Всем нужна семья

Программа Александра Ратникова

«Наши дети»

Гость: Уполномоченный по правам ребенка в Санкт-Петербурге  Светлана Агапитова

Эфир: 21 мая 2015 г.

АУДИО + ТЕКСТ

 

А.Ратников:

Мой собеседник – уполномоченный по правам ребенка в Санкт-Петербурге Светлана Юрьевна Агапитова. Здравствуйте, Светлана Юрьевна!

 

С.Агапитова:

Здравствуйте!

 

АР:

Мы с Вами достаточно продолжительное время не виделись, и наконец-то мы встретились, наконец, мы имеем возможность записать программу. Работа за это время проведена большая… И Вы вновь избраны на должность уполномоченного по правам ребенка, теперь уже во второй раз.

 

СА:

У меня были сомнения по поводу того, чтобы идти на второе пятилетие. Потому что какие-то моменты в моей работе, мягко говоря, меня не устраивали. Когда ты работаешь с конкретными людьми, конкретными заявителями, и что-то удается, а что-то не удается, ты понимаешь, что это зависит от тебя. Естественно, и от многих других органов власти, правоохранительных органов, силовых структур. Но в интересах конкретного ребенка зачастую удается достигать положительных результатов.

Что касается каких-то системных проблем, то, мне казалось, что я приду, и всем расскажу, и все быстро все поймут и начнут быстро работать, менять законодательство, вся система быстренько изменится – потому что при таком понимании, при таком изменении детям будет хорошо. И, конечно, к моему глубокому разочарованию все оказалось так, что, в общем-то, система таких наскоков с шашкой наголо не терпит. Все это складывалось, понятно, годами, десятилетиями, и, несмотря на перестройку, несмотря на рыночную экономику и немножко другое восприятие нынешним поколением экономической, политической ситуации, все равно отголоски еще той системы до сих пор значимы. Многое, что хотелось бы изменить, изменить не удалось. Медленными такими шажками мы, конечно, двигаемся к намеченным целям,  только эти цели стали теперь не тактическими, а стратегическими.

И когда встал вопрос о том, чтобы мне выдвигаться на второй срок на эту должность, мы собирались и с сотрудниками аппарата, и с нашими дружественными организациями и думали, как же жить дальше. Это традиционный вопрос. Для меня, конечно, определяющим было мнение и сотрудников, и общественников, и семьи. Меня поддержали в том плане, что, во-первых, надо завершить уже начатое; во-вторых, через пять лет работы все-таки очень многое было понято, в том числе и ошибок собственных, и есть надежда, что следующие пять лет будут уже на основании прошедшего опыта более успешными. Мы уже не будем, скажем так, максималистами, не будем резко реагировать на какие-то ситуации, будем искать компромиссы, опять-таки, в интересах детей. Поэтому я и решила, что еще на пять лет сил хватит, чтобы продолжить эту работу. Конечно, спасибо всем горожанам, всем общественным организациям, Георгию Сергеевичу Полтавченко лично за то, что он выставил меня на второй срок. Спасибо всем, кто меня поддержал. Это было очень важно. Но после всей этой шумной предвыборной кампании мы просто не знали, что теперь делать с заявлениями граждан. Мы работали с утра до ночи. Этих заявлений стало настолько много, что впору еще десять человек брать, чтобы все это разбирать. И такие витиеватые заявления, и каждый раз приходится разбираться. И это все нужно делать все теми же силами, и когда занимаешься текучкой постоянно, не хватает опять времени на какие-то системные вещи. Но, безусловно, мы все равно проводим и экспертные советы с общественными организациями работаем, какие-то совместные проекты реализуем, и «Детский совет» проводили. Но все равно – текучка заедает. Хочется, чтобы было сейчас поменьше конкретики и побольше именно каких-то глобальных вещей, которые приходится откладывать на какое-то время. А это очень жаль, потому что они помогли бы очень многие проблемы решить сразу для многих ситуаций и людей.

Очень много времени ушло и на обобщение того, что было сделано, на подготовку ежегодного доклада. Доклад оказался огромный, на семьсот страниц – потому что хотелось обо всем рассказать. И по ночам сидели, писали, верстали…

 

АР:

То, что было – мы примерно знаем. А вот что главное Вы себе наметили для работы будущей?

 

СА:

Мы сформулировали себе на ближайшее время цели и задачи – их у нас оказалось более тридцати. Естественно, сначала мы проанализировали то, что нам удалось сделать. А потом стали думать о том, что не удалось. На самом деле, много чего еще не удалось. Например, в плане перераспределения бюджетных средств из поддержки учреждений в поддержку семьи. Может быть, кто-то скажет, что это идея фикс, но я убеждена в том, что когда ребенок попадает волею случая, в трудной жизненной ситуации, в учреждение, то с его семьей надо продолжать работать. Даже если у них социально опасное положение, даже если они отчаялись и начали пить и так далее. Не надо по 70-100 тысяч платить за то, чтобы ребенок находился в учреждении. Надо часть этих средств направить на воссоединение семьи, потому что ничего дороже, чем семья, у ребенка нет. Это первый аспект работы с биологической, родной семьей. Если есть возможность воссоединить биологическую семью, это и должно быть главной задачей социальных служб.

Второй момент. В самом учреждении у нас принято так называемое 481-е постановление для тех детей, которые уже, скажем, более старшего возраста. Понятно, что в семью родную их уже не вернуть – хотя бывают такие родители, 28 человек таких было у нас в прошлом году, которые восстанавливаются в родительских правах. Это те, кто возвращается из мест лишения свободы, или те, кто вел асоциальный образ жизни, а потом вдруг опомнился и решил восстановить свои права. Но все равно это очень мало, потому что 642 человек были лишены родительских прав. И только 28 их восстановили в прошлом году. Это к тому, что нужно и с родителями работать. Для тех детей, которые все равно остаются в учреждении – а у нас более 70% детей, которые школьного возраста, во-первых; во-вторых, с некоторыми проблемами со здоровьем. Для них нужно создавать условия, приближенные к семье. И, наконец-то это закреплено на законодательном уровне, есть постановление правительства, которое должно быть реализовано в этом году. Понятно, что моментально все учреждения не смогут быть реформированы, потому что это подразумевает создание блоков квартирного типа с кухнями, санузлами, то есть совершенно другой подход. Но в принципе мы к этому идем, и уже есть хорошие примеры в Петербурге, когда вместе живут разные возрастные группы, близкие взрослые – это уже некий образ семьи. И это второй момент. Есть, кстати, дети в учреждениях, которые в 12 лет, например, после вторичного отказа не хотят идти в семью. Вот, говорят, что у нас все дети мечтают попасть в семью – ничего подобного.

 

АР:

Но ведь второй отказ – это настоящий удар для ребенка, это травма.

 

СА:

Да, работа со вторичными отказами тоже очень важна. Мы также хотим сделать в нашей службе медиации работу со случаями, когда, например, бабушка не справляется со своим подрастающим внуком, чтобы она все-таки не отказывалась от опеки, чтобы была возможность вот этот конфликт между поколениями каким-то образом сгладить и привести к некоему компромиссу. Чтобы все-таки ребенок в семье остался, а не в своем подростковом возрасте в сиротском учреждении. Ведь для него это, действительно, очень серьезная ситуация.

И работа с вторичными отказами очень важна, безусловно.

И третий момент – это, конечно же, все-таки максимально устройство детей в приемные семьи, в усыновление, в опекунские семьи. И все-таки, я очень надеюсь, что будет принят закон о так называемых социальных воспитателях, который вызывает неоднозначные, скажем так, отзывы. Но мне кажется, что здесь здравый смысл должен победить, потому что при сокращении общего количества сиротских учреждений воспитатели, социальные педагоги, дефектологи и так далее могли бы быть теми самыми профессиональными приемными родителями. Но жить с детьми не на территории учреждения, а в специализированном жилом фонде. Это была бы еще более приближенная модель семейного устройства.

 

 

АР:

А вот специализированный жилой фонд – откуда он возьмется? Или его уже начали строить?

 

СА:

Практически в каждом районе есть квартиры в спецжилфонде, и в нашем законодательстве прописано, что семьи с приемными детьми имеют право на время воспитания детей получать квартиры из специализированного жилого фонда. Другой вопрос, что, конечно, если у нас в семье восемь приемных, а вместе со своими – десять или одиннадцать, то получить такую квартиру достаточно проблематично. Но все равно вопросы такие решаются – не сразу, конечно, но вот, например, у нас получила одна такая семья три квартиры на одной площадке. Пробили там ход между этими квартирами. Сделали большую квартиру на всех – там в семье тринадцать детей. Вот такая форма. Средства государственного бюджета, городского бюджета должны идти на поддержку тех же приемных семей. И на создание семейных условий, если вдруг у нас ребенок все-таки не попадает в семью, а остается в учреждении. А то сейчас у нас «замечательный» детский дом есть  в центре города. Там огромный зал, и в нем живут двадцать мальчиков, от 12 до 20 лет…

 

АР:

Казарма…

 

СА:

Да, это просто ужас. Ведь у ребенка должно быть личное пространство. Вот если ребенку нужно пойти куда-нибудь подумать – я спрашивала в этом детском доме. Мне говорят: есть специальные комнаты для релаксации. Но вот он туда пришел, а там уже есть такой же ребенок, которому нужно побыть одному. Конечно, таких детских домов, казарменного типа, вообще быть не должно. Мы должны думать о каждом ребенке, который находится в учреждении. И если он не в семье, то учреждение должно дать ему максимальные возможности для развития, для адаптации и т.д. Это не просто праздники с шефами и выезды на экскурсии, это именно привитие тех необходимых навыков, которые ему потом пригодятся после окончания пребывания в сиротском учреждении.

Мы стали в одном детском доме изучать программу адаптации. Написано, например: второй класс – еженедельные беседы с воспитателями. Скажем, беседа «Что такое педикулез и как ухаживать за волосами». Дальше, по классам. Скажем, восьмой класс, тема беседы «Как ухаживать за ногами». То есть мы к восьмому классу ребенку решили объяснить, как ухаживать за ногами. Видимо, до восьмого класса он ноги не моет и ногти сам себе не стрижет, так получается, судя по этой программе. Но в этом же восьмом классе им объясняют на лекции, как пеленать ребенка. Вот какая замечательная программа адаптации.

 

АР:

Но это утвержденная программа?

 

СА:

Да, я, правда, не знаю, в каком году – думаю, что в довольно давнем году. Ведь, конечно, должны быть обязательно кружки какие-то с шитьем, с приготовлением пищи, дети должны уметь делать уборку…

 

АР:

В свое время был предмет домоводство.

 

СА:

Да, но сейчас же и в школах нет домоводства. А самая болевая точка у детей-сирот – послеинтернатное сопровождение. Дают ребенку однокомнатную квартиру, когда ему исполняется 18 лет, он заканчивает, допустим, ПТУ, получает профессию какую-то. И он получает однокомнатную квартиру. Это вызывает, скажем так, достаточно негативные отклики в обществе – потому что государство дает квартиру просто потому, что ты сирота, ребенок, оставшийся без попечения родителей. Вот, в одном подъезде, где-нибудь в Красносельском районе выделены квартиры для детей-сирот. И они обычно живут по восемь-десять человек в одной квартире, а остальные свои квартиры, выделенные для них, сдают. Сдают, естественно, незаконно, потому что это спецжилфонд. Но им так удобней – у них и заработок вроде есть, и в то же время они в коллективе. К каждому такому ребенку не приставишь взрослого, чтобы он его за ручку водил на работу, на прогулку, в магазин, учил его тратить деньги, планировать, что-то для себя самого покупать, рассчитать свой бюджет. И вот этого всего в программах адаптации пока еще не хватает. А если это и преподается, то разово. Но ведь в семье же все это совершенно по-другому. Ведь ты идешь вместе с ребенком в магазин не раз, и не два, и не три. А тут тебе вроде бы и рассказали на занятии, ребенок послушал, в телефон поиграл, пока ему объясняли про то же жилье, например… Вот, мальчишки говорят: да, у нас вроде бы были занятия, но мы ничего не помним – объясните нам заново. И мы идем и заново объясняем.

