«Время Эрмитажа»: хранители

Программа Екатерины Степановой

«Время Эрмитажа»

Гость: главный хранитель Светлана Адаксина

Передача 2

АУДИО + ТЕКСТ

 

Здравствуйте, дорогие радиослушатели. У микрофона Екатерина Степанова. В прошлый раз мы узнали, кто такие хранители Эрмитажа. Это не стражи на дверях из сказки – мы говорили, что слово «хранитель» немного напоминает сказочного персонажа – и не кладовщики на складе, которые просто ведут учет каких-то предметов, а это научные сотрудники музея, которые отвечают за сохранность экспонатов. И работа эта очень ответственная и практически круглосуточная. Потому что даже если что-то незначительное случается с экспонатом, то хранителю тут же сообщают об этом в любое время суток. Но, в то же время, хранители – это те люди, которые составляют подробное описание экспоната, занимаются очень серьезной научной работой. И все же хранители, конечно же, ведут учет своих фондов – а в Государственном Эрмитаже три миллиона единиц хранения, – так вот как же все эти три миллиона учитываются, мы попросили рассказать Главного хранителя Государственного Эрмитажа Светлану Борисовну Адаксину. Продолжаем беседу.

 

Светлана Адаксина и протоиерей Александр Степанов на праздновании 15-летия радио «Град Петров»

 

Екатерина Степанова: Возвращаясь к началу нашего разговора, что хранитель – слово, немного относящее нас к сказке, тут же из сказки вспоминаются какие-то гроссбухи, какие-то волшебные книги, куда что-то вносится, вписывается. Как экспонаты в Эрмитаже учитываются, описываются? Какой-то учет ведется?

 

Светлана Адаксина: У нас по-прежнему, как было принято в Императорском Эрмитаже, так и по сей день традиционно сохраняется инвентарная книга. Это главный документ, куда от руки заносится, записывается каждый экспонат. У нас есть некоторые инвентари, которые уже сами собой представляют экспонаты, которые были заполнены еще в XIX веке очень знаменитыми людьми. Они до сих пор «живые».

 

Екатерина Степанова: А они вынесены в экспонаты, как-то скопированы, или являются рабочими?

 

Светлана Адаксина: Нет-нет. Они являются главным государственным документом, куда записан экспонат, зарегистрирован, все страницы пронумерованы, прошиты, опечатаны сургучными печатями. И до сих пор мы продолжаем новые инвентари в точности так же опечатывать сургучными печатями, хотя, кажется, никто больше этого не делает. Мы с большим трудом теперь покупаем сургуч, хотя это тоже специальное такое развлечение, купить сургуч. На почтах иногда нет, потому что они используют уже какие-то другие способы. Иногда все-таки удается находить, но он не всегда качественный, он трескается, он с каким-то резким запахом. Так что найти сургуч – это целая история. Но мы продолжаем пользоваться сургучом, даже когда новые инвентарные книги заводим. Конечно, это дань традиции с одной стороны, с другой необходимость иметь этот документ.

 

В последние годы мы очень активно занялись электронной базой данных. И она, конечно, нас спасает от многих вещей. Отсканировали все наши инвентарные книги, а их уже более двух с половиной тысяч. А в каждой инвентарной книге от ста и более страниц. Т.е. огромное количество листов мы отсканировали! И теперь у нас в базе есть изображения всех этих листов. И мы можем, не снимая инвентаря с полки, посмотреть в компьютере, раскрыть нужную страничку и прочитать, что там написано. Но этого мало. Потому что инвентарь – это все равно живой организм. Например, ювелирные вещи, которые содержат драгметаллы, с ними регулярно работает Северо-Западная инспекция пробирного надзора. Они проверяют, какой металл, опробируют его, взвешивают. Это регулярная работа.

 

Екатерина Степанова: А почему регулярная? Разве может какое-нибудь кольцо за год изменить свой вес?

 

Светлана Адаксина: За год, конечно, нет, временные отрезки гораздо больше, потому что большая коллекция, а сразу все обработать невозможно, делают группами, и может двадцать лет пройти между проверками в одной группе. А изменилась техника. Стали более точные весы. Если раньше нельзя было вычленить какие-то примеси, то теперь есть такие специальные приборчики, можно приложить к изделию из драгметалла, и там тебе будет написано, сколько в составе серебра еще и добавок каких-то – олова, цинка и еще чего-то.

