Впервые: история Церкви как история прихода

Программа Марины Лобановой

«Книжное обозрение»

Гость: Алексей Львович Беглов, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН

Тема: книга «Православный приход на закате Российской империи: состояние, дискуссии, реформы» (в серии «Церковные реформы: Дискуссии в Православной Российской Церкви начала ХХ века. Поместный Собор 1917-1918 гг. и предсоборный период», издательство «Индрик»)

Передача первая

Эфир: 22 января 2023 г.

АУДИО

Алексей Беглов:

Тема истории православного прихода появилась в поле зрения больше 10 лет назад, в поле исследовательского моего зрения, как раз после того, как уже вышла первая моя книжка –  о церковном подполье в СССР. Проблема истории как отдельных общин советского периода, так и какого-то такого панорамного взгляда на них там уже поднималась. И поэтому редактор серии, в которой вышла моя вторая книжка, вот эта книжка о приходе, отец Николай Балашов предложил мне, собственно, взяться за тему истории православного прихода. Причем первоначально эта тема рассматривалась как относительно локальная. Речь шла о том, что нужно просто (просто… насколько это возможно) реконструировать исторический контекст деятельности Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 годов в области приходского вопроса. То есть, понятно, что на Соборе был разработан и принят Устав православного прихода. Контекст разработки этого Устава, реконструкция этого контекста была первоначальной исследовательской задачей.

Однако достаточно скоро стало ясно, что этой задачей ограничиться невозможно. Тема оказалась очень многогранной. Собственно, уже после первых поездок как раз в Петербург, в Российский государственный исторический архив, стало ясно, что нужно и хронологические рамки расширять, и задачи ставить дополнительные. И поэтому работа над этой книгой затянулась больше чем на 10 лет.

Может быть, книга получилась немножко, если так можно сказать, неоднородной. Потому что в ней есть три исследовательских пласта, три исследовательских задачи. Первая задача – это реконструкция состояния прихода, православного прихода в Российской империи, каким он был в последние, скажем так, 50 лет старого порядка, то есть где-то с шестидесятых годов XIX века, хотя там есть экскурсы в более раннюю историю. И эта реконструкция состояния прихода предполагала прежде всего работу в рамках того, что мы называем социальной историей. То есть реконструкция устройства прихода, его взаимоотношений с другими церковными институтами и другими общественными силами,  и так далее. Это первый пласт этой книги.

Второй пласт – это интеллектуальная история прихода, это дискуссии о приходе, которые интенсивно шли в России как раз начиная где-то с шестидесятых годов XIX века. Это второй аспект.

И третий аспект – это, как ни странно, политическая история прихода. Потому что приход с конца XIX века становится очень важной частью реформирования, объектом реформирования, причем не только со стороны церковных властей, но и со стороны государства, и, я бы даже сказал, в первую очередь со стороны государства, и таким объектом реформирования он остается вплоть до созыва Собора 1917-1918 гг., собственно, до падения империи. Реконструкция истории этих вот попыток политического реформирования прихода тоже является одной из задач книги, уже третьей задачей книги, о которой мы сегодня говорим.

Марина Лобанова:

Я почитала отзывы на эту книгу, они все восторженные – отзывы читателей, отзывы коллег-историков. Но мне, кстати, не понравилось, что пишут: «всё, что вы хотели знать о приходе, здесь уже есть». Однако это действительно, наверное, первая книга, которая раскрывает нам приход как полноценный организм и участник всех великих событий, которые мы знаем вот в этот период. Но даже если в книге больше уделено места как раз периоду Собора и переходу от синодальной системы к какой-то новой, но всё-таки ваша книга затрагивает историю прихода и более раннего времени. Какие вы встретили здесь лакуны исследовательские? Или даже – еще ничего не было из исследований?

Алексей Беглов:

Я очень рад, что книга заставляет задуматься и как-то обратить внимание на то, на что, может быть, внимания раньше не обращалось. Но я бы не сказал, что до меня в принципе никто не занимался историей прихода. Более того, сразу, может быть, для слушателей, которые еще не держали книгу в руках, я сделаю такую ремарку: в книге всё-таки описывается не вся жизнь прихода, православного прихода, которую можно было бы себе представить. Я совершенно целенаправленно не занимался реконструкцией того, что можно назвать собственно приходскими религиозными практиками. То есть это заведомо было отставлено в сторону. О чем идет речь? Та сердцевина религиозной жизни, ради которой приход и существует, в этой книге затрагивается только мельком. Я скорее занимаюсь именно социальными рамками этой религиозной жизни. Почему? В том числе потому, что есть очень хорошие книги, которые эту религиозную жизнь освещают. Есть замечательная монография этнографа Татьяны Бернштам «Приходская жизнь русской деревни», есть тоже не менее значимая книга нашей американской коллегии Веры Шевцовой о как раз вот таком народном православии накануне революции. И вот в этих книгах проблема религиозной жизни прихода затрагивается. Моя задача была описать некую социальную рамку, внутри которой эта религиозная жизнь происходила. И, как ни странно, на эти социальные отношения, действительно, очень часто не обращается внимания.