Но, опять-таки, это все теория. А когда они на практике со всем этим сталкиваются, они не умеют даже эти свои знания применить. И эти программы адаптации должны быть прежде всего на практические задачи нацелены.

Вот такие есть проблемы и, конечно, очень важный момент трудоустройство. К сожалению, они не очень хотят работать. Опять-таки, государство создает такие условия, что у них нет мотивации на работу. Потому что ребенок, закончивший училище, может идти в отдел занятости и сказать, что он впервые устраивается на работу – и он будет получать пособие в течение полугода, это средняя зарплата по региону. Сейчас по Петербургу это порядка сорока тысяч рублей. И вот он не работает и получает пособие, а если он пойдет на работу, он будет получать тысяч двадцать, вполовину меньше. А так он ничего не делает и получает сорок тысяч. Плюс деньги от сдачи квартиры, плюс он может где-то там ночью грузчиком подработать без оформления трудового договора. И получается, что нормальной, обычной жизни им просто не надо. Поэтому очень много ребят не трудоустраивается.

Есть дети из детского дома, которые считают себя очень взрослыми, независимыми; они вообще не приходят в свой детский дом, не рассказывают, где они и что они. В центрах помощи семье и детям, куда они должны быть переданы для сопровождения, вот мы считали по прошлому году, 209 человек выпустилось, а о 26 в этих центрах вообще ничего не знают. Даже не знают, живы ли они вообще? Нет такой информации. И больше половины ребят сразу же отказались о сопровождения. Вот социальный работник приходит и говорит: «давайте мы вам поможем». Но они говорят: «мы сами взрослые, мы сами будет решать свои проблемы. Вы нам не нужны». А у нас ведь заявительный характер, насильно мил не будешь. Поэтому эту систему тоже, конечно, надо менять.

Конечно, есть проблемы с детскими садами. К сожалению, это беда новых районов. Мы собирались в Красносельском районе, думали, что там дальше делать. Надо искать какие-то внутренние резервы и понимать, как кардинально эту проблему решать. Потому что возводится огромный микрорайон – а садик запаздывает со строительством на два-три года. Въезжают в дома семьи, те же многодетные. Детей в садик они устроить не могут. То же самое с поликлиниками, и взрослыми, и детскими. То есть не успевают социальные инфраструктуры за строительством и заселением этих микрорайонов.

Что касается медицины, у нас, конечно, довольно много жалоб на то, что не записаться к врачу, не попасть; непрофессионально оказанная медицинская помощь, врачебные ошибки в больницах и так далее. Это очень тяжело, особенно, конечно, когда ребенок погибает из-за этого. Это очень морально тяжело, потому что мама, потерявшая ребенка, как она считает, из-за ошибки врачей, она пытается разобраться, наказать виновных. Понятно ее стремление, чтобы другие так же не пострадали. И если даже после проверки ей напишут, что ей выражают соболезнования, а этому врачу объявлен выговор – а она знает, что это за врач… Очень тяжелая ситуация…

