За воскресение убитых имен

Программа Марины Лобановой

«Возвращение в Петербург»

Гость: доктор филологических наук, профессор Университета «Дубна» Светлана Всеволодовна Шешунова

2018 г.

Светлана Шешунова:

«Имя Твое именуем», – поем мы, прославляя Воскресение Христово. Мария Магдалина не могла при встрече узнать воскресшего Спасителя, пока Он не назвал ее по имени. В Священном Писании множество раз говорится о значимости имени человека.

Большевики тоже прекрасно сознавали эту значимость и не могли оставить мир имен вне своего контроля. В своем рассказе «Настенька» Солженицын напоминает, как «перед большим портретом Ильича ребятишек, поступающих в пионеры, переименовывали из Мишек и Машек – в Кимов, Владленов, Марксин и Октябрин, ребятишки сияли от радости переменить имя, повторяли своё новое». Неразумные дети не понимали, чего лишаются вместе с именем. Но взрослые, в отличие от них, ведали, что творили. Учительница Настенька на уроках литературы предлагает школьникам как «предел самоотверженности ради общего дела» строки стихотворения:

Хочу позабыть свое имя и званье, –
На номер, на литер, на кличку сменять!

Многие потом и сменили – на лагерный номер. В более известном рассказе Солженицына – «Один день Ивана Денисовича» – показано, что охранники называют заключенных только по номерам. Правда, сам автор приведенного выше двустишия, популярный в то время поэт Владимир Луговской, в сонм этих «счастливцев», освобожденных от имени, не попал.

Однако переименование «Мишек и Машек» в Кимов и Октябрин было пусть и массовым, но недолговременным и стихийным: особого постановления на этот счет советское правительство не издавало. Иное дело – то переименование городов, улиц, переулков, площадей, вокзалов, мостов, набережных, которое велось в нашей стране на протяжении семидесяти лет. Тысячи исторически сложившихся, иногда многовековых названий по распоряжениям власти были заменены именами революционеров и лидеров коммунистической партии. Так, город Рыбинск, носивший свое название с 1777 года, в 1946 был переименован в Щербаков (в честь члена ЦК компартии), в 1957 получил прежнее имя, в 1984 был переименован в Андропов (в честь генерального секретаря ЦК КПСС); в 1989 название Рыбинск вновь было возвращено. Ижевск, город уральских оружейников, в 1984 году был переименован в Устинов (в честь члена Политбюро ЦК КПСС), но уже через три года ижевцы отстояли историческое имя своего города; похожая история произошла с Набережными Челнами, которые с 1982 по 1988 назывались городом Брежневым. Эти примеры типичны тем, что исконные названия провинциальных городов – как, собственно, и все естественно возникшие топонимы – не были связаны с политикой; обычно они указывали на род занятий местных жителей (Рыбинск) или рельеф местности (Набережные Челны). По контрасту, новые названия, введенные приказом из Москвы, давались в честь того или иного деятеля правящей партии.

Начало этому процессу положил декрет Совнаркома «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке памятников Российской социалистической революции» (апрель 1918 года), позднее названный «ленинским планом монументальной пропаганды». Этот декрет, подписанный Лениным, Луначарским и Сталиным, предписывал уничтожить «старорежимные» монументы и заменить их памятниками революционерам. Декрет выражал «желание, чтобы в день 1-го мая были уже сняты некоторые наиболее уродливые истуканы». Первым из «уродливых истуканов» был разрушен памятный крест работы Васнецова (того самого, автора картины «Богатыри») на месте убийства Великого князя Сергея Александровича террористом Каляевым: 1 мая 1918 года Ленин собственноручно сбросил этот крест на землю.