 

Екатерина Степанова: Так это переинвентаризация получается?

 

Светлана Адаксина: Да. Только переопробирование. Первый раз это начали делать еще в 1949 году. И у нас многие вещи были с протоколами опробирования 1949 года. Конечно, сейчас это никого уже не устраивает, потому что раньше взвешивали на весах с гирьками, а теперь это электронные весы, мы точно можем сказать о результатах. Потом мы перед выставкой всегда взвешиваем, после выставки мы всегда взвешиваем. Сравниваем по всем показателям. Это мера безопасности.

 

Так вот возвращаясь к тому, что инвентарь – это живой организм. Если нужно внести какие-то изменения… допустим, вещь считалась драгметаллом в 1949 году, а сейчас сделали анализ, и выяснилось, что на самом деле там количество серебра минимальное, а на самом деле это бронза или еще что-то, и вещь надо перевести в другой инвентарь. Или наоборот, считалось, что это не драгметалл, а сейчас выяснили, что это драгметалл. И все это надо записать в инвентарь. Поставить печать, составить специальный акт, который будет храниться, там сто пятьдесят человек подпишутся комиссионно (это не кто-то один такое решение принимает). Поэтому если мы просто сканируем страничку инвентаря, то значит она будет действительна только на то число, когда она была отсканирована. А туда уже могли красными чернилами, с печатями, дописать каких-то дополнений. Или уточнили вес, потому что уже более точные весы появились.

 

Екатерина Степанова: То есть опять нужно делать новое сканирование?

 

Светлана Адаксина: Да. Вроде бы это невозможно, не нужно, так мы никогда не закончим с ними. Поэтому мы придумали вот что. Мы из инвентарей вручную вбивали текст в базу, чтобы потом вот в этой базе вносить какие-то изменения, делать ссылки на те или иные акты и так далее.

 

Екатерина Степанова: То есть у вас такая полноценная компьютерная база данных.

 

Светлана Адаксина: Совершенно верно. Мы делали своими силами, у нас сидело десять операторов, мы начали почти десять лет назад эту работу. Но в год получалось, что мы максимум сто тысяч можем занести, иначе нам тут сто пятьдесят человек сажать, и все будут бить эту базу из инвентарей. И конечно, мы бы делали ее еще лет тридцать, это точно, если бы не случилось 250-летие Эрмитажа. И мы попросили на это финансирование. И нам дали это финансирование. В частности на наполнение нашей базы данных и на оцифровку нашей коллекции. И тут произошел существенный прорыв. Мы объявили конкурс, фирма, которая нам сейчас помогает, выиграла этот конкурс. И они мало того, что отсканировали нам листы, они еще сделали так называемую ретроконверсию. Их операторы, глядя на экран своего компьютера, не беря в руки наши инвентари, сидели и набивали текст. У них было очень много операторов. И на сегодняшний день все три миллиона экспонатов в инвентарных записях находятся в базе. За последние три года такой прорыв произошел. А мы уже туда вносим, если нам нужны какие-то изменения, дополнения, уточнения, передача от хранителя к хранителю (допустим, один человек ушел на пенсию, а другой у него принял комиссионно), все это в базе фиксируется. Это такой огромный теперь механизм. Более того, мы за эти последние годы сфотографировали миллион экспонатов. Треть. Но это только экспонатов миллион. А изображений как минимум четыре миллиона. Потому что в разных ракурсах. Если это предмет объемный, то нужно сверху, снизу, слева, справа, со всех сторон, может быть еще какие-то специальные ракурсы. От двух до четырех точно, а бывают какие-то сложные экспонаты, когда и десять надо изображений. Проще, конечно, с гравюрами и с монетами. Снял с двух сторон, и все. Гурт на монетах, как правило, не фотографируют, потому что это технически сложно, но в редких случаях, если это толстая монета, и там на гурте что-то написано, тогда его фотографируют. Но это уже хранитель принимает решение, надо это делать или нет. А если там просто насечки, или вообще ничего нет, как на археологических монетах, например, из Старого Крыма, то на гурте скорее всего просто ничего не будет. Так что у нас за последние годы база очень выросла, и это существенно изменило нашу жизнь, потому что мы поставили такую компьютерную программу, которая позволяет нам различные документы из базы формировать. Акты приема-передачи, например. Набираешь нужные номера и задаешь задание, компьютер выдает акт – акты временного хранения, акты пробирования и взвешивания. Главное отметить номера и задать задание программе, программа уже сама выпускает эти электронные документы. И конечно жизнь хранителя от этого стала гораздо проще. Раньше, я вспоминаю, мы вообще все от руки писали, потом на машинке все это перепечатывали в шести экземплярах, последний экземпляр «слепой», уже не видно под копирку и так далее. Если еще ты не очень сильно бьешь по клавишам, то вообще… Теперь, конечно, в этом плане у нас хранительский документооборот продвигается очень активно, и это помогает.

 

У нас есть еще такое направление нашей деятельности. От организаций, от населения, очень часто музеи спрашивают… или даже не музеи, а, скажем, какой-то частный человек спрашивает: «Вот, сохранилась легенда, что в 1930-е годы или в 1950-е годы в Эрмитаж был передан наш лучший экспонат» – это вообще такое общее место, что отовсюду в Эрмитаж передавали лучшие экспонаты… «Пожалуйста, расскажите нам его судьбу, что с ним происходит». Для того чтобы найти, есть у нас этот экспонат или нет, раньше надо было просто физически перелистать очень большое количество инвентарных книг и понять, есть у нас действительно такой экспонат или нет. Сейчас мы набираем по поиску в базе, и через несколько секунд ты получаешь ответ. Либо ты там список целый получаешь аналогичных вещей по ключевому слову, либо тебе отвечают, что по твоему запросу ничего не найдено. Значит, у нас нет этой вещи. Потому что это сплошь и рядом бывает, это просто легенда, что в Эрмитаж что-то передавалось. Нам, конечно, очень приятно, но это далеко не всегда так бывало. И теперь для того, чтобы ответить, сейчас это стало делать очень просто.

 

Екатерина Степанова: А те вещи, которые оцифрованы? У Эрмитажа довольно неплохой сайт, и там много чего можно посмотреть. Планируется все выкладывать в интернет, или есть какое-то право хранения у Эрмитажа, и не все будет показано?

 

Светлана Адаксина: Конечно, в перспективе планируется выкладывать как можно больше этой цифровой информации про наши экспонаты. В Конституции записано, как известно, что каждый гражданин имеет право на доступ к культурным ценностям, которыми владеет страна, и мы должны все это показывать. Но тут нужно очень аккуратно относиться к этому, потому что три миллиона экспонатов, это огромный объем. И далеко не всем, если не считать узких исследователей, интересен, например, массовый археологический материал, или массовый нумизматический материал, который создает эти три миллиона, вот эту цифру. На самом деле вещей, которые индивидуальны, гораздо меньше. И мы, конечно, пытаемся показывать их в нашей цифровой коллекции. Конечно, работа не очень быстро идет. Буквально на днях (запись 2014 года – ред.) должна пройти презентация нового сайта, и там будет в более развернутом виде цифровая коллекция. Многие вещи часто бывают не опубликованы. Хранители оставляют за собой авторское право. Посмотреть можно будет некоторые изображения, а вот скачать их, чтобы использовать в работе, уже нельзя. Поэтому придуманы всякие технические возможности, чтобы этого не делали. Разные музеи по-разному подходят к этому вопросу. Некоторые через все изображение пишут какой-то логотип свой, который как бы в тумане виден. Мы этого не делаем. Мы пытаемся максимально показывать то, что на наш взгляд интересно было бы посмотреть посетителям нашего сайта. Но работа эта идет не быстро. Она идет медленнее, чем все остальное. Но у нас сейчас уже довольно приличная цифровая библиотека, к ней уже можно обращаться.

 

Екатерина Степанова: Но это еще и для детей, подростков, школьников очень интересно. В компьютерный-то век.

 

Светлана Адаксина: Я могу рассказать довольно смешную историю, которая со мной произошла. Я находилась в отпуске зимой, за границей, довольно далеко от Петербурга. Охрана наша не знала, что я в отпуске. А мне по любому поводу, если что-то происходит, что-то на экспозиции, сигнал сработал, протечка, не дай Бог, или еще что-то, мне обычно звонят на мобильный телефон в любое время суток. Звонит мне дежурная охрана. Рань была какая-то несусветная, пять часов утра. «Светлана Борисовна, вот проблема, на такой-то экспозиции… оборвался тросик у картины… она висит на одном тросике… надо срочно вызвать хранителя… чтобы кто-нибудь приехал, чтобы с сопровождением службы безопасности ликвидировать эту проблему». Говорит мне, какой зал и: «Я не помню, как картина называется, там вот это и это изображено». И я понимаю, что я не очень понимаю, про что идет речь. Я полезла на наш сайт. Поскольку, я знала, какой это зал, я поняла, что это может быть за коллекция, наконец, сообразила, что это может быть за картина, после этого позвонила хранителю и сказала: «Срочно идите, спасайте свою картину». Так что иногда к сайту обращаются не только посетители, но и мы сами тоже.

 

Екатерина Степанова: Светлана Борисовна, а в чем заключается работа Главного хранителя? Вы должны сами обходить все фонды, чтобы проверить, не начала ли моль вить гнездышко, а древоед чего-нибудь грызть? Или это организационная, административная работа?

 

Светлана Адаксина: Так вообще четко сформулировать, чем занимается Главный хранитель, хотя уже восьмой год работаю Главным хранителем, сложно. Конечно. Надо сказать, что семь лет назад я вообще не понимала, о чем идет речь, хотя всю жизнь работаю в Эрмитаже, уже больше тридцати лет.

 

Главный хранитель отвечает, во-первых, за сохранность экспонатов, конечно. И все, что связано с документальной жизнью экспоната, это в поле зрения, ведения Главного хранителя. Поэтому Главному хранителю подчиняется Отдел научной документации. Он тут за дверью у меня находится. У нас так этот отдел называется. На самом деле во многих музеях он называется Отдел учета. Когда к нам ребята приходят на собеседование устраиваться на работу, я говорю: «Вы знаете, чем мы занимаемся? Это как бухгалтерия. Только мы не деньги считаем, а экспонаты». Вся жизнь любого экспоната, любое его перемещение, если он с полки куда-нибудь переместился по любому поводу – в реставрацию, на фотографирование, на какое-нибудь обеспыливание, на временную выставку, куда угодно, – нужно оформить документально. Нужно составить акт, отметить в топографии и так далее. Если ты перенес в другое помещение и оставил в этом помещении, например, у реставраторов, значит, реставраторы должны взять на себя ответственность, что на время нахождения в реставрационной лаборатории они отвечают за этот предмет, а не хранитель. Значит, надо составить акт передачи в реставрацию, а потом возврат из реставрации. Так же и с выставками. Поэтому на каждый экспонат бывает довольно большое документальное досье. А если это экспонаты, востребованные на каких-то временных выставках, то это вообще какая-то постоянная документальная жизнь. И все эти акты концентрируются как раз в Отделе научной документации. Сотрудники их оформляют. Там подписывается много человек, что это комиссионно все происходит. Потом это отражается в базе данных. И мы должны это все контролировать. Это вот одна часть работы Главного хранителя – быть координатором этой работы.

 

Кроме того есть требования и инструкции Министерства культуры. Мы должны в определенные промежутки времени – раз в пять лет или больше, в зависимости от объема коллекции – проводить сверки коллекции. Тоже комиссионно – хранитель, представитель Отдела научной документации, представитель того отдела, где работает хранитель – мы проверяем наличие и сохранность. Это постоянно проверяется, постоянно в движении находится. Это еще направление работы.

 

Главному хранителю подчиняются все реставрационные лаборатории. Все, что связано с изменением и сохранностью экспоната, их жизнью вот такой вот. Как я говорила уже, реставраторов 157 человек, 14 лабораторий, и все проблемы, связанные с реставрацией сходятся, стекаются к Главному хранителю.

 

Еще в службе Главного реставратора находятся две лаборатории. Лаборатория биологического контроля – проверка всякой моли, жучков и так далее, постоянно в динамике это все проверяется. И лаборатория климатического контроля – влажность, температуру в залах поддерживать.

 

И еще две структуры у Главного хранителя. Это Галерея драгоценностей: обе наши кладовые – Золотая и Бриллиантовая. Поскольку это объекты особой охраны, то за них отвечает не только Служба охраны, но параллельно со Службой безопасности и Главный хранитель. И сектор организации учета, который находится в Старой Деревне. Поскольку мы туда перевозим большое количество экспонатов, и там они вроде как своей жизнью живут, это целая структура, которая занимается всем этим документальным оформлением и нахождением экспонатов там. Такой объем.

 

Екатерина Степанова: Да, огромный. А есть ли у Вас свои любимые места в Эрмитаже?

 

Светлана Адаксина: Поскольку я больше двадцати пяти лет проработала в Отделе Востока – я вообще-то археолог по образованию и продолжаю работать в Крыму, у меня своя археологическая экспедиция, которую я много лет возглавляю – я, конечно, когда мне бывает или грустно, или просто переключиться надо как-то, просто иду по залам Отдела Востока. Брожу. Потому что там родной дом, там детство, можно сказать, прошло… И эти залы, как правило, менее посещаемые, чем наша основная картинная галерея, чем второй этаж, и там можно спокойно походить, подумать о чем-то, действительно переключиться, настроиться на какою-то другую волну.

 

Екатерина Степанова: А можете Вы посоветовать человеку, который решил познакомиться с Эрмитажем, какой-то маршрут, что имело бы смысл посмотреть, на что-то особенное обратить внимание?

 

Светлана Адаксина: Ну конечно, когда посетители к нам приходят, если они подготовились, посмотрели хотя бы какой-то путеводитель, они хотят посмотреть наши основные шедевры. Конечно, они хотят увидеть Леонардо, конечно, они хотят увидеть Тициана, Рембрандта и импрессионистов. Наверное, это такие ударные места. Это живопись. Наверно, самые знаменитые наши вещи эти. Но когда мне приходится гостей водить, или кому-то советовать, куда пойти, то, конечно, мне всегда хочется, чтобы посетители наши посмотрели прежде всего на дворец как на дворец. Потому что это еще ко всему вдобавок замечательное архитектурное сооружение XVIII века, даже при том, что внутреннее убранство или не сохранилось, или оно XIX века, все равно это тоже памятник. И я всегда советую, прежде всего, посмотреть парадные залы, чтобы общее представление о музее получить. Своих гостей я всегда вожу, показываю Пазырыкский ковер. Мне кажется, что без этого просто невозможно уйти из Эрмитажа. Потому что живопись эпохи Возрождения, и французская и голландская, и еще какая-то, она есть, конечно, и во многих музеях. И можно съездить и в Лувр, и в Британский музей, в Музей Виктории и Альберта, и в Прадо, и увидеть какие-то аналогичные вещи, иногда лучше, иногда хуже, но почувствовать эпоху. Пазырыкский ковер увидеть нигде невозможно, кроме Эрмитажа. Потому что это уникальный экспонат, которому две с половиной тысячи лет, который появился благодаря российским археологам, сохранен благодаря нашим реставраторам. Это уникальный, самый древний в мире ковер.

 

Екатерина Степанова: Причем, если я не ошибаюсь, это органического происхождения вещь, и это-то и удивительно… потому что давно бы уже все истлеть должно было бы.

 

Светлана Адаксина: Совершенно верно. Там же и деревянная колода, и деревянная колесница, и самый древний шерстяной ковер. Вообще Пазырыкская экспозиция, она совершенно уникальна, на мой взгляд, потому что такого нигде нет, и то, что это так называемая вечная мерзлота, где все во льду законсервировалось, фактически как в морозильнике лежало две с половиной тысячи лет. Это правда очень интересно, впечатляет. И эти лица, и эти размеры. Там новое сейчас оборудование, специальные климатические витрины. Мне кажется, очень интересно!

 

Потом еще наши Пенджикентские росписи. Это тоже уникальные вещи из Средней Азии, таких коллекций нет больше нигде. У нас потрясающая лаборатория реставрации монументальной живописи, где специально были придуманы методики, как эту живопись на штукатурке сохранить. Как ее сохранить, потому что это очень хрупкий материал, это все осыпается, краски тускнеют.

 

Ну и, наверное, коллекция Сасанидского серебра. Тоже совершенно уникальная.

 

Екатерина Степанова: Спасибо. Мы стараемся делать такой экспресс опрос с сотрудниками, куда бы они посоветовали пойти, потому что у всех свой взгляд, свое мнение, а Эрмитаж такой большой… Хотелось бы, чтобы каждый наш слушатель нашел для себя то, что ему близко.

Спасибо большое, Светлана Борисовна.

 

Напомню, что мы беседовали с Главным хранителем Государственного Эрмитажа Светланой Борисовной Адаксиной. Программу подготовила Екатерина Степанова.