня расстроила. И тогда я почувствовала, какая моя жизнь греховная.

Л.Зотова:
Не удалось приложиться к иконе, не допустил Господь, не допустил святой.

М.Елизавета:
Да, и это было начало. А потом я начала работать в русском православном фонде, который деньги собирал для студентов Духовной академии. И потом мой брат умер, и когда он болел, я с ним читала Иоанна Златоустого. У него был рак мозга, его оперировали два раза. Но он был такой замечательный – он никогда не жаловался, никогда! У него была замечательная смерть. И после этого я уже была в каком-то другом мире. Мне очень помог богослов отец Александр Шмеман. Он мне дал читать книги, и он приехал к нам в Канаду; когда мой брат умирал, он служил Литургию у нас в доме, исповедовал брата и всех, и вся семья причащалась. Все это было постепенно.

Л.Зотова:
Отец Александр Шмеман – это очень известный человек, очень духовно богатый человек. Это замечательно, что Вам удалось с ним быть знакомой. А есть ли какие-то особые воспоминания об отце Александре Шмемане?

М.Елизавета:
Когда я встретила нашу игуменью, я поехала к нему в семинарию, и он меня благословил, потому что он хорошо знал эту игуменью раньше, еще когда он жил в Париже. Я часто его не встречала, он был очень занят в своей Духовной академии. Но когда он читал какие-то доклады, он это делал замечательно и так вдохновительно. И я ходила его слушать.
В 1979 году, когда меня постригли здесь в монахини, отец Александр был случайно в Париже, потому что он был связан с русской молодежью, с РСХД. Я была очень тронута – он приехал в монастырь меня навестить.

Л.Зотова:
А удалось ли Вам побывать в Дивеево в России?

М.Елизавета:
Да, это было замечательно. Это было в 1996 году, такое паломничество с нашим монастырем, с матерью Ольгой, и потом моя сестра была тоже. Мощи были там – так что мы приложились.

Л.Зотова:
Матушка, удалось ли Вам побывать в Петербурге и особенно в тех местах, которые были связаны с жизнью Ваших предков?

М.Елизавета:
Нам удалось, да. Там нами занимался отец Александр Степанов. Какой он историк! Он возил нас повсюду и рассказывал. Он так хорошо знает историю. Мы были в Иоанновском монастыре, были там на службе. Мы, в общем, довольно мало были в Петербурге, но мы все-таки попали в Царское Село, слава Богу. Я очень хотела там побыть, чтобы почувствовать, как бедный государь там был, и его там мучили.

Л.Зотова:
А какие здания, дома Вам удалось посетить или хотя бы побывать рядом – там, где жили Ваши предки?

М.Елизавета:
Мы проезжали мимо. Там какие-то учреждения государственные.

Л.Зотова:
Да, это ведь Мариинский дворец, в котором сейчас находится Законодательное собрание Петербурга, а он когда-то принадлежал как раз Марии Николаевне и Максимилиану Лейхтенбергскому. Есть такие места, которые непосредственно с именами Ваших предков.
А каким Вам вообще Петербург показался?

М.Елизавета:
Я была немножко разочарована, что были такие дырки в дорогах повсюду. И очень грязные дворы, и было много разрушено. Но это было до того, что праздновали трехсотлетие – кажется, сейчас там подправили. Но это мне немножко было тяжело. Мы так коротко были там, потому что мы должны были оттуда поехать в Псков, в Печоры.

Л.Зотова:
А какое-то место произвело на Вас впечатление в Петербурге?

М.Елизавета:
Конечно, это очень западный город, так сказать. Москва – более русская. Здесь много итальянской архитектуры. Конечно, Петербург – это как-то могущественно. Нева…

Л.Зотова:
Матушка Елизавета, когда Вы поступали в монастырь, в миру Ваше имя было Елена Дмитриевна. А почему Вы взяли себе имя Елизавета?

М.Елизавета:
Я его не взяла. Наоборот, я бы выбрала вообще другое. Но выбирать не полагается. Это или игуменья, или духовный отец решают, когда можно постригать, тогда они решают, какое имя дать. Я не имела права выбрать.

Л.Зотова:
А в честь какой Елизаветы?

М.Елизавета:
Матери Иоанна Крестителя. А хотела я – или Пелагия, или что-то такое, какой-нибудь монахини.

Л.Зотова:
Спасибо большое, матушка Елизавета, за то, что Вы смогли уделить нам время. До свидания!

М.Елизавета:
Спасибо Вам за терпение!

Ольга Суровегина, игумения Ольга (Слёзкина), матушка Елизавета (Лейхтенбергская), отец Александр Степанов