«Всегда идет борьба доброго и злого начала, но все зависит от активности людей доброй воли»

Александр Гарин

Духовные основы государственности

Передача 3 (из 10)

АУДИО + ТЕКСТ

Как вы помните, первая тема заключалась в том, что я обрисовал, в чем состоит современный подход историков к длинным продолжительным тенденциям. Это, прежде всего, принцип авторства, принцип сравнения разных культур, выявления в этом сравнении тех европейских программ, которые на протяжении столетий с успехом или без успеха приводили, в конце концов, к тому успеху в некоторых странах Западной Европы, который мы сегодня и называем Западом в хорошем смысле слова.

Во второй передаче мы упоминали о естественной психологической склонности, которую надо учитывать. Социальные психологи говорят, что фундаментальная ошибка атрибуции состоит в том, что мы прилепляем скороспелую этикетку на чуждую группу, на чуждую культуру и, объясняя стереотипами, игнорируем внутреннее измерение. Мы не стараемся, как говорят англичане, «надеть башмаки человека», который является автором процессов. А мы склонны судить скороспело, по его характеру, и особенно большое несчастье, если этот характер нам не нравится. Я упоминал вторую склонность: обычно чужие не нравятся. Себе все льстят. Это естественная биологическая склонность.

Обычно чужие не нравятся, а себе все льстят.

Единственное, что может этому противостоять для тех, кто является христианами – это, прежде всего, любовь. Любовь духовная заставляет нас искать и в том, кто не нравится, его достоинства, его искру Божию. Это открывает нам интеллект. Интеллект не закрывается шорами внешних этикеток, когда мы погружаемся в нерв, в центр, в мотор того, что происходит, то есть в авторов. Стараемся представить себя на их месте. Историки идут в архивы, изучают процессы принятия решений. Что руководило людьми? Как они взвешивали свои обстоятельства? А существует много плохих теорий. Таких, как геополитика, которая объясняет все процессы зависящими от географической ситуации, или экономизмы, которые объясняют все процессы зависящими, главным образом, от движения экономических факторов; социал-дарвинистские процессы, которые все объясняют в зависимости от групповых, этнических или расовых факторов и так далее. Все это мы должны оставить в начале XX века вместе с двумя войнами, Первой и Второй Мировой, которые, в частности, были связаны с этими теориями, мотивировались такими теориями. Мы должны приблизиться к принципу авторства.

Итак, прошлую беседу мы закончили на том, что если мы «методом глубокого спуска», как говорят математики, стараемся определить стартовую позицию, где Запад и не-Запад в отношении, конечно, только государственного строительства, отдаляются друг от друга, то это будет 1075 год. Это гипотеза Гарольда Бермана, гарвардского ученого, написавшего книгу «Закон и революция» с подзаголовком «Формирование западной правовой традиции». В этой фундаментальной книге, которая прошла фильтр критического рассмотрения специалистами и легла в фундамент современного представления о развитии правовой культуры, правового государства, Гарольд Берман говорит, что радикальный разрыв происходит в 1075 г. Все радикальные разрывы, все перемены имеют и положительную, и отрицательную стороны.

Когда мы говорим о Западе (и о сегодняшнем Западе), я отнюдь не пытаюсь изобразить его, как воплощенное счастье всех времен и народов, как образец. Ни один приличный западный человек, думающий о проблемах своей страны, не заблуждается. Всегда идет борьба доброго и злого начала, которая зависит от количества людей  с доброй волей, от того, насколько они активны. У каждого интеллектуала, у каждого ученого в любой стране голова болит по поводу своей страны, и он вам немедленно может написать список своих проблем. Только если он занимается другой культурой в том поверхностном изложении, о котором я говорил, то возникает соблазн объявить себя лучше, такая косвенная лесть сказать, что мы лучше по контрасту с вами. У вас этого нет, а у нас это есть. И дальше он тихо наслаждается. Что получается в ответ? Человек немедленно чувствует этот эмоциональный тон и начинает мстить. Ума у всех хватит на то, чтобы немедленно найти негативную сторону зазнайки. Противоположная сторона мстит тем, что начинает «кусаться», необязательно грубо, может быть, тоже очень вежливо начинает выделять негативные стороны. Мы попадаем в порочный цикл оскорбления, стыда, мести, оскорбления с другой стороны.

Всегда идет борьба доброго и злого начала, которая зависит от количества людей  с доброй волей, от того, насколько они активны.

Ученый-социолог Томас Шефф сводил даже кризис, который привел к Первой мировой войне, к этому эмоциональному циклу, когда Николай II пишет кайзеру Вильгельму, что он больше не может отступать, не может потерять лицо перед своим народом. И все лидеры Франции, Англии, Германии, России совершенно симметрично рассуждают одинаковым образом, и сами загоняют себя в тупик. В те времена не существовало принципиального различия идеологии, все находились в одном духовном пространстве, но, тем не менее, породили братоубийственную войну. Такой недостаток коммуникации.

Поэтому, когда я говорю о Западной Европе, я замечаю положительные стороны, но за эти положительные стороны чем-то заплатили. Конечно, там есть и негативные стороны. Начнем с 1075 г., когда папа Григорий VII бросает вызов, предъявляет ультиматум  императору Генриху IV о том, что тот не является с точки зрения папы сакральным лицом, священной личностью. Конечно, он первый среди равных, но, тем не менее, он является просто чиновником, и это означает, что  епископов назначает папа. Это давно известно историкам как спор об инвеституре – кто назначает епископов?

Что нового сказал об этом Гарольд Берман? Новое только в осмыслении значения этого факта. И папы, и императоры боролись за то, чтобы поставить своих людей на важные позиции. Кадры решают все, говоря словами Сталина. Давайте представим себе, что такое была Церковь в то время.

В аббатстве Клюни во Франции (сейчас это почти центр Парижа) возникло движение за религиозную реформу. Оно было мотивировано тем, что люди, духовно развитые в высшем смысле этого слова, наблюдали за тем, как религиозность погружается  в болото политики, теряясь при этом. Во всех христианских странах, на Западе и на Востоке, религиозный и политический аспекты отличались друг от друга. Существовало, так сказать, разделение труда. Политик занимался войной, собиранием налогов. Церковь занималась вечными вопросами о том, что будет с человеком после смерти, вопросами спасения и так далее. Но где-то между ними была «серая зона» неясного различия компетенций. С точки зрения византийского принципа, в идеале это должно было приводить к симфонии, к взаимному гармоническому согласию этих двух очень важных аспектов целостной жизни государства, страны, человека. Скрещивались эти две компетенции, прежде всего, в вопросе о том, кто будет епископом в том или ином месте.

На Западе этот вопрос имел особое значение, потому что в то время феодализма правящим классом был класс аристократов. Этот класс состоял не из индивидуумов, а из семей аристократов. Для каждой семьи самым главным было передать наследство потомкам. Это означало принятие тяжелого решения: сколько должно быть детей? Если слишком много, то имение делилось, и в результате происходило обеднение этого семейства. Если слишком мало, то, если учесть существовавшие эпидемии, войны, была опасность того, что род пресечется. К тому времени, где-то на рубеже 1000 года, возник такой механизм выхода из этой ситуации: один из членов аристократической семьи предназначался для Церкви. В условиях Запада это означало, что у него потомства нет, и он не является конкурентом. Но в случае, если остальные аристократы, которые главным образом были военными, все погибали на войне или умирали, то тогда существовал запасной ход: единственный наследник мог вернуться из лона Церкви, унаследовать имущество и сохранить род. Негативная сторона этого явления, по мнению религиозных реформаторов, состояла в том, что Церковь становилась элементом клановой политики, религиозное содержание постепенно испарялось.

Поэтому когда папой был избран Григорий VII, который вышел из аббатства Клюни, то он осмелился предложить реформу. Эта реформа состояла в том, чтобы епископами назначались не аристократы из великих семейств, а люди, которые с религиозной точки зрения наиболее подходили для поста епископа, чтобы проводить линию Церкви, духовную линию, а не политическую линию материальной заинтересованности. Такого рода проблемы бывали и в Византии, и в России, где угодно. Уникально было то, что ультиматум папы, который не имел армии, победил. Каким же образом? Случайно. Папа в 28-ми пунктах своего диктата выставил требования к императору, объявил, что император – это просто чиновник и не является высшей сакральной личностью, и если император покушается на духовные принципы Церкви, то он может быть отлучен от Церкви. И, самое главное, папа претендовал на то, что он мог избавить подданных императора от клятвы верности. Более того, он объявлял себя той инстанцией, к которой можно было апеллировать в этих случаях против императора. Император переставал быть высшим судьей, сакральной персоной, а становился инстанцией.

Естественно, Генриху IV это не понравилось. Он собрал епископов, которые были вокруг него, они немедленно подписали бумагу о том, что папа еретик, и его уже больше нет. Этим дело не ограничилось. Генрих IV собрал армию и зашагал через Альпы, через север по направлению к Риму. Скорее всего, при нормальном течении событий, только бы мы этого папу и видели. Может быть, это был бы курьезный эпизод истории, как, например, возражение патриарха Иоанну Грозному, когда патриарх сказал: «Убийца, выйди из храма!», и был задушен. Но случайности было угодно, что норманны, викинги в это время захватили Сицилию. Захватить и оккупировать страну по понятиям того времени не означало быть легитимным монархом, иметь власть на законных основаниях. Поэтому норманны заключили сделку с папой. Папа обещал им эту легитимацию, если они защитят его от императора. Норманны защитили. По своему варварству они одновременно ограбили Рим, но, тем не менее, Генрих IV военным способом не выиграл.

Теперь следующее: сам пост императора был выборным и достаточно слабым, это не была восточная деспотия, это не был император, который обладал всей полнотой и монополией власти. Все остальные короли, как только увидели, что чаша весов не склоняется в пользу императора, немедленно заявили о том, что негоже императору быть отлученным от Церкви в христианском мире. Генриху IV угрожал собор королей, которые должны были его позицию ликвидировать. Это кончилось знаменитой Каноссой. Генрих IV три дня стоял на коленях в Каноссе перед папским окном и согласился на те условия, которые выдвинул папа. Генрих IV  потом взял свое, но этот момент постановки епископов, несмотря на то, что в чистом виде он не проходил, было много компромиссов, но принцип доминирования духовного начала над грубым политическим началом, автономии духа от политической власти, был реализован. И это было уникально.

Для того, чтобы без армии управлять Церковью, папе пришлось прибегнуть к совершенно новому инструменту. Через мирскую власть это делать было невозможно, так как он был в конфликте. Диоцезы были рассеяны по всей Европе, как острова, на длинных расстояниях, телефона не было. Для того, чтобы выдержать новую реформистскую линию Церкви, пришлось создать закон. К 1075 г. возникает первый университет в Болонье, на котором было два факультета: медицинский и юридический. Студенты юридического факультета, а это значит, монахи того времени, открывают Кодекс Юстиниана, этого римского права, кодифицированного в Восточной Римской империи, и с помощью латинской учености, на латинском языке перерабатывают в соответствии с новым духовным принципом. В этом духовном принципе доминирует, насколько это возможно, аксиома Евангелия.

Для того, чтобы без армии управлять Церковью, папе пришлось прибегнуть к совершенно новому инструменту.

Гарольд Берман называет это «папской революцией», в результате которой создается новая уникальная правовая система. Эта правовая система, которая называлась каноническим правом, была создана для Церкви. Но поскольку ничего сравнимого на диком варварском Западе не было, в отличие от Византии, и церковь была средоточием и учености, и традиции, то это каноническое право послужило образцом и для всего остального права. Появился новый инструмент преобразования мира. С тех пор и папы, и короли, и императоры спорили между собой с помощью адвокатов, юристов, с помощью кодифицированной системы. Сделать революцию на Западе с тех пор означает сделать новый закон. Большинство революционеров на Западе были юристы.

Что было нового в этом законе? Все мы знаем, что римский закон был вершиной юридической мысли. Тем не менее, то, что произошло на Западе, было нечто новое. С этого я хотел бы начать следующую беседу.