Если говорить об образовании, у нас самая главная тема – это детские сады. Плюс, конечно, конфликты в школе. У нас по закону должны быть в образовательных организациях службы примирения. Пока этот процесс идет очень медленно. Поэтому моим сотрудникам зачастую приходится выезжать в школы и урегулировать конфликты. Очень много у нас жалоб от родителей, причем даже не в защиту собственного ребенка, которого травят, например, а на ребенка, который есть в классе и который какой-то нехороший человек, гиперактивный, который мешает всем учиться. И вот на этого, например, гиперактивного первоклассника ополчаются одноклассники, их родители; подключается администрация образовательного учреждения, и вот они вместе этого семи-восьмилетнего ребенка начинают просто выдавливать из учреждения. А он-то, в принципе, не виноват. Может быть, родители где-то не досмотрели, что-то с психикой связанное и так далее. Вот такие конфликты тоже достаточно сложные, потому что людей очень сложно собрать и заставить слушать друг друга. А тут обязательно надо, чтобы обе стороны имели право голоса и право быть услышанными. Собственно, в чем заключается как раз задача службы примирения, что надо в интересах ребенка этот конфликт урегулировать. В прошлом году у нас порядка семидесяти раз сотрудники выезжали в школы, и я надеюсь, что все-таки в некоторых школах уже создаются службы примирения, и обученные психологи, завучи передают этот опыт постепенно и в другие школы. Если в каждом образовательном учреждении будет такая служба, я думаю, что у нас хотя бы этот пласт проблем будет меньше.

Если говорить о примирении, очень сложная категория – это мамы и папы, которые делят детей. Сейчас это просто какой-то бум. Это очень большая проблема, потому что папы стали очень активными. Если раньше ребенок как-то само собой оставался с мамой, а папа приходил в воскресные дни, гулял и так далее, то сейчас очень многие папы претендуют на то, что они сами будут заниматься воспитанием детей, причем даже маленьких. И почему-то у нас это всегда выходит из цивилизованного русла. Детей начинают похищать друг у друга… У нас в производстве несколько дел, очень сложных, когда мама и папа и двое детей, и при этом один ребенок – у мамы, а другой – у папы. И вот это, конечно, просто ужас. Никакие уговоры на организацию встреч, на то, чтобы просто сесть, поговорить, не работают. А, представьте, два брата, росли четыре года вместе, мальчишкам, скажем, шесть и четыре. Они, конечно, обязательно должны общаться. Но никакие разговоры и компромиссы никого не устраивают. Это все равно суд, это нервотрепка, это очень жестокие обвинения друг друга в том, чего и не было. Это тоже говорит о том, что люди не умеют друг друга слышать. И не хотят. Даже если у них в семье есть маленькие дети. Что с этими детьми будет дальше, вот вопрос? Я всегда, когда с такими мамами и папами общаюсь, я говорю: вы о детях-то подумайте. Ваши взаимные обиды, ваша взаимная ненависть – хотя дети-то были рождены в любви, дети ведь не могли быть рождены в ненависти – и вот эти дети, рожденные в любви, сейчас стали заложниками таких вот непримиримых отношений между родителями. Ведь это страшный удар по психике.

Может быть, будет когда-нибудь у нас принят закон о бесплатной психологической помощи. Он обсуждался, но сейчас, видимо, не то время, чтобы его принять и реализовывать. Но на самом деле такой закон нужен, потому что психологическая помощь бывает нужна в самые неожиданные моменты. И люди должны понимать, куда они могут обратиться для того, чтобы им эта помощь была оказана.

 

АР:

Светлана Юрьевна, Вы недавно встречались с представителями Санкт-Петербургской митрополии. Как складываются взаимоотношения Русской Православной Церкви и Вашего аппарата?

 

СА:

Мы дружим давно – дружим в плане реализации каких-то конкретных проектов. Это касается и детей с девиантным поведением, вступившим в конфликт с законом; это касается семей, взявших приемных детей, в том числе и с ограниченными возможностями, Мы эти проекты поддерживаем, помогаем юридические моменты оформить.

У нас есть рамочное соглашение, подписанное еще с митрополитом Владимиром. А сейчас мы усовершенствовали это соглашение, дополнив его, конкретизировав. Я надеюсь, что мы в ближайшее время тоже его подпишем. Хотя на самом деле, дело не в соглашении. Дело в том, что мы действительно вместе работаем. Но протокольно это положено – чтобы было некое соглашение.

С епархиальным отделом по социальному служению мы очень хорошо взаимодействуем, и я член координационного совета по работе с детьми-сиротами, с детьми-сиротами в больницах – есть и такой проект, с приемными семьями. Эта работа в рамках этого отдела.

У нас проходило первое заседание епархиальной комиссии по семье. Ее возглавляет протоиерей Александр Дягилев, который уже давно занимается проектом «Супружеские встречи». Кроме того, у него сейчас запущен новый проект по воспитанию детей, где помогают решить сложные психологические проблемы, которые возникают между родителями и детьми. Сейчас это пока при храме св.Александра Невского, но наша комиссия как раз и собиралась для того, чтобы вот этот положительный опыт, который есть уже у о.Александра, чтобы этот опыт могли перенять и другие приходы, могли тоже участвовать в этих проектах и больше работали с семьями.

Ведь это вещи, которые лежат на поверхности: вот, детей приводят на воскресную школу. Родители – что они делают в это время? В лучшем случае они идут в храм, а в худшем случае просто гуляют вокруг. Почему бы в это время не поговорить с родителями о воспитании детей?

У нас очень серьезная статистика по бракам и разводам. Она чуть-чуть сейчас стала лучше, но все равно у нас сейчас на два брака один развод, грубо говоря. Но когда отец Александр привел статистику по венчаниям, я, честно говоря, была в шоке. Если в 2014 году было 1733 венчания из 60.000 браков, а потом было 600 заявлений о расторжении церковного брака… Это 35% людей, которые даже венчались, а теперь готовы развенчаться. Я думала, что если люди венчались, то они уже решили быть вместе не только здесь, но и там, в вечности. Но, как выясняется, много есть людей, которые даже в венчанном браке готовы расстаться.

Собственно говоря, работа этой комиссии и всех этих проектов должна быть направлена на то, чтобы людям помочь. Во-первых, на этапе создания семьи, чтобы они понимали, что такое семья и какой ответственный шаг они делают, и что они несут ответственность не только за себя любимого, но и за человека, который рядом, за детей, которые потом в этой семье появляются.

Очень важно то, что «Супружеские встречи» помогают почувствовать своего партнера, даже если ты уже несколько лет прожил рядом. Но, так или иначе, какие-то проблемы возникают, которые в дальнейшем могут привести к разрушению семьи. И вот с помощью психолога и священника с семейными парами проводятся тренинги, конкурсы, беседы – по-разному можно называть – на осмысление этих вопросов. Они с разными группами работают. И я разговаривала с женщинами, которые прошли через эти занятия. Они мне рассказали, что, действительно, по-новому взглянули на своих мужей. Я их спросила: с хорошей стороны взглянули? Они ответили: да, с хорошей стороны.

И, действительно, это помогает. Как профилактика бракоразводных процессов. Ведь начинается-то все с мелочей. И если вовремя увидеть эти мелочи, эти разногласия и обратиться за внешней помощью, то многое можно поправить. Но ведь очень редко люди как бы выносят сор из своей избы. Семья – это достаточно закрытая ячейка. И если люди находят в себе силы, по крайней мере, осознать, что можно попросить помощи извне – это уже хорошо. Это уже первый шаг к тому, что люди оба не хотят разрушать семью.

Конечно же, должны быть и какие-то просветительские мероприятия. У нас в одном из дворцов бракосочетания есть такой интересный проект – когда люди приходят подавать заявление, им дают диск с фильмом о том, что такое семья. Я уж не знаю, сколько будущих молодоженов смотрят этот диск. Но на самом деле начинание неплохое. По крайней мере, даже на уровне подачи заявления или подачи заявки на венчание, можно дать людям возможность даже через IT-технологии, через диски что-то донести. Может быть, они вместе сядут, посмотрят хороший фильм о том, что такое семья – для того, чтобы еще раз осознать свой важный, ответственный шаг. И очень неплохо, если как раз здесь будет осуществляться взаимодействие и светского общества, и Санкт-Петербургской епархии.

.

Другие передачи с участием Светланы Агапитовой

АУДИО