«Зерно ложится в землю для того, чтобы вернуться к небу; оно живет светом небесным и глубиной земли…» Программа «Словарь» о слове «зерно»

М.Михайлова: Здравствуйте, дорогие радиослушатели, с вами радио «Град Петров», программа «Словарь», ее ведущая Марина Михайлова. И я сегодня вам с большим удовольствием представляю библиографа, историка, автора стихов, не буду говорить поэта, потому что это очень ответственно, но автора прекрасных стихотворений Людмилу Старилову. Люда, здравствуйте!

Л.Старилова: Здравствуйте, Марина, здравствуйте, дорогие радиослушатели «Града Петрова», я рада вас приветствовать сегодня.

М.Михайлова: Людмила, мы сегодня будем говорить о слове, которое является, может быть, одним из самых центральных символов не только Нового Завета, но вообще поэзии и мировой культуры. Это зерно, семя. Все, что связано с семенами и зернами. И первый вопрос такой традиционный. Может быть, ты можешь поделиться какими-то ассоциациями, которые связаны у тебя с зерном. Вот при слове «зерно», «семя» о чем ты думаешь, какие жизненные или поэтические картины встают перед глазами?

Л.Старилова: Первое, что я, наверное, вспоминаю, это цвет одеяния одного из ангелов на иконе «Троица», это правый ангел, который символизирует Духа Святаго. Вот это голубовато-зеленоватое одеяние, даже чуть-чуть розоватое. Иконописцы говорят «дуновение», от него ощущение дуновения, действие Духа Святаго в мире. Это цвет зеленеющей и растущей нивы. Это, пожалуй, первое, что вспоминается. А второе, это как я иду в детстве по полю и срываю колосья, просто ощущение запаха от колосьев. Ну, и потом это цитата из Библии, как Христос с учениками шли по полю, и в субботу срывали колосья и ели эти зерна, вкус этого зерна. И зерно как смысл человеческой жизни. Вообще, у многих народов, во многих традициях и в поэтической традиции зерно отождествляется с жизнью человека, вообще, с человеком.

М.Михайлова: То есть зерно, семя, это действительно то, из чего вырастает человек.

Л.Старилова: Да, и это основной продукт питания. Потому что во всех странах, включая и древнюю Палестину, это было основным продуктом питания. Вообще-то обработка зерен, первые находки в Палестине, я вам сейчас скажу, двадцать тысяч лет тому назад, это еще каменный век. То есть они еще не растили пшеницу…

М.Михайлова: Но они умели ее хранить.

Л.Старилова: Они умели ее находить, собирать, обрабатывать, перетирать, что-то из нее готовили. Или может быть, они ее не перетирали, потому что до сих по существует блюдо из пшеницы, когда эти зернышки не перетерты. Кстати, наша кутья, по большому счету, – это неперетертые зерна, просто сваренные в меду… Это, вообще, один из самых древних продуктов питания, такое вот блюдо.

М.Михайлова: Это еда сочельника, насколько я знаю, вот эти самые пшеничные зерна, сваренные с медом.

Л.Старилова: Да-да, мед, молоко и зерно – это символы Царствия Небесного. Это полнота.

М.Михайлова: Ну, давайте мы попробуем теперь в каждую из этих сторон, намеченных нами, пойти. Зерно как источник жизни, зерно – семя, как сам человек. Между прочим, все эти метафоры растительные сплошь и рядом употребляются просто в биологии. То, из чего вырастает человек, – это семя мужское, то что рождается из чрева женского, – это плод, который вырос из этого семени. И для вот науки это такие слова-метафоры уже, а не термины. Они вполне в таком точном значении звучат. Значит, зерно, семя, это образ самого человека.

Л.Старилова: Да, конечно, и вообще, рода и потомства. Кстати, вот в Библии упоминается семя в очень разных значениях, «семя Авраама», «семя жены», «семя рода». И, кстати, не только в Ветхом Завете, но и в Новом Завете, в посланиях к римлянам, к галатам, в разные времена библейские земли ведь населили разные народы. И вот археологические раскопки показывают, что на территории Палестины люди жили 100 тыс. лет назад. Библейские земли это сейчас Ливан, Сирия, Израиль, Иордания. То есть там совершенно разнообразные территории: там есть горы, пустыни какие-то, низины. И летом жарко, зимой достаточно прохладно, нерегулярно осадки, и поэтому вот эти племена вынуждены были менять свои местопоселения. И они были привязаны к земле, потому что земля там истощалась, воды уходили, они меняли место жительства. И масса древних израильских законов основана на том, как использовать, например, хлеб. И мы это находим постоянно в библейских текстах. Например, нельзя было сеять два сорта семян на одном поле. Я все время думала, почему, с чем это связано, потом я вдруг поняла, что я не аграрий, я в городе живу. И вдруг я сообразила, что, например, если посеять даже два сорта ржи на одном поле, одно раньше всколосится, а другое позже. Нельзя одно будет собрать, оно еще не дозреет, а другое перезреет уже. То есть их в одно время нельзя смолачивать. Если там какой-нибудь ячмень посадишь, сразу же тоже разное время всходов.

М.Михайлова: Это, кстати, напоминает притчу, которая в Евангелии говорит о том, что ученики предлагают Господу: давай мы вырвем плевелы, оставим одно хорошее зерно, и Господин говорит, нет, нельзя трогать поле до тех пор, пока все не выросло, пока все не созрело. Ну, там, правда, другие основания, потому что мы не увидим, не сможем различить.

Л.Старилова: Действительно, невозможно различить, потому что плевелы и рожь одинаковая совершенно, на ранних стадиях созревания они абсолютно одинаковы. И пока они не вызреют, их невозможно отличить. И, например, знаете, как переводится «плевелы»? «Опьяняющая куколь» – это вообще род ржаной травы, он жутко ядовитый.

М.Михайлова: То есть это не просто сорняки, а это какое-то совершено определенное растение?

Л.Старилова: Да, это определенное растение, это не сорняк. Он, действительно, похож на рожь, и это семейство ржаных. Я специально посмотрела, как оно выглядит, оно действительно похоже. И он жутко ядовитый, если он попадает в пищу, то до летального исхода может дело дойти. То есть это опасно, и понятно, почему этот образ Он берет. Да, какие-то люди, которые рядом с нами, они практически не отличимы, наши какие-то грехи не видны до поры до времени. Потом с течением… может быть, имеется в виду момент молотьбы – это же момент смерти, да. И вот только в момент смерти отделяются добрые от злых. То есть отсюда же можно говорить о том, почему нельзя судить, потому что мы не видим. Мы, в конце концов, хоть и являемся последователями Христа, но не настолько точно можем определить, где плевелы, а где настоящее.

М.Михайлова: Я-то думаю, что граница эта между добрым зерном и вот этими пустыми и опасными сорняками даже не между людьми, а внутри самого человека.

Л.Старилова: Да, конечно, несомненно.

М.Михайлова: То есть когда говорится о том, что я буду очищать вас, как очищают золото в книгах пророческих, то мы тогда понимаем, что никто и никогда не может сказать, что это доброе зерно или этот человек, а вот этот человек – это злокозненный. Точно так же как поле, вот оно растет на этом поле, и добрые семена восходят, и злые, так же и в сердце человеческом, наверное, происходит.

Л.Старилова: Да, и только по делам можно определить, вообще, на самом деле, из чего это выросло, что это такое.

М.Михайлова: Вот говорят, что когда происходили античные посвящения, то один из главных символов, предлагаемых для созерцания, это был колос, полный зерна. Мы знаем, что об этих таинствах очень мало сохранилось сведений, поскольку там все приносили обет молчания, но, тем не менее, какие-то вещи все-таки удалось реконструировать, и историки говорят о том, что зерно и колос – это знак жизни и смерти. Да, если зерно, как говорит Господь, не ляжет в землю и не умрет, то оно не принесет плодов. И вот эта тайна Персефоны, тайна зерна, которое умирает, но дает новую жизнь. Это же какая-то, наверное, история не только про жизнь и смерть, но она еще и про каждодневное наше существование.

Л.Старилова: Ну, вообще смерти нет. Ведь любое зерно порождает новые колосья. Более того, гораздо больше, чем оно само. И если за ним ухаживать, если надлежащим образом обрабатывать землю… А кстати, у древних евреев, да и на Руси, кстати, тоже считалось огромным проклятием Божьим, если поле переставало приносить вот это самое зерно. Значит, человек настолько прогневил Всевышнего, что все у него просто отнято, у него жизнь отнята, потому что все зависело от этого посеянного, выращенного, вся жизнь строилась вокруг пшеницы, вокруг этого зерна, вокруг, вообще, посевов. Вот поэтому и в культуре разных народов, например, Бернс в переводе Маршака тот же самый, он пишет «Джон — Ячменное зерно». Для того, чтобы стать хмелем, для того, чтобы стать пивом, это ячменное зерно должны были размолоть, убить, похоронить в землю, и проделать с ним ряд каких-то превращений для того, чтобы оно стало настоящим. Мне кажется, что так и с каждым человеком. То есть чем больше тебя мнут, растирают, чем больше ты переносишь каких-то страданий, может быть, видимых или невидимых, не важно… Каждый человек должен пройти через огонь, воду, и этот помол. Он должен превратиться в настоящую муку. И очень часто и у русских поэтов, и у западных поэтов именно этот образ перемолотого зерна.

М.Михайлова: Но перемолотого – это одно, и мы к этому вернемся, это на самом деле одна из центральных церковных метафор. Что такое Церковь? Это зерно, которое стало хлебом. Да, но ведь еще есть какая вещь? Для зерна смерть – это его жизнь. И вот это то, о чем я очень часто думаю, потому что, что такое растрата? Ведь современная цивилизация живет как бы в таком режиме накопления. Человеку надо накопить. Мне тут рассказывали историю, которая меня глубоко потрясла. Про молодую семью, которая покупает квартиры. Видимо, эти люди как-то хорошо зарабатывают, и вот они покупают квартиры. У них три или четыре огромных квартиры. Они живут, конечно, в одной. И они это объясняют тем, что боятся голодной старости. Получается, что человек заключен в себе, он зарабатывает, а потом покупает, и складирует, и копит и закрывается. Тогда как, вообще, естественна для человека растрата. Ну вот, что делает зерно? Для чего оно?.. Вот оно сначала появилось, оно выросло, оно стало большим, золотым, настоящим. Для чего оно это делает? Для того, чтобы упасть в землю, и умереть, и потратить все, что оно накопило. Тогда вырастет новый колос, и будет какая-то настоящая жизнь, то есть вот зерно учит нас, как мне кажется, не бояться растраты, не экономить, не собирать, вот, не заботиться о своем драгоценном существовании. А вот так отдать. Ну тогда, смотришь, колос целый и ты там сидишь…
У нас есть звонок, давайте послушаем. Здравствуйте, слушаем Вас внимательно.

Слушательница: Здравствуйте. Образ зерна, колоса в молитвах ко Причастию: «Земля благая благословенная Богоневеста, клас прозябшая неоранный и спасительный миру…»

М.Михайлова: Да, спасибо, это молитва богородичная. То есть Богородица – это та самая нива, мать-земля, а Господь наш – это колос, спасительный миру. И «неоранный», т.е. «непосеянный», как я понимаю, дан свыше.

Л.Старилова: Кстати, очень часто на богородичных иконах вы можете увидеть не три звезды на плечах и на лбу, а квадратик и маленькое такое там семечко внутри – это вот и есть этот «колос неоранный» или поле непаханое. Вот как раз этот символ, квадратик с маленьким семечком говорит о том, что Богородица была этим полем, на котором вырос этот колосок, который ни съесть, ни сжать, ничего с ним не сделать, который можно есть и никогда не кончится этот хлеб. А еще очень часто, если вы заметили, на иконах… Вообще, символ христианства – это колосья с виноградом смешанные.

М.Михайлова: Хлеб и вино. Плод земли и плод неба. Потому что ведь зерно еще чем меня всегда совершенно зачаровывает. Оно равно зависимо как бы от темноты земной и от света небесного. Почему это образ христианский? Потому что христианство – это такое упразднение религии. Вот люди делили, делили, там, земное и небесное, духовное и телесное. Потом пришел Господь, и вот Он соединил в Себе небо и землю, и говорит, ребята, забудьте о религии, которая строит мосты. Теперь мы будем жить новую жизнь, как то самое зерно, которое светом небесным живет и глубиной вот этой черной, теплой, глубокой земли. Это же тоже странно и чудесно, что зерно ложится в землю для того, чтобы вернуться к небу.

Л.Старилова: А виноград, между прочим, тоже его косточками иногда размножают. Тоже зернышко, только виноградное. В общем, та же самая ситуация получается, что вот есть какая-то цельность в этом именно, в сочетании неба и вина. Это все, в общем, что человеку нужно. На этом, только на этом, можно жить. Кстати, умные израильтяне придумали даже современную хлебную диету. На основе хлеба. Оказывается, вполне достаточно питаться черным или ржаным хлебом, чтобы вообще нормально существовать.

М.Михайлова: Наверное, потому что не зря мы говорим о хлебе насущном. Все остальное это уже такие украшения.

Л.Старилова: Не насущные, вообще, абсолютно, не насущные. Без остального можно прожить совершено спокойно. А без хлеба прожить невозможно. Вот недаром уехавшие, например, в Америку, или там во Францию жалуются, что «мне бы черного хлебушка русского».

М.Михайлова: Ну, это такая у них ностальгическая мифология. Я не знаю, мне доводилось есть очень хороший черный хлеб и в других странах.

Л.Старилова: Нет, на самом деле культура хлеба, она же везде, она повсеместна. А вот было очень интересно, как Герман Аляскинский переводил для алеутов «Отче наш», там хлеба не было. Ну потому что рыба – насущная, потому что там с семенами не так, как у нас. Вот это единственное, пожалуй, место, где хлеб не растет. И поэтому у них другие насущные продукты питания.

М.Михайлова: Как здорово. А вот еще, давайте, поговорим о том, что зерно есть некая возможность. И вот эта самая наша причта любимая, притча о сеятеле… Вот я помню, когда я в первый раз читала Евангелие, мне больше всего понравилась притча о сеятеле, потому что как здорово все тебе объяснили, да, потому что книга-то загадочная такая, поэтическая. И вот это, пожалуй, единственное место, где все расписано по пунктам, и очень просто. И вот притча о сеятеле это притча о возможностях. То есть зерно – это еще и метафора какой-то возможности, которая может быть использована, но может и пропасть. И вот я принесла с собой стихотворение Александра Сергеевича Пушкина. Правда это стихотворение грустное, но, тем не менее, берет он эпиграф из этой самой притчи евангельской: «Изыде сеятель сеяти семена своя». А дальше-то там совсем другие кружева.

Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя –
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…..

Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.

Вот бесконечно грустные стихи о том, как сеятель сеет на камень, и даже хуже, вот под ноги скоту, который все это вытопчет раньше, чем что-нибудь успеет взойти.

Л.Старилова: Марина, у меня есть встречный текст – это наш современный автор, покойный Саша Башлачев. Вот он себя впрямую отождествлял с пшеничным зерном. У него была такая песня, стихотворение:

Как ветра осенние подметали плаху
Солнце шло сторонкою, да время – стороной
И хотел я жить, да умирал, да сослепу, со страху,
Потому, что я не знал, что ты со мной.

Как ветра осенние заметали небо,
Плакали, тревожили облака.
Я не знал, как жить, ведь я еще не выпек хлеба,
А на губах не сохла капля молока.

Как ветра осенние да подули ближе.
Закружили голову – и ну давай кружить.
Ой-oй-oй, да я сумел бы выжить,
Если бы не было такой простой работой – жить.

Как ветры осенние жали – не жалели рожь.
Ведь тебя посеяли, чтоб ты пригодился.
Ведь совсем неважно, от чего ты помрешь,
Ведь куда важнее, для чего ты родился.

Как ветра осенние черной птицей голосили:
«А ты откуда взялся, богатырь-снегирь?»
Я хотел бы жить, жить и умереть в России,
Если б не было такой страны – Сибирь.

Как ветра осенние уносят мое семя.
Листья воскресения да с весточки – весны.
Я хочу дожить, хочу увидеть время,
Когда эти песни станут не нужны.

Для меня вот это очень было важно – понять, для чего тебя посеяли, и что ты здесь вообще должен сделать. Возможно, что-то объясняет притча о талантах. Это тоже можно рассматривать в ключе посеянного.

М.Михайлова: Розданного.

Л.Старилова: Розданного людям. Вот это богатство, которое ты отдаешь, оно тебе в конце концов и возвращается.

М.Михайлова: Я однажды с одной барышней беседовала, эта была такая христианская компания, и вот там каждый день работали, что-то делали. И нам поручили вытаскивать с такого двора, который был очень аккуратно вымощен камушком, траву, которая вырастала между камнями. Ну и вот, мы каждый день садились, и всякие там ростки вытаскивали. И эта девушка потом сказала, как трудно работать на собственном поле. Потому что вот это наша душа. На нем растет всякий бурьян, терния, плевелы, и много всякого разного. И вот их нужно вытаскивать каждый день. Да, вот эти дурные семена вырывать, выбрасывать для того, чтобы добрые могли вырасти. То есть не только каждый человек – это семя, посеянное для чего-то. Но еще каждый из нас – это нива, на которой восходят и колосятся разные семена.

Л.Старилова: Да, иногда плевелы, и очень часто.

М.Михайлова: И даже чаще. И вот когда Пушкин об этом говорит, об этой самой свободе, которую вытаптывает стадо, она не нужна никому, – вот это та возможность, которой мы пренебрегаем. А сколько таких возможностей, которые отвергнуты нами, это же страшная мысль. Вот если мы подумаем о том, сколько могло уродиться доброго зерна. Но не родилось по нашему легкомыслию, небрежению, духовной лености.

Л.Старилова: Иногда нерешительности.

М.Михайлова: Иногда и нерешительности.

Л.Старилова: Просто потому, что ты не знаешь, как это надо делать.

М.Михайлова: Людмила, а свое стихотворение какое-нибудь про зерно.

Л.Старилова: Про зерно? Про муку, скорее.

М.Михайлова: Можно про муку.

Л.Старилова: Это ноябрьское стихотворение. Когда-то в русской традиции ноябрь ассоциировался с таким ездоком на пегой лошади, потому что ноябрь всегда черно-белый, у него через день то снег, то черная земля. И вот этот ездок ездит на мельницу года, он свозит урожай. Потому что в октябре все сжато, на Покров уже у нас же все заканчивалось, все аграрные работы, уже все выходили замуж, женились. Уже все праздники. И вот это время такого затишья.

Ноябрь по серому небу ступая чуть слышно,
На пегой кобыле да с ветхим мешком
Проехал ноябрь на мельницу года под вечер в четверг.
Смолол он все судьбы, все страхи, все слезы, всю боль,
Да в сумерках, видно, дыры не заметил
И сыплет и сыплет на черную землю, на стылые кроны,
На кроны, на крыши, на грешные души
Покоя, надежды и сказок крупу.

М.Михайлова: Спасибо. Зерно и семя, вот как я его понимаю, – это еще и такой самый простой образ чуда, что тоже явлено нам в притче про зерно горчичное, которое меньше всех семян, и потом оно вырастает… Вот мой сельскохозяйственный опыт исчерпывается выращиванием помидорной рассады, потому что, видимо, мне ничего другого никогда не доверяли, зная мою неспособность. Но папа с мамой давали мне эти помидорные зерна, они ж совсем крошечные, мы все их видели в обыкновенном красном помидоре. И для меня вот это было потрясение, что ты сажаешь эту крошечную штуку, а из нее вырастает помидор с такими листьями, плодами, огромный, который надо потом подвязывать. Он же как дерево, такой здоровенный, если за ним ухаживать. И для меня это тоже было какое-то христианское размышление, потому что Царствие Божие, само Царствие, даже не только какие-то мысли, или люди, предположим, уподоблены семени, но само Царствие Божие – это семя. Вот когда Господь приходит, то это капля в море человеческом. Он родился – в общем, никто и не заметил даже сначала. Ну, ангелы пришли, поклонились, но что это за событие? Какие-то пастухи куда-то сходили, да, за ангелами, никто не увидел. А сейчас вот прошло две тысячи лет, и все знают, что за семя, и что за дерево выросло. Вот это чудо, потому что семя обладает невероятной жизненной силой. Оно маленькое, но в нем заключено все, что будет потом, все чудеса, все победы, все радости.

Л.Старилова: А, кстати, горчичное зерно, которое упоминается в Библии, оно гораздо меньше, чем твой помидор. Оно вообще…

М.Михайлова: А ты видела горчичные зерна?

Л.Старилова: Один миллиметр, даже меньше, и вот то горчичное зерно, о котором идет речь, это, скорее всего, черная горчица, потому что их два вида – черная и белая, – она вырастает до четырех метров. Это, действительно, дерево, хотя это трава.

М.Михайлова: Но их соотношение убедительно, да: миллиметр, а потом четыре метра.

М.Михайлова: Деревце. Кустик.

Л.Старилова: Такое большое. Да, вообще все семена, которые упоминаются в Библии, все имеют какую-то невероятную жизненную силу. Все, о чем говорит Библия, все эти семена, даже тот же тмин, о котором упоминается, они все имеют позитивно-жизненный заряд, они все используются там либо в виде каши, либо в виде хлеба. Все аграрные праздники связаны с этим, все запреты связаны с хлебом, так или иначе, очень много. Ну, например, в книге Руфь, это потрясающая книга, основанная вообще на аграрных праздниках, мне ужасно нравится, ведь это рожь, поднимающая колоски. По закону еврейскому положено, узаконено было, что бедняки могут поднимать вот эти вот зерна и питаться с этого. А потом потрясающий этот образ, как она приходит к Воозу на открытое гумно…

М.Михайлова: Да, где сжатые хлеба.

Л.Старилова: Да-да, потому что это было очень важно. Дело в том, что гумно-то принадлежало общине, она приходит не просто к Воозу, она приходит к общине, говорит о своем страдании, даже не говорит, просто молчит. И все это действие под звездным небом настолько закономерно, это тоже чудо, это предчувствие любви. И это настолько какое-то сильное… Руфь настолько сильный образ женщины, которая потом породит вот это поколение.

М.Михайлова: Она сама как зерно, да.

Л.Старилова: Да-да. Вот, и это все настолько связано. Вот эта женщина, которая отказалась от своей родины, которая умерла для своей родины, которая пошла со своей приемной матерью, со свекровью практически.

М.Михайлова: Всякая женщина это поймет как подвиг.

Л.Старилова: Это уже не свекровь, это кто-то больше, она ее любила, вот она погибла для своих и возродилась для новой жизни, как это самое зерно. Может, Руфь это и есть самый большой, самый красивый образ женского. Вот, женщины и зерна, да.

М.Михайлова: Ну, там все женщины они какие-то такие, то она как поле, то она как зерно, то как нива, то как трава, прорастающая через какую-нибудь жесткую поверхность. Вот Фамарь, который тоже удивительный человек. Ради того, чтобы восстановить семя, чтобы не остаться вот этой бесплодной землей, она идет на любые рискованные действия, потому что она понимает, что вот оно призвание женщины, прорастить вот этот колос, как зерно опять. Умереть ради того, чтобы была другая жизнь.

Л.Старилова: Да, и поэтому это вот многочадие…

М.Михайлова: Как благословение.

Л.Старилова: Как благословение, да. Если ты бесплодна – это тоска и горе для женщины и вообще для семьи.

М.Михайлова: Ну, и вот… Кстати, старые люди вот эти библейские, они же, действительно, к этому относились как к благословению или наоборот, если это бесплодная семья, как к такому осуждению, потому что они жили в этой перспективе, потому что всякое зерно имеет значение именно как то, что устремлено в даль, в следующее поколение, к новому урожаю. А мы сегодня не такие. Вот сегодня эта романтика как бы такого вечного севооборота никого не интересует, по большому счету. Только православные остались такие вот странные, которые деток рожают, чего-то вокруг них скачут. А мир, в общем, уже давно живет как такие маленькие камушки. Не как зерна, а как вот такие галечки на морском берегу. Ну, хотя Господь может и из камней наделать Себе сыновей, как известно.

Л.Старилова: Знаете, галька эта тоже будет обточена, кто ее знает… Может, и от гальки что-то родится.

М.Михайлова: Но в любом случае, зерно есть еще и образ терпения, потому что зерно претерпевает. Вот оно, во-первых, само по себе, как ты говоришь, надо, чтобы его мололи, надо чтобы его растерли, чтобы что-то путное вышло, там мука, хлеб. Или же оно должно упасть в землю, там из него вырастет новое, но само-то оно уже все в земле так и пропадет. И это нужно ради того, чтобы вот всколосилась нива, «когда же всколосится поле», как Бог говорит:

Народ — венец земного цвета,
Краса и радость всем цветам:
Не миновать господня лета
Благоприятного – и нам.

То есть мы должны дождаться этого, потому что сегодня вот «свободы сеятель пустынный» вышел и посеял эти самые семена, а когда-нибудь потом мы увидим плод. И в этом, конечно, для меня загадочна и прекрасна работа этого самого земледельца. Потому что его смирение ведь беспредельно, он сажает семена, он не знает, что будет дальше. Несмотря на все эти прогнозы, вдруг заморозки, вдруг проливные дожди, вдруг засуха, вдруг еще что-то. То есть его терпение, вот эта решимость жить ради будущего и не думать о тех опасностях, которые его подстерегают. Это удивительно.

Л.Старилова: Ну, может, только земледельцы умеют по-настоящему уповать на Бога.

М.Михайлова: Еще моряки. «Кто по морю не ходил…» Батюшка наш, отец Алексей говорит, что моряки самые верующие люди.

Л.Старилова: Землепашцы, видимо, тоже, потому что, если без упования, то ничего не вырастет, вообще ничего не вырастет. Да, и только с молитвой же, как я понимаю, и сеяли, и жали. Ведь существует даже икона, на которой Богородица изображена над сжатой нивой в облаках. Она появилась достаточно недавно, в начале XX века… Это, по-моему, в Дивеево, если мне не изменяет память, ее нарисовали. Начало XX века. «Богородица – благодатная нива». «Благословение хлебов».

М.Михайлова: Вот у нас есть еще звонок. Здравствуйте!

Слушательница: Добрый вечер! Вы говорили, что удивлялись, когда сажали помидоры, а меня всегда удивляет картошка, вот вроде бы картошину бросил, и вдруг столько вырастает. Она уже все, пропала, мягкая, нехорошая такая, она погибла в общем. А вокруг столько молодых хороших картошин. Так что такое вот у меня…

М.Михайлова: Спасибо. Да, все люди, которым хоть когда-нибудь приходилось что-то посадить, они все, наверное, переживали эту радость и это удивление. И не случайно то, что Господь так любит эти всякие сельскохозяйственные, зерновые метафоры, все время говорит про поле, про зерно, про эту чудесную горчичную поросль, всякие такие штуки. Можно, я еще одно стихотворение прочту, которое, в общем, об этом. Потому что не случайно мы, говоря про зерно, все время начинаем говорить про хлеб, потому, что, конечно, зерно живет не просто так, чтобы что-то там разрасталось, а чтобы можно было из этого сделать хлеб. То, что дает жизнь миру. И у Осипа Мандельштама чудесное стихотворение, которое всякий верующий человек, конечно, полюбит:

Люблю под сводами седыя тишины
Молебнов, панихид блужданье
И трогательный чин – ему же все должны, –
У Исаака отпеванье.

Люблю священника неторопливый шаг,
Широкий вынос плащаницы
И в ветхом неводе Генисаретский мрак
Великопостныя седмицы.

Ветхозаветный дым на теплых алтарях
И иерея возглас сирый,
Смиренник царственный – снег чистый на плечах
И одичалые порфиры.

Соборы вечные Софии и Петра,
Амбары воздуха и света,
Зернохранилища вселенского добра
И риги Новаго Завета.

Не к вам влечется дух в годины тяжких бед,
Сюда влачится по ступеням
Широкопасмурным несчастья волчий след,
Ему ж вовеки не изменим.

Зане свободен раб, преодолевший страх,
И сохранилось свыше меры
В прохладных житницах, в глубоких закромах
Зерно глубокой, полной веры.

Ну вот, может быть, мы этим и закончим. «Зерно глубокой полной веры». Христианство есть тот самый амбар, полный золотого зерна, которое должно стать Церковью, мы все, если мы отдадим, действительно, свою любовь к Господу, свое желание быть с Ним, мы можем устроить из себя вот этот хлеб небесный.

Л.Старилова: Не бойтесь отдавать.

М.Михайлова: Людмила, спасибо Вам большое за то, что Вы пришли. Спасибо всем, кто нас сегодня слушал и был сегодня с нами. Всего вам доброго!