Тот же декрет предписал переименовать улицы городов. Следовательно, сами большевики признали топонимы, то есть имена мест, памятниками: их искоренение стало частью целенаправленной борьбы с исторической памятью народа. С этого времени названия, которые складывались веками, по всей России начали заменяться искусственными, порожденными коммунистической идеологией. Между тем имена собственные – важнейшая составляющая и языковой, и культурной картины мира любого народа, поэтому традиционная система имен является мощным оружием защиты национальной идентичности. Уничтожение этой системы всегда способствует деградации национального сознания, подрывает психическую способность населения страны к сопротивлению захватчикам. Закономерно, что завоеватели, подчинив себе какую-либо страну, давали ее городам и другим заметным объектам собственные названия. Например, город Юрьев, основанный в 1030 Ярославом Мудрым, при захвате немецкими рыцарями-крестоносцами (1224) был переименован в Дерпт (ныне – Тарту). Именно так ленинцы поступили с Россией: тотальный слом прежней топонимической системы выражал их не только политическое, но и психическое господство над территорией, завоеванной в гражданской войне.

Этот слом отвечал и ненависти большевиков к тысячелетней русской истории. Той ненависти, которая вдохновляла, например, стихи Александра Безыменского:

Расеюшка-Русь, повторяю я снова,
Чтоб слова такого не вымолвить век.
Расеюшка-Русь, распроклятое слово
Трехполья, болот и мертвеющих рек…
Как же тут не порадоваться, что эта отвратительная страна
Околела? Умерла? Сдохла?
Что же! Вечная память тебе!
Не жила ты, а только охала…

Кстати, имя этого поэта носит улица во Владимире, а сам он с 1970 года числится в списке почетных граждан этого древнего русского города. Для сравнения: писатель Иван Шмелев, который, как и Александр Безыменский, прожил во Владимире несколько лет, в этот почетный список не входит. Современная русская топонимика включает множество имен тех, кто открыто ненавидел Россию, и очень мало имен тех, кто ее любил.

Уже к первой годовщине своего прихода к власти коммунисты сменили множество топонимов: в одном только городе на Неве переименовали сорок пять улиц и пять мостов. Так, Невский проспект превратили в Проспект 25-го октября, Литейный проспект – в проспект имени Володарского, Дворцовую площадь – в площадь Урицкого. Современным жителям Петербурга, возможно, трудно представить, что эти известнейшие места в течение четверти века носили советские названия; их исконные имена, как и еще более десятка исторических топонимов, были возвращены во время блокады (Знаменской площади повезло меньше – она с 1918 года так и остается площадью Восстания).

Итак, на место названий, когда-то данных строителями и жителями русских городов и улиц, по приказу коммунистических комитетов приходили площадь Революции, улицы Ленина, Маркса, Луначарского, Дзержинского, Кирова, Калинина и т. д. В результате они теперь есть в любом русском городе и поселке. В романе «В круге первом» Солженицын перечисляет объекты, названные в честь Сталина: «города и площади, улицы и проспекты, дворцы, университеты, школы, санатории, горные хребты, морские каналы, заводы, шахты, совхозы, колхозы, линкоры, ледоколы, рыболовные баркасы, сапожные артели, детские ясли – и группа московских журналистов предлагала также переименовать Волгу и Луну». Имя Сталина давно исчезло с карты России, но ленинско-сталинская топонимическая модель благоденствует. В начале 1990-х она была местами поколеблена, но не разрушена. Исконные названия возвращены лишь нескольким городам и нескольким сотням (в общей сложности) улиц. В наибольшей мере это возвращение затронуло Москву и Петербург, но даже в Москве свои исторические имена получили только 4% из тех старинных улиц, которые были переименованы коммунистами. Что же говорить, например, о Суздале или Ростове Великом – там даже улицы, которым по 600 и более лет, носят имена коммунистических лидеров.

На сегодняшний день самое распространенное название русской улицы – Советская: оно встречается на карте 8409 раз. Улиц Ленина сейчас 5618; это имя в отечественной топонимике, безусловно, господствует. Таким образом, исходя из чисто языковых данных, Ленин – истинный хозяин нашей страны. Улиц Кирова на современной карте России около 2870, улиц и проспектов Карла Маркса – 1495, улиц Свердлова – около 1100, улиц Володарского – 460, улиц Розы Люксембург – 284 и т. д. Но иные наши соотечественники еще помнят, что их город веками назывался Вяткой, а не Кировым, а улица – Соборной, а не Советской, и выступают за возвращение прежних имен.

Автор этих строк не раз пытался выяснить, как относится к этому явлению молодежь. Способом узнать это стали анонимные опросы студентов университета «Дубна». Студентам двух направлений, будущим социальным работникам и лингвистам, было предложено анонимно ответить на вопрос: «Следует ли вернуть городам и улицам исторические названия (снова сделать Ульяновск Симбирском, Киров – Вяткой и т. д.)?», а также аргументировать свой ответ. Несколько слов о респондентах. Университет «Дубна» был основан в 1994 году; он расположен в одноименном подмосковном наукограде, и среди его учредителей – всемирно известный Объединенный институт ядерных исследований. Кстати, проблема возвращения имен имеет к университету прямое отношение: один из его филиалов находится в Дзержинском, однако носит исконное название этого города – «Угреша». В вузе учится в основном молодежь Московской области. При этом группы, выбранные для опроса, резко различаются. На лингвистику при поступлении – самый высокий конкурс, на социальную работу – один из самых низких. Многие лингвисты еще в студенческие годы начинают работать в московских или иностранных фирмах и, получив диплом, быстро достигают высокого уровня жизни; для большинства социальных работников этот уровень недоступен. Таким образом, две группы респондентов – это полюса студенческого социума. Однако при опросе оказалось, что к истории и языку родной страны они относятся примерно одинаково.

В 2007 году среди социальных работников 47,5% высказались против возвращения исторических названий, 43 % – за, 9,5 % высказались неопределенно. Среди лингвистов 41% – против, 40 % – за, 19% воздержались от однозначного ответа. Такое же задание получили новые студенты тех же направлений в феврале 2009 года. На этот раз среди социальных работников против возвращения досоветских имен оказались 55,6% опрошенных, за – 41 %, «не знаю» ответили 3,4 %; среди лингвистов 52,2 % – против, 43% – за, 4,8% воздержались. Как нетрудно убедиться, число сторонников топонимической реставрации осталось примерно на том же уровне, а число сторонников советских названий выросло примерно на 10 % за счет резкого сокращения числа колеблющихся.

Подавляющее большинство противников возвращения исторических названий (как среди социальных работников, так и среди лингвистов) обосновало свой выбор тем, что это возвращение вызовет путаницу: «Огромному количеству людей придется менять паспорта и другие важные документы с местом прописки или жительства». «В наше время люди уже привыкли к современным названиям, и им будет трудно выучить новые». «Я считаю, что не следует возвращать улицам исторические названия, поскольку в этом есть некоторые неудобства. К новому всегда нужно привыкать. Переименовав город, многие люди всё равно будут применять старое название. Вот, например, город Санкт-Петербург был переименован в Ленинград, а затем снова в Санкт-Петербург. Люди, у которых остались воспоминания, связанные с этим городом при названии Ленинград, так и называют его Ленинград. Также это может вызывать затруднения у людей, не знавших о переименовании города, например, у иностранцев». Такую заботу об иностранцах проявила вовсе не лингвистка, проходившая практику в Англии (как можно подумать), а девушка с кафедры социальной работы, далекая от общения с зарубежными гражданами.

Как видно, студенты дружно апеллируют к привычке; изменение знакомой среды (в данном случае, топонимической) оценивается, прежде всего, как досадное неудобство. Это неудобство оказывается важнее смысла предлагаемых изменений: значение спорных названий в таких ответах, как правило, не обсуждается. «Люди не любят резких перемен, они привыкли к той жизни, которая есть сейчас, неважно, плохая она или хорошая. Какие-то перемены очень остро воспринимаются. Так уж сложилось, что мы по природе своей консервативны и перемены нас пугают». Подобных высказываний ждешь скорее от старушки, уставшей от жизни, чем от цветущей двадцатилетней девушки. Однако автор приведенной цитаты среди сверстниц далеко не одинок.

Указывая на повсеместное историческое беспамятство, респонденты воспринимают его как нечто естественное: «Если посмотреть с позиции современных людей, то многие даже не вспомнят, зачем был назван город Царицын или что такое Великий Октябрь; тогда становится непонятно, зачем возвращать названия. Поэтому я думаю, этого можно не делать». Формулируя «позицию современных людей», респондент в скрытой форме выражает собственное мнение: знание истории – излишество, без которого можно обойтись. «И зачем нужно возвращаться к старым названиям? – пишет другая студентка. – Всё движется вперед. Зачем поворачивать время назад».

В 2007 вторым по распространенности был финансовый аргумент: «Данное мероприятие займет уйму времени, потребует огромного количества финансовых затрат, которые, я уверена, в любом государстве могут пойти и на более жизненно важные цели. У простых людей и так куча повседневных забот и проблем, они и внимания не обращают на название того места, где живут». И лишь немногие студенты, выступавшие в том году за советские названия, взялись защищать их суть – идеологию, которая за ними стоит. В 2009, несмотря на финансовый кризис, только одна студентка написала, что переименование – ненужная трата денег, а убежденных поклонников советской государственности стало намного больше. Очень распространено мнение о том, что названия Ульяновск, Дзержинск и т. д. «связаны с именами выдающихся деятелей, которых мы должны помнить». Подобные ответы повторяются вновь и вновь: «Я считаю, что названия городов, которые были переименованы в советское время <…>, нужно оставить, чтобы современный народ помнил имена достойных людей». И в 2007, и в 2009 выражалось недовольство уже давно состоявшимся возвращением на карту Твери и Петербурга: «На мой взгляд, стоит оставить те названия, которые использовались в СССР. Это дань великой державе, что существовала около 70 лет»; «В случае с Ленинградом название было заменено по политическим причинам. Вклад Владимира Ильича в развитие нашей страны…» и т. д. Одна из девушек ответила целым панегириком советской державе: «Советский Союз. Существовало такое мощное государство, которого боялся весь мир. И люди, в нем жившие, были уверены в своей силе и могуществе. А уверенность в силе – это гарантия спокойствия. Я не берусь судить, как люди тогда жили. Каждый жил, как умел». Вполне языческое представление о жизненных ценностях…

Нередко приходится слышать, что просоветские настроения наших дней объясняются ностальгией старшего поколения по ушедшей молодости. Но приведенные выше строки – это признания людей от 18 до 22 лет; они либо встретили конец СССР в младенческом возрасте, либо родились уже после его исчезновения. Возмущаясь реставрацией некоторых топонимов в начале 1990-х годов, одна из студенток пишет: «Все эти новые модные названия – они не связаны с историей страны, они взялись ниоткуда. Они ничего не говорят нам. Не понимаю, зачем вообще нужно было трогать города?» Итак, для современной русской девушки с университетским образованием Тверь, Самара, Вятка, Сергиев Посад – новые названия, которые взялись ниоткуда. Имена русских городов, вошедшие в летописи, народные песни и поговорки, ей попросту ничего не говорят; это не ее история, не ее страна. О таком результате ленинцы могли только мечтать. Многое им не удалось: уничтожить Церковь, устроить мировую революцию и даже перегнать штат Иллинойс по производству кукурузы. Но вот выжечь каленым железом память о тысячелетней России – с этим они справились.

Среди причин, побуждающих студентов отказаться от возвращения имен – и убежденность в том, что советское всеобщее переименование было элементом обычного порядка вещей. Респонденты искренне считают, что названия городов и улиц и в прежние века постоянно менялись в угоду новым начальникам: «В течение столетий многие города, улицы неоднократно меняли свои названия. Это часто создавало неудобства для историков». «Как известно, всё течет, всё изменяется. Приходят новые времена, новые нравы, новые герои и авторитеты. Чтобы отдать им честь и хвалу, люди решают увековечить их имена. И идут на такие меры, как изменение названий городов, улиц. Затем, со временем, герои уходят в прошлое, современные граждане их уже не чтят…». «То, что города, улицы переименовываются – это всегда было, есть и будет. На мой взгляд, это обычный исторический процесс».

Такие рассуждения говорят о том, что студенты крайне плохо представляют себе досоветский период истории и, не задумываясь, распространяют на него черты более знакомого и понятного им советского эксперимента. На самом деле советское переименование многих тысяч населенных пунктов беспрецедентно. Случаи вроде переименования Благовещенского моста через Неву в Николаевский были, но это именно единичные случаи, которые можно перечислить по пальцам. Павел I, как известно, терпеть не мог свою мать и весь образ ее царствования, но не переименовал Екатеринбург в Павлоград: он был русским государем, а не советским узурпатором. Однако принципиальная разница между советским режимом и любым из досоветских (как бы последние сами не различались между собой) современнику уже неведома.

По контрасту, сторонники возвращения имен писали преимущественно о сохранении исторической памяти как о почве, необходимой для нормальной жизни страны. Например: «Имена городам и улицам давались не просто так, они несли в себе особый смысл – род занятий населения, проживающих там, близость того или иного объекта, например: реки, гор, леса. <…> С приходом советской власти городам насильно присвоили имена: Ленинград, Сталинград, Куйбышев и т.д. <…> И всё же стоит ли возвращать городам и улицам их исторические названия? Я говорю: да, тем самым мы вернем себе не только нашу историю, но и наше будущее». Вторым доводом, побуждающим студентов предпочитать прежние названия, оказался эстетический. Одна из девушек вспоминает о родном городе: «Горький, Горький… Если честно, мне никогда не нравилось это название, а когда его наконец изменили, я была рада. Эти старые имена напоминают о железном политическом режиме, идеологии, комсомоле…». Другая возражает тем, кто видит в возвращении имен лишь денежные расходы: «Не забываем ли мы за всеми этими финансами о нашей культуре и красоте родного языка? А богатство, живость и образность нашего языка как нельзя лучше проявляются в наших географических названиях. Так стоит ли прятать их за безликими, казенными названиями?».

Итак, респондентам, по сути дела, предлагалось определиться: хотят ли они жить в исторической России? Или их устраивает опыт государства, разорвавшего с этой Россией всякую преемственность, в том числе топонимическую? Результаты опроса показали, что подобное самоопределение не зависит ни от социального положения, ни от уровня эрудиции. Среди сторонников и противников возвращения имен в равной мере оказывались и самые успешные, и отстающие студенты.

Как уже говорилось, неожиданно мало сторонников исторических топонимов оказалось среди лингвистов – хотя, казалось бы, их должен был породить элементарный вкус к русской речи. Эти студенты, тесно связанные со страной изучаемого языка (многие из них ко времени опроса уже побывали в Великобритании), обычно восхищаются ею как государством, сохраняющим многовековые традиции. Можно было предположить, что это сделает их сторонниками таких традиций и в России (не случайно любовью к Англии отличался и ведущий «славянофил» Хомяков). Но нет: когда речь заходит о родной стране, то защитников исторической преемственности среди лингвистов ничуть не больше, чем среди социальных работников. Чем же объяснить подобный двойной стандарт? Скорее всего, тем, что в дореволюционную Россию не съездишь на экскурсию или на языковую практику, как в Англию; для большинства наших современников она – неизвестная страна. А то, как она изображалась в советское время (и во многом изображается до сих пор), отнюдь не способствует ее познанию и тем более любви к ней. Вместе с тем и решительного противостояния этой России у студентов тоже не наблюдается: советские предпочтения выражались чаще всего косвенно – например, в форме фантастического предположения, что названия Симбирск или Вятка «будет трудно выучить». Очень многим вообще безразлично, как будут называться родные улицы и города – главное, чтобы не было хлопот, а особенно денежных расходов.