Расскажу о том, что для меня самого было интересно, для меня самого воспринимается как такое вот открытие. Одна из первых таких страниц в истории прихода, которая мне показалась очень интересной и, действительно, забытой в современной историографии – это история становления имперского прихода. Потому что приход доимперский, допетровский жил, в общем, совершенно по другим правилам, чем приход периода империи, вот того относительно короткого промежутка времени в 200 с небольшим лет, которые у нас именуется имперским периодом или синодальным периодом, если мы берем историю Церкви. И здесь ключевым моментом в этом становлении прихода как имперского института была реформа 1808 года. Ей посвящен отдельный параграф в книге. Эта реформа парадоксальна по своему характеру. С одной стороны, собственно, это была реформа духовных школ, духовных учебных заведений, которая создала блестящую, давшую выдающихся в последующем деятелей церковной науки, церковной администрации, систему духовного образования в России. Причем уникальную систему, у которой не было аналогов в православном мире в тот момент. Но, с другой стороны, поскольку правительство отказалось финансировать эту систему духовного образования из государственных средств, реформаторы обратились за поиском средств к православному приходу. А чтобы взять эти деньги у прихожан, приход нужно было фактически подчинить церковной и государственной администрации, сломать его прежнюю самостоятельность. Что и было сделано в ходе реформы 1808 года.

Я не буду описывать ее детали, но современники этой реформой и последующее наблюдатели за историей прихода считали, что, конечно, реформа 1808 года имела роковые последствия для самостоятельности, для самоуправления прихода как такой церковной единицы, и заложила основы долговременного кризиса прихода, который имел место и сохранялся вплоть до революционных событий начала XX века. Это, наверное, первое такое открытие, если так можно сказать, когда мы говорим вот об этой книге.

Второй момент, который мне представляется тоже очень важным, это богатство идей, которые высказывались в связи с приходским вопросом и в конце XIX века, и в начале XX века. Конечно, в этой книге воссозданы только основные узлы дискуссий о приходе. Можно привлекать новый материал, можно расширять фон вот этой дискуссии о приходском вопросе. Но основные узлы, как мне кажется, здесь воссозданы.

И, что очень важно, я напомнил читателям о забытых фигурах в приходском вопросе. А некоторые фигуры, скажем так, стали ближе и яснее. Например, такая фигура как Александр Александрович Папков, публицист, который очень много писал о приходе в конце XIX — начале XX века. В принципе, его труды были достаточно хорошо известны, но мы практически не знали ничего о нем самом. Вот его биография более-менее реконструирована сегодня и в моей книжке представлена. Но кроме Папкова мы увидели и другие фигуры в рамках дискуссии о приходе, прежде всего, мы увидели его оппонентов. Например, в рамках дискуссии в Предсоборном присутствии мы увидели его оппонентов профессоров Алмазова, Остроумова, Бердникова и других. И мы увидели по-новому такую фигуру как Николай Дмитриевич Кузнецов, который будет активнейшим участником Собора 1917-1918 гг., но сегодня мы понимаем, что его участие в приходской дискуссии и вообще в церковных дискуссиях началось гораздо раньше, еще с 1905-1906 гг., и уже тогда он вносил в них очень существенный вклад.

Таким образом, вот эта интеллектуальная сторона приходской дискуссии, реконструкция всех ее элементов, всех ее узлов – это, наверное, еще одно, если можно так выразиться, открытие это книжки. И, наконец, последний момент, всё-таки, действительно, и этому в книге уделено достаточно большое внимание, я думаю, что мне удалось реконструировать все этапы попыток реформы прихода, все проекты, которые в связи с этим формулировались, начиная с 1905-1906 годов до 1917 года. Потому что в последнее десятилетие Российской империи было предложено несколько проектов приходского устава, они перерабатывались, были разные точки, разные взгляды на то, как этот приходской устав должен был формулироваться, как он должен приниматься. И, в общем, сегодня у нас есть, как мне представляется, более-менее четкая и полная картина вот этой работы над приходским уставом до революции, до созыва Собора 1917-1918 гг., что, собственно, и является тем самым контекстом для деятельности уже самого Собора в области приходских преобразований.

