«Время Эрмитажа»: хранители

Программа Екатерины Степановой

«Время Эрмитажа»

Гость: главный хранитель Светлана Адаксина

Передача 1

АУДИО + ТЕКСТ

Здравствуйте, дорогие радиослушатели. У микрофона Екатерина Степанова. Говоря об Эрмитаже, мы обычно употребляем различные величественные выражения, такие как «крупнейший музей России», «сокровищница мировой культуры», «собрание шедевров мирового искусства» и так далее. То есть мы понимаем, что там находится что-то выдающееся, что-то очень ценное, важное. Но находится же оно там не само по себе. Все это как-то представлено на выставках, разложено в хранилищах, и кто-то все это охраняет. Я, конечно, не имею в виду обычную силовую охрану – ее мы видим на входе. В нашей передаче речь пойдет о других охранниках – о хранителях, сотрудниках музея, которые следят за состоянием коллекций, предметов, экспонатов. Об этом мы побеседуем с Главным хранителем Государственного Эрмитажа Светланой Борисовной Адаксиной.

Екатерина Степанова: Хранитель… Такое немного сказочное слово – хранитель ключа, или хранитель каких-то сокровищ… Хранитель чего-нибудь. Человек, стоящий на страже. В Эрмитаже с чего началось хранение? Екатерина II начала создавать свою коллекцию. Были ли при этом сразу хранители в современном смысле слова, или просто были какие-то люди, присматривающие за предметами, чтобы всё ровно висело, стояло, чтобы просто все было в порядке?

Светлана Адаксина: Я абсолютно с Вами согласна. Действительно, все, что связано с хранением – не с экспозицией – с фондами, с людьми, которые занимаются этим хранением, всегда окутано какой-то тайной. Я очень часто слышала о том, что «бывают фонды, которые находятся в подвалах». Почему очень у многих людей есть представление о том, что фонды обязательно должны находиться в подвалах, это мне неизвестно, но очень часто это так воспринимается. И хранитель тоже – что это за человек? Кладовщик, который стоит около дверей? И что он с этим хранением делает?

В Эрмитаже очень хорошее сочетание: хранитель – научный сотрудник. Это появилось, конечно же, не сразу же. И, конечно же, не сразу вообще появились хранители. При Екатерине их не было. Дворцовая часть просто отвечала за сохранность императорской коллекции. А вот уже при Николае I, когда был открыт первый публичный музей, тогда появились люди, которые непосредственно стали отвечать за хранение. А с 30-х годов XX века уже появляется большое количество хранителей именно в том понимании, в котором мы сейчас их видим. И появился Главный хранитель тоже в 30-е годы XX века, уже в советское время.

Сейчас в Эрмитаже работает 230 хранителей, которые хранят три миллиона экспонатов наших коллекций. Что значит хранят?

Три миллиона экспонатов разбиты на разные фондовые коллекции. Это коллекция живописи, например, живопись западноевропейская. Внутри западноевропейской живописи есть разные школы – венецианская, фламандская, голландская и всякие другие. У каждой части этих коллекций есть свой собственный хранитель. Что он делает? Конечно, прежде всего, он отвечает за сами экспонаты, за их сохранность, за то, чтобы они хранились в нормальных условиях, чтобы при необходимости вовремя реставрировались, чтобы был правильный температурно-влажностный режим в тех помещениях, в которых находятся эти экспонаты. Но также хранитель в Эрмитаже является научным сотрудником. Он занимается этой коллекцией еще и с точки зрения науки – изучает, пишет научные статьи, каталоги, участвует в выставках, конференциях. То есть обрабатывает со всех сторон как специалист-ученый, как специалист-искусствовед или специалист-археолог, или человек, который занимается прикладным искусством. И это очень хорошее сочетание – я второй раз уже это говорю, – потому что когда человек просто кладовщик, приставленный к каким-то материальным ценностям, это, конечно, очень хорошо, эти люди, как правило, очень ответственные. Но той душевной, духовной близости с теми вещами, которые ты хранишь, все равно никогда не будет, если ты не будешь это еще и изучать. Далеко не во всех музеях такая система. Очень во многих музеях, например, в Кунсткамере хранители – это отдельные люди, а научные сотрудники, которые занимаются историей экспонатов, хронологиями всякими, это совершенно другие люди. В Эрмитаже так исторически сложилось. И мы сохраняем эту традицию, потому что считаем, что это очень правильно: археологи хранят археологические коллекции, искусствоведы – искусствоведческие и т.д.

Конечно, хранитель – это очень хлопотная работа. Особенно много проблем доставляют хранения, которые связаны либо с живописью, либо с органическими материалами. Если это дерево, например, то оно имеет сезонные изменения. Когда на улице влажно, оно впитывает влагу, когда изменяются погодные условия, и на улице сухо, оно начинает сохнуть, и могут появляться трещины. Поэтому идет постоянный контроль за этими экспонатами, постоянная работа в связке с нашими реставраторами. Такие же проблемные экспонаты – это ткани, особенно ковры, шерстяные ткани. Например, в период активности моли, когда цветут деревья весной, из форточки может влететь в помещение любая личинка, которая глазу не заметна. Она попадет на благоприятную почву старого, достаточно пыльного экспоната. Не потому что мы за ними не следим, а от времени просто какая-то пыль попадает. И конечно это тоже определенного рода сложности создает: постоянный контроль, чтобы не появилась моль, какие-то личинки, кожееды, древоточцы и т.д.

Екатерина Степанова: Это надо каждый день ходить проверять?

Светлана Адаксина: Ну да, постоянно держать под контролем свое хранение. Может быть не каждый день, но поскольку в Эрмитаже дворцовое помещение, которое на самом деле не было предназначено для хранения очень большого количества экспонатов, то, как правило, хранитель имеет рабочий стол прямо в хранении. Поэтому ты все равно каждый день находишься рядом с экспонатами, все равно ты за ними наблюдаешь.

У нас сейчас появилось новое фондохранилище в Старой Деревне. Там, конечно, созданы идеальные условия для хранения экспонатов. Там специальным образом поддерживается микроклимат: специальными приборами, системами, вентиляцией, отоплением, увлажнением воздуха. Где можно не так часто находиться в хранении, если этого не требует ежедневная работа. Там все контролируется приборами. И там как раз все так организовано, что нет рабочих мест прямо в хранении. Это наоборот противопоказано по нынешним современным нормам и пожарной безопасности и всякой другой. Там даже нет розеток в хранении, потому что человек должен работать в специально отведенном помещении. И там мы придумали в фондохранилище совершенно необычную форму показа наших фондов. Вот как я вначале сказала, многие считают, что фонды это что-то, что находится в подвалах. А там мы придумали систему открытого фондохранилища. Т.е., фонды являются своего рода экспозицией, куда можно прийти на экскурсию и посмотреть, что представляют собой Эрмитажные фонды. К сожалению, это не очень широко известно, а там экскурсии водят каждый день, туда можно прийти, записаться, купить билет и совершенно спокойно посмотреть, что представляют собой эрмитажные фонды. Там все наоборот. Если по залам дворца мы ходим и видим вещи в витринах за стеклом, то там получается, что посетитель за стеклом. Там большие помещения, где находятся наши фонды. Например, западноевропейская или русская мебель, это огромные пространства, все стоит такими террасами, расставлено, как в хранении бывает, а по стеклянному коридору идут посетители. Они отделены полностью вроде бы от хранения, но при этом видят, как это хранение выглядит. Такую форму показа фондов мы тоже придумали.

Екатерина Степанова: Да, я уже слышала отзывы от людей, которые ходили туда на экскурсию, что впечатление потрясающее. Только что не дворец, а так человек успевает очень много увидеть.

Светлана Адаксина: Нас многие, особенно московские музеи не то чтобы подкалывали, но немножко ругали: «Ну как это так, Эрмитаж выехал куда-то в спальный район, все-таки такой музей должен быть в центре города, нужно было в каких-то исторических зданиях размещать свои коллекции, если они так разрослись». Но мы считаем, что мы все сделали очень правильно, потому что это еще своего рода такой градообразующий элемент. Действительно в спальных районах не так много мест, куда можно пойти, не выезжая в центр города. С детьми. Или школьники, которые рядом учатся.

У нас там очень большая экскурсионная программа, рассчитанная на детей. На самых разных детей. И на детей, которые в общеобразовательных школах учатся, и на детей проблемных. В частности, у нас там есть потрясающая программа, которая называется «Прошлое на кончиках пальцев». Это для слабовидящих и незрячих детей. Их привозят из специализированных интернатов, и они очень любят эти занятия. Поскольку они через руки, через ощущения знакомятся с экспонатами, наши археологи придумали для них специальные столы, где насыпан песочек. И в этом песке закопаны – не сами экспонаты, конечно, – а реплики с экспонатов. Керамика ребристая какая-то с орнаментом, какие-то там каменные орудия, сделанные специально по образцам настоящих. И они кисточкой или просто ручками в этом песке ищут эти вещи, потом они на ощупь с ними знакомятся, а потом они пытаются нарисовать, то, что они увидели и почувствовали. С ними специальные педагоги занимаются, наши сотрудники. Это такая замечательная программа, и на эти работы, которые они делают, на это без слез смотреть вообще невозможно. Это с одной стороны очень трогательно, и очень здорово, что это есть. И это тоже фонды наши.

Екатерина Степанова: Удивительно!

Светлана Адаксина: Да, это называется «Прошлое на кончиках пальцев». Наши молодые археологи, сотрудники Отдела археологии придумали. И это существует уже около десяти лет. Они регулярно приходят. В конце года целые выпуски бывают. Они праздники для этих ребят устраивают.

Екатерина Степанова: То есть это как школьные занятия? В Эрмитаже в главном здании детские кружки, а это кружок в РХЦ?

Светлана Адаксина: Да-да. Потому что один раз прийти это, конечно, интересно, и можно какой-то результат получить. Но конечно это целая проблема, научить детей, которые плохо видят или вообще не видят. Одного занятия недостаточно. А если это целая система занятий, то у них потрясающие результаты получаются. Это здорово.

Екатерина Степанова: Это дети только из одного района?

Светлана Адаксина: Нет, туда привозят из разных частей города. Из Луги, из других пригородов привозили детей. Этот учебный класс в своих кругах известен довольно широко.

Екатерина Степанова: Хорошо. Возвращаясь к хранителю. Хранитель – это научный сотрудник Эрмитажа, но плюс на него еще возложены обязанности по хранению. А как становятся хранителями?

Светлана Адаксина: Когда человек поступает в Эрмитаж, то он поступает, как правило, на должность лаборанта в научный отдел. И иногда много лет работает лаборантом, потому что ставок у нас не очень много. И великое счастье, что у нас на пенсию люди не уходят в пенсионный возраст. В 55-60 лет самый расцвет научной мысли, когда человек уже очень много накопил знаний, опыта, уже не надо бегать в детский сад, в школу, забирать детей с продленки и так далее, когда уже можно спокойно подумать. И в этот момент у человека, как правило, бывает научный выход очень большой, серьезный. Слава Богу, у нас в этом возрасте сотрудников на пенсию не отправляют. Поэтому, конечно, когда попадает молодой человек, он какое-то количество лет работает лаборантом. А чтобы стать хранителем, надо занимать уже должность научного сотрудника и проработать не менее двух лет. Официально по инструкции положено не менее двух лет проработать в музее, чтобы уже познакомиться с человеком поближе. Потому что конечно это большая ответственность, быть хранителем. Раньше это называлось «материально-ответственное хранение». Теперь слово «материальное» убрали, потому что понятно, что это не склад, и никак материально человек за это все равно отвечать не может, потому что это стоит миллионы долларов. Но это – ответственное хранение! Он отвечает за это головой, жизнью, честью своей и так далее. И кодекс чести хранителя, конечно, у любого хранителя Эрмитажа присутствует. Правда, в противовес тому, что я говорю, можно вспомнить печально известную историю с кражей. Это ужасно! Наверное, это пятно, которое всю жизнь будет на нас. Но это не значит, что все такие. Потому что на самом деле люди, которые работают в Эрмитаже – вообще все, мне кажется, но особенно те, кто занимается хранением, – они настолько беззаветно любят музей! Музей как-то проходит через всю душу, пропускаешь его через себя, это дом родной, это любимая работа, это коллектив, который интересен, это всё, это вся жизнь для тех, кто здесь работает, будь то хранитель, научный сотрудник, реставратор, кто угодно.

Екатерина Степанова: Да, мне рассказывали историю, которая произошла с Данаей, что хранитель – я, к сожалению, не помню, как ее звали – буквально руками пыталась остановить сползающую краску. А там же кислота была… и естественно, руки пострадали.

Светлана Адаксина: Ну, это действительно такое отношение личностное что ли, очень глубокое, пропущенное через душу, это не пустые и не высокие слова. Это наша реальная жизнь.

Наши хранители очень тесно работают в одной связке с нашими реставраторами. У нас замечательные реставраторы! Их 157 человек. И у нас 14 реставрационных лабораторий. Как раз по всем направлениям нашего хранения. Наш реставрационный Отдел давно уже превратился в реставрационный центр, который может посоперничать с самостоятельными реставрационным центрами нашей страны – с ВНИИРом (Всероссийский научно-исследовательский институт реставрации – ред.) или НИИ им. Грабаря (Всероссийский Художественный научно-реставрационный центр им. акад. И.Э. Грабаря – ред.). И очень много экспонатов, которые просто были возвращены к жизни. Не потому что мы их плохо храним, а просто потому, что ничего вечного нет. Поэтому естественно, что с какими-то материалами что-то происходит, и эти процессы надо останавливать. И наши реставраторы придумывают новые методики, придумывают, как спасти те или иные экспонаты. У нас сейчас очень интересное направление развивается – это лаборатория реставрации драгметаллов. Заведующий этой лабораторией придумал систему лазерной очистки. Современнейшие технологии стали использоваться в реставрации, благодаря этому спасли массу вещей. В реставрации станковой живописи придумывают, как сохранить краски, как сохранить картины от осыпания. В тканях вообще чудеса какие-то вытворяют наши реставраторы.

Екатерина Степанова: А как принимается решение, что вещь надо отдавать на реставрацию? Какую-то вещь может быть несколько раз реставрируют?

Светлана Адаксина: Хранитель, во-первых, сам смотрит. А еще у нас существует система, когда реставраторы ходят вместе с хранителями по хранилищам и просто профилактический осмотр делают. И если даже хранитель своим взглядом не очень видит, что что-то там уже начинает происходить, то реставратор своим острым, нацеленным именно на сохранность взглядом, говорит, что вот эти вещи уже пора сдавать в реставрацию. В течение года формируется план на следующий год, предмет ставится в план реставраторов на работу на следующий год, проводится реставрационная комиссия, где коллегиально обсуждается реставрационное задание. То есть это не один человек придумывает, «вот, я сейчас возьму тут все лаком закрашу, чтобы эта краска держалась, все будет в порядке», а у другого реставратора совершенно другое мнение, он считает, что это надо делать не так. Поэтому существует реставрационная комиссия, на которой это обсуждается, коллективно обсуждается реставрационное задание, оно выдается конкретному реставратору, и дальше реставратор с этой вещью работает. В течение года реставрируется около пяти тысяч экспонатов во всем музее. Но количество реставрируемых экспонатов сильно увеличилось в связи с тем, что у нас очень увеличилось количество временных выставок. В основном это связано с деятельностью наших выставочных центров. У нас есть три постоянно действующих выставочных центра – Эрмитаж-Выборг, Эрмитаж-Казань и Эрмитаж-Амстердам. И каждые полгода там проводится очередная новая большая выставка. Мы не можем оголять наши постоянные экспозиции, потому что люди приезжают из разных стран мира, из разных уголков нашей страны, чтобы посмотреть на нашу экспозицию, а у нас вещь вдруг куда-то там уехала. Мы крайне редко это делаем, стараемся этого не делать. Поэтому на временных выставках используются в основном вещи, которые находятся как раз в фондах. Это и способ демонстрации наших фондов, и ротация своего рода. Поэтому поток необходимых для реставрации вещей возрос в разы за последние годы. И сейчас мы понимаем, что стоим перед ситуацией, когда у нас будут открываться следующие выставочные центры, а значит, количество выставок еще увеличится. Ну… не соскучишься! Зато жизнь активно протекает!

Как мы с вами слышали, жизнь хранителя совсем не располагает к неподвижности: надо за всем уследить, все учесть. Кстати об учете. Хранители же еще и научные сотрудники, которые свои хранения изучают и описывают. В конце концов, их надо еще и посчитать элементарно. Но об этом мы поговорим уже в нашей следующей передаче. Напоминаю, что мы беседовали с Главным хранителем Государственного Эрмитажа Светланой Борисовной Адаксиной. Программу подготовила Екатерина Степанова.