Что ж, таков закономерный результат казенного «патриотического воспитания», которое вертится в основном вокруг безбрежного восхваления победы Красной Армии в 1945 году. И молодежь не виновата в том, что другого воспитания, как правило, не получает. Правда, у наших современников неизмеримо больше источников информации, чем у предыдущих поколений, так что при желании можно самостоятельно восстановить картину отечественной истории ХХ века. Но для подобного самообразования нужен особый настрой, определенный импульс – а кто его даст?

Такой стимул к познанию и размышлению дают передачи радиостанции «Град Петров» – новый цикл «Возвращение в Петербург» и серия посвященных топонимике передач Марины Лобановой из рубрики «Встреча». «Возвращение в Петербург» позволяет сопоставить исконные названия улиц великого города и те его топонимы, которые возникли в честь коммунистических лидеров. Что мы, в сущности, знаем об этих людях? Ведь если населенный пункт или даже его часть носят имя какого-то человека, то подразумевается, что этот человек провозглашается образцом для новых поколений. В чем же нам подают пример, скажем, Бела Кун, Дыбенко, Володарский, Урицкий? За какие дела они увековечены в городе апостола Петра? Известный и авторитетный историк Кирилл Александров в диалогах с Мариной Лобановой рассказывает, чем конкретно занимались эти и прочие большевики. И вот на какие размышления наводят эти передачи. Те, кто выступают за сохранение таких имен в русской топонимике, аргументируют это тем, что они – часть нашей истории. Но ведь Батый и Наполеон – это тоже наша история, они оставили в ней очень яркий, даже пламенный след. Однако в их честь наши улицы не названы (хотя тот же Наполеон, в отличие от Володарского, не призывал пролить как можно больше крови жителей нашей страны).

Кстати, соратник Володарского, Луначарский, с восхищением вспоминал о нем: «В нем было что-то от Марата… Он был весь пронизан не только грозой Октября, но и пришедшими уже после его смерти грозами взрывов красного террора. Этого мы скрывать не будем. Володарский был террорист. Он был до глубины души убежден, что если мы промедлим со стальными ударами на голову контрреволюционной гидры, она <…> пожрет нас». Для большевиков слово «террорист» было похвалой, но современное наше государство с таким явлением вроде бы борется? Не странно ли преследовать одних террористов, а свои улицы называть именами других?

Для обсуждения той же топонимической проблемы Марина Лобанова не раз приглашала в рубрику «Встреча» юриста Даниила Петрова, вице-президента фонда «Возвращение». Из этих бесед выяснилось, что главные аргументы противников возвращения прежних имен – мнимые. Такие противники (в том числе студенты, ответы которых приведены выше) ссылаются на крайнее неудобство переименования улиц – необходимость смены паспортов, всех документов о праве на собственность и т. п. Даниил Петров как профессиональный юрист заверил, что это неправда. Закон требует переоформления документов только тогда, когда адрес частного или юридического лица меняется реально (то есть когда человек или фирма переезжает в другое место). А паспорта мы время от времени, хотя и редко, всё равно меняем – к этому можно и приурочить смену в них названия улицы.

На столь же шатком основании стоит и другой тезис противников возвращения исторических имен: такое возвращение якобы потребует слишком больших денег для печатания новых карт, смены табличек на домах и т. п. Даже если бы это было так, прагматичные большевики не спроста никогда не останавливались перед такими затратами. Слишком хорошо понимали Ленин и его последователи, как важна топонимика, как незаметно и прочно она влияет на самосознание народа, формирует его представление о собственной истории. Один раз оплатив переименование городов и улиц, они на столетие вперед обеспечили своей партии повсеместную бесплатную рекламу.

Отсутствие или присутствие денег в казне – вообще вещь таинственная. Уже несколько лет группы москвичей, главным образом православных, протестуют против названия станции метро «Войковская»: выходят с пикетами, шлют просьбы в мэрию – раньше Лужкову, теперь Собянину. Их мотив прост: не должно быть названий в честь человека, самое знаменитое дело которого – сжигание тел расстрелянных жертв. И не просто невинных жертв, а людей, причисленных Церковью к лику святых – Николая Второго, его супруги и детей. Ведь именно Войков в июле 1918 сыграл одну из ключевых ролей в их убийстве; это Войков подписал документы о выделении большого количества серной кислоты для уничтожения их тел. Поэтому так активно звучали призывы отказаться от имени Войкова в год 90-летия расстрела Царственных страстотерпцев (2008). Но ответ что прежнего, что нынешнего московского мэра один: люди привыкли к названию «Войковская», переименование слишком дорого, да и вообще есть заботы поважнее. Любопытно, что в 2009 г. были переименованы сразу две станции того же московского метро: «Деловой центр» превратился в «Выставочную», а «Битцевский парк» – в «Новоясеневскую». Это, стало быть, дорогим не оказалось. И хотя названия «Деловой центр» и «Битцевский парк» ничьих чувств не оскорбляли и пикетов не вызывали, причины для их устранения были, должно быть, очень важными (правда, остались тайной). И довод «люди привыкли к прежним названиям» тоже в этих случаях утратил свое могущество. Не странно ли выглядит такой откровенно двойной стандарт?

Так что при желании, как мы видим, деньги быстро находятся. Однако главное в том, что тратить бюджетные средства при изменении названий улиц вовсе необязательно. Таблички на домах всё равно со временем приходят в негодность и заменяются; так же регулярно издаются новые карты, справочники, бланки учреждений с их адресами. Расходы на их замену и так заложены в бюджет. Ничто не мешает приурочить переименование улиц к плановой смене табличек. И ни одной лишней копейки из бюджета на это не уйдет; именно так в марте 2010 года поступило руководство РЖД при возвращении исторических названий шести железнодорожным станциям.

Даже соглашаясь признать деяния большевиков преступными, люди обычно говорят: «Мы не фанатичные поклонники коммунистических лидеров (хотя и у них была своя правда), но раз названия в их честь уже существуют, менять их не надо. Это наша история, и нельзя из нее выбросить советский период». Да, конечно, историю своей страны обязательно нужно знать и помнить. Для сравнения, в истории Германии был нацистский период, который там прекрасно помнят (а кто-то даже считает славным и полезным для простого немецкого народа). Однако нет сейчас в Германии ни единой Гитлерштрассе или Герингплац, хотя некогда подобных названий там было немало. Переосмыслить события прошлого, дать им нравственную оценку совсем не значит «вычеркнуть из памяти», «выбросить из истории» – скорее, наоборот. Безусловно, любой исторический период должен изучаться специалистами, освещаться в школьных и вузовских учебниках, быть представлен в музеях. Но это не причина увековечивать на карте имена любых исторических деятелей, независимо от характера их действий.

Что касается привычки к нынешним, советским названиям старинных улиц, то привычки бывают не только полезными, но и вредными. Противники возвращения исторических имен говорят, что это принесет людям «стресс», «душевный дискомфорт». Думается, однако, что привычка жить на улице имени террориста наносит нашим согражданам куда больший психический ущерб, пусть они этого и не осознают. С 1920-х годов и по сей день в топонимике России преобладают имена организаторов массового уничтожения людей. Так ли уж нет связи между изобилием таких названий и нравственным климатом в стране?

Да и откуда следует, что возвращение исконных имен приносит какой-то тяжелый стресс? Там, где советские топонимы сменялись прежними, к ним всегда быстро привыкали. Кто сейчас помнит, что Ялта на какое-то время была переименована в Красноармейск? И кто в Петербурге испытывает стресс от того, что Исаакиевская площадь больше не называется, как когда-то, площадью имени Воровского, Миллионная улица – улицей Халтурина, а Садовая – улицей 3 июля?

И, наконец, главный аргумент противников возвращения досоветских названий: «Для этого нужно согласие жителей. А большинству безразлично, как называются улицы. Людям непонятно, зачем менять названия, когда у них столько других забот. Есть более насущные интересы». Заметим, что коммунисты давали свои названия городам и улицам, не спрашивая согласия их жителей, и это сторонников таких названий не смущает. Но они говорят правду: подавляющему большинству соотечественников неинтересно, кем были и что делали те, в чью честь названы наши города и улицы; если они кого-то и убивали – какая разница, кого, за что и сколько. Это всё было давно. Важно, кто вчера в хоккей выиграл, что завтра покажут в «Доме-2» и кто очередной супруг Аллы Пугачевой. Вот это – насущное, близкое, наше. И зачем вообще морочить себе голову историей, надо думать о зарплате, как на нее самим прожить и детей прокормить.

Но неужели меньше насущных забот было в блокадном Ленинграде? Сам вопрос звучит оскорбительно для погибших от голода. Почему же этот голодающий, отрезанный от остальной страны город вернул себе Невский проспект, Исаакиевскую площадь и еще семнадцать исконных петербургских топонимов, а проспект Ленина в начале 1944 года стал Пискаревским проспектом? И блокадных ленинградцев не смутило, что к советским именам за двадцать пять лет «все уже привыкли». Неужели у людей, лишенных отопления и водопровода, умиравших на улицах от голода и бомбежек, не было других проблем, кроме как поменять названия этих улиц? Или они, перенесшие немыслимое, поняли что-то такое, чего до сих пор не поняли мы?

Радиостанция «Град Петров» уникальна во многом. Уникальна и в обращении к слушателям (воспользуюсь выражением ведущей рубрики «Встреча») – «поставить свою подпись за возвращение в Петербург». Но почему именно церковная радиостанция обратилась к топонимическим вопросам, да еще и призывает свою аудиторию лично участвовать в изменении названий улиц? Неужели это важно не только для языка и культуры, но и для религиозного сознания?

Да, важно. В феврале этого года Архиерейский собор Русской Православной Церкви принял постановление «О мерах по сохранению памяти новомучеников, исповедников и всех невинно от богоборцев в годы гонений пострадавших». В этом документе есть и такой пункт: «Необходимо продолжать диалог с государством и разъяснительную работу в обществе для того, чтобы в названиях улиц и населенных пунктов не возвеличивались имена лиц, ответственных за организацию преследований и уничтожения неповинных людей, в том числе пострадавших за веру». К сожалению, мало кто в нашей Церкви читает постановления своих архиепископов, а тем более выполняет их. «Град Петров» – благодаря Марине Лобановой и ее собеседникам – выполняет.

Далеко не всем слушателям радио, судя по звучащим на нем откликам, это по нраву. Но хочется надеяться, что резкие слова тех, кому ближе советские названия (те самые – возвеличивающие «имена лиц, ответственных…») и тех, кто горой стоит за безразличие к ним, не смутят сторонников «возвращения в Петербург». И пусть им будут поддержкой последние слова того же архиерейского постановления: «Собор призывает всех членов Церкви быть по духу верными наследниками новомучеников и исповедников, твердо стоять в подвиге жертвенного свидетельства Истины, не отступать от нее, малодушно пугаясь вызовов мира, все более удаляющегося от Христа».