Марина Лобанова:

Многие священники сейчас говорят о проблемах современного прихода как о проблемах того, что мы не понимаем, что такое приход. Плохо себе представляем его проблемы, плюсы и минусы сегодня. Поэтому мы не можем сделать какие-то шаги. Даже говорят, что у нас есть такой вот сегодня «синдром франшизы», который сидит в головах, причём больше акцент делают комментаторы-священнослужители как раз на своем собственном сословии. И вот как от этого «синдрома франшизы» избавиться? А к вам такой вопрос: вот люди, которые так много размышляли о приходе и занимались его реформированием в предсоборное время, на Соборе и потом пытались воплотить в трудных условиях после Собора, вы, как исследователь, считаете – они больше нас были способны понимать, в чем проблемы, в чем плюсы, в чем минусы и куда двигаться? Либо у них тоже есть недостатки какого-то прожектёрства?

Алексей Беглов:

Это очень интересный вопрос. Вот я вернусь к тезису, который вы озвучили, о том, что мы не понимаем, что такое приход. Я с ним в целом соглашусь, потому что, на самом деле, этим названием – приход – мы называем в истории очень разные структуры, очень разные институты. Приход допетровский (в допетровскую эпоху у нас было, по сути, два разных типа прихода, которые могли не пересекаться, общинный и завязанный на ктитора, на частновладельческую такую-то историю), так вот, приход допетровский радикально отличался от прихода имперского периода. Вообще приход имперского периода, который сформировался в течение XVIII века, и финалом этого формирования была реформа 1808 года, это совершенно особое явление в истории вообще Православной Церкви, оно радикально отличалось от того, что было, например, у греков в этот же момент. Да, это был приход очень серьезным образом встроенный в вертикаль, как мы бы сегодня сказали, власти церковной и светской. И который выполнял определенные функции в рамках, в том числе, государственного аппарата. Да, потому что не секрет, что духовенство (бесплатно, по сути) выполняло функции того, кто вел основные записи актов гражданского состояния, предоставлял огромное количество документации в вышестоящие государственные органы и так далее. Кстати, по поводу приходского делопроизводства, у меня там есть раздел небольшой в книжке, там можно понять масштаб этой нагрузки, которая лежала на приходском духовенстве, чисто государственной нагрузки. Да, и приход, собственно, советского периода, это совершенно третье явление социальное. А приход современный – это еще одно явление, с тем же самым названием. Может быть, в чем-то более похож современный приход на допетровский приход, чем на приход имперского периода, хотя есть очень серьезные отличия между ними. Безусловно, изучать, какие мотивы двигают участниками приходской жизни, это очень важная история. И мне кажется, если книжка подтолкнет к тому, чтобы задуматься над этим, это будет очень хорошо.

Что касается того, насколько участники дискуссий представляли себе современный им приход. Вопрос тоже очень обоснованный. Я отчасти показываю в книге, что далеко не все и не всегда понимали, что происходит за стенами зал, кабинетов, в которых они дискутируют или пишут какие-то свои работы, свои статьи. Ну, например, вот такой очень важный документ, это первый, собственно, проект Устава православного прихода, который был составлен в 1906 году одним из отделов Предсоборного присутствия, так называемый Нормальный устав православного прихода (нормальный в смысле образцовый, образец для последующего, для какой-то работы с ним). Так вот, я обращаю внимание на то, что составляли его в основном городские священники, которые были знакомы с городской ситуацией и, в общем, не учитывали то, что происходило на селе. А в позднеимперский период городской приход и сельский приход – это тоже довольно разные ситуации, довольно разные институты. И, в общем, совершенно очевидно, что ряд очень важных вещей они не учитывали в отношении сельского прихода. А сельских приходов, понятно, было большинство в Российской империи, больше 80% процентов населения жило на селе, в отличие, кстати, от современной России. В частности, например, составители этого Нормального устава совершенно не понимали или не учитывали сложные отношения крестьянской общины с приходскими институтами. Крестьянская община в этот момент, в 1905-1906 году еще только начинает демонтироваться государством, она еще есть, она еще сильна и будет сильна еще в последующее десятилетие. Вот этот аспект как бы выпадал из поля зрения реформаторов.

Очень яркий пример того, как реформаторы по-разному реагировали на окружающую социальную, политическую действительность, это, собственно, дискуссии на самом Соборе 1917-1918 гг., весной 1918 г., когда как раз в связи с вопросом о приходском имуществе звучат совершенно противоположные точки зрения. Это очень ярко высвечивает всю эту ситуацию. Одни говорят о декретах большевистской власти: мы не должны на них реагировать, потому что эти декреты на месяц, через месяц этой власти, этой безумной власти не будет, – говорят соборяне, часть соборян, – и поэтому нам не нужно на них реагировать, нам нужно строить нашу приходскую систему на века, ориентируясь на вечность. С другой стороны, другая группа соборян, тот же Н.Д.Кузнецов, говорят, что мы не можем игнорировать то, что происходит за окнами. Давайте как-то соотноситься с уже объявленным декретом января 1918 года, который национализирует религиозное имущество всех религиозных общин в стране. Давайте как-то вот с этой ситуацией считаться, по крайней мере, на нее как-то отреагируем. А другие говорят: это не нужно. Вот поэтому, действительно, разные отношения людей к социальным и политическим аспектам того, что происходит, очень ярко проявлялись. Далеко не все готовы были учитывать какую-то реальность, которая находилась у них за окном. И, кстати, аналогичные высказывания у нас есть и из 1906 года, с Предсоборного присутствия, и так далее.

Марина Лобанова:

То, что попытались на Соборе обсудить, принять решение, дать определение, произвели какие-то реформы… это потом помогло или повредило Церкви? Которой придется жить в условиях советского государства, тоталитарного и богоборческого, в условиях гонений, но сопровождавшихся попытками как-то наладить отношения даже с такой страшной, античеловеческой и богоборческой властью? Потому что, знаете, вот благие пожелания это хорошо, но хорошо бы к ним еще идеальные условия общественной, государственной жизни приложить. А когда условия максимально неидеальные… Может быть, тогда наши идеальные представления даже бы повредили? А как вы считаете, какой вывод вы сделали – это помогло или повредило?

Алексей Беглов:

Собор 1917-1918 гг. был, на самом деле, безусловно, историческим событием, причем не только в жизни Церкви, но и в жизни страны, потому что он показал, что даже в эти годы, в эти месяцы крушения государственности, у России были общественные силы (а Собор – это, безусловно, общественная сила), которые готовы были созидать. Готовы были идти на определенные компромиссы с разными политическими силами, готовы были выстраивать будущую Россию на других основаниях, чем это получилось после прихода к власти левых радикалов. Поэтому Собор – это очень важное явление в истории страны, в истории Церкви. О нём можно много говорить. Я приведу только один пример, насколько дискуссии на Соборе, действительно, имели большое значение для последующей церковной жизни. Весной 1918 года в течение второй сессии Собора, уже на фоне начинающихся столкновений с новой властью, которые были, кстати, в Петрограде с января 1918 года в контексте событий вокруг попыток захвата Александро-Невской лавры, так вот, весной 1918 года на Соборе идет дискуссия о церковном имуществе, о том, кому оно должно принадлежать, как оно должно управляться. Это, соответственно, дискуссия о ряде статей в проекте Приходского устава, который один из отделов Собора разработал. И в книге я показываю, как это происходит. Именно в ходе этой дискуссии Собор, соборяне, иерархия – отходят от такого желания сдержать активность прихожан, которым, в общем-то, было пронизано церковное реформаторство во второй половине 1917 года, мы это очень ярко наблюдаем в разных проявлениях, не только на Соборе, потому что семнадцатый год – это так называемая «приходская революция», когда прихожане явочным порядком разрешают тот кризис прихода, который назрел до февраля семнадцатого, до революции. И церковные власти в семнадцатом году пытаются сдержать их активность. Так вот, весной 1918 года на Соборе происходит переориентация от этих попыток обуздать активность прихожан – к совершенно другой стратегии. Стратегии, которая основана на том, чтобы опереться на мирян, опереться на их активность и призвать их к защите церковного достояния, призвать их к поддержке Церкви в ее конфликте, уже возникающем, в ее противостоянии с новой властью. Это происходит именно на Соборе, и изменение этого умонастроения отражается и в решениях Собора, и в постановлениях патриарха и Синода этого периода, февраля восемнадцатого года, ну и так далее. И вот эта апелляция к мирянам, апелляция к прихожанам становится базой для достаточно яркого приходского возрождения двадцатых годов.

История приходского возрождения двадцатых годов еще, в общем, не написана. В историографии замечательного американского исследователя истории русского православия Грегори Фриза (отчасти, в моей книжке тоже) есть некоторые намётки на то, что это такое, как это развивалось. Но вообще, это очень яркое явление – приходское возрождение двадцатых годов, которое охватило не только города, это не только возникновение массы братств различных (в Петрограде более 20 братств мы знаем в этот период), но и на селе, и в регионах. В общем, это было очень такое важное явление, которое до начала коллективизации, до 1929, 1930 г. определяло, скажем так, религиозный ландшафт страны. Да, на фоне гонений, на фоне начавшихся расколов, но при этом приходское возрождение – это, собственно, главная составляющая низовой церковной жизни этого периода. И вот определенные основы для его приятия, для развития этого низового церковного движения, они были заложены именно на Соборе 1917-1918 гг.

См. также: