155 лет со дня рождения Антона Павловича Чехова

«Календарь памятных дат»
29 января — 155 лет со дня рождения А.П. Чехова

Протоиерей Александр Рябков

Отмечая 155 летний юбилей великого русского писателя Антона Павловича Чехова, касаясь личности этого человека, хочется обратиться к вопросу, который неоднократно поднимался – к вопросу о его отношении к вере в Бога.

Принято утверждать, что Чехов был убежденный атеист, чуждый всему церковному, поклоняющийся только науке. Это утверждение основывается на сложившемся в советское время стереотипе противопоставления человека науки и христианина.

Но как на это смотрел сам Чехов? Европейская христианская культура и наука неразрывно соседствовали в его мировоззрении. В статье-некрологе «Н.М.Пржевальский» (1888) он пишет об ученых-подвижниках: «Их идейность, благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки, их упорство, никакими лишениями, опасностями и искушениями личного счастья непобедимое стремление к раз намеченной цели, богатство их знаний и трудолюбие: их фанатическая вера в христианскую цивилизацию и в науку делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу».

Это доказательство выглядело бы натяжкой. Но Чехов к ученому цивилизатору и подвижнику относится так же благоговейно, как к священнику-миссионеру. В своем по сути документальном произведении «Остров Сахалин» (1893-1894) Чехов рассказывает о сахалинском священнике-миссионере Симеоне Казанском, служившем там в 1870-х годах: «Почти все время поп Семен проводил в пустыне, он замерзал, заносило его снегом, захватывали по дороге болезни, донимали комары и медведи, опрокидывались на быстрых речках лодки и приходилось купаться в холодной воде; но все это переносил он с необыкновенной легкостью, пустыню называл любезной и не жаловался, что ему тяжело живется».

Может быть, Чехов раскрыл свое неверие в своем творчестве? Отнюдь. Трудно найти русского писателя такой величины и значимости, так талантливо, как Чехов, описавшего русскую церковность. Без елейности, но с сочувствием и знанием предмета нарисован у него быт русского духовенства. С благоговением подается в его рассказе «На страстной неделе» очистительная и перерождающая сила Исповеди и Святого Причастия. Этот рассказ напоминает «Лето Господне», но во сто крат сильнее, не рассыпаясь в деталях, изображает чистую веру ребенка. А разве мог бы чуждый вере человек так высоко воспеть православное богослужение, чистую монашескую дружбу и смирение, как сделал это Чехов в рассказе «Святой ночью»? А рассказ «Кошмар», единственный в своем роде в русской литературе по той трагичности образа сельского пастыря, как он дан у Чехова?

Описать священника-бессребреника, живущего впроголодь, но скрывающего свою нищету, отдающего последнее собрату, – это уже было против сложившихся правил в либеральной литературе. Но, кроме этого, Чехов проявил мужество и заявил о культуртрегерском служении духовенства в русской деревне наравне с учителем и врачом. Чехов, знавший духовенство, конечно, не отрицал, что и священник подвержен падениям, как всякий смертный. Но грех – это трагедия, и парализующая сила греха – это беда для каждого человека, не важно, мирянин он или священник. Грешник жаждет не осуждения, а прощения, он нуждается в милосердии.

Эта острая нехватка христианского милосердия в жизни ярко показана в рассказе «Письмо». Гнетущий драматизм жизни героев описан без вынесения приговоров и карикатурности. Каждый персонаж – живой человек со своими плюсами и минусами. Опустившийся в глазах общества священник отец Анастасий, несмотря на осуждение его ближними, остается пастырем и обладателем чуткого милующего сердца. Только любящий Церковь мог запечатлеть светлые образы Преосвященного Петра из «Архиерея» и отца Христофора из «Степи». Прототипом отца Христофора во многом стал гимназический законоучитель Чехова отец Феодор Покровский. Маленький Антоша был его любимым учеником, имевшим высший бал по Закону Божьему. Чехов обязан ему своим первым литературным псевдонимом – Чехонте.

Родители А.П. Чехова
Евгения Яковлевна и Павел Егорович Чеховы. 1892 год.

Так откуда же происходит утверждение о неверии Чехова? Здесь принято особенно опираться на его письма. Конечно, бессмысленно отрицать, что деспотичность и фанатичная религиозность отца негативно отразилось в мировоззрении Антона Павловича. Такую буржуазно-самодовольную веру он не принимал, в своих книгах он будет ее критиковать наравне с хлыстовством. В любом другом человеке это привело бы к отрицанию религии вообще. Появился бы, может быть, еще один Помяловский. Но не таков был Чехов. Его цельная художественная натура переплавила в себе эту отцовскую религию «из-под палки» в глубокое знание и любовь к православному богослужению. Будучи уже известным писателем и мелиховским помещиком, как иронично называл себя сам Чехов, он со всей семьей пел в приходском деревенском храме. Заботился о благолепии Дома Божия, который он считал единственным очагом культуры для крестьянина. Построил колокольню и приложил массу усилий, чтобы поставить на нее какие-то особенные зеркальные кресты, которых ни в одном приходе в округе не было.

Беллетрист А.С. Лазарев-Грузинский нам оставил такие воспоминании об Антоне Павловиче: «Никогда за всю жизнь я не слыхал от Чехова ни одного кощунственного слова, которое другие писатели рассыпают походя. На первой неделе Великого поста, в 1887 или 1888 году, он соблазнил меня ехать с ним в храм Спасителя к вечерней службе, говоря: «Там сегодня чудесное пение», – и, как мне показалось, был огорчен, когда, подъехав к храму, мы нашли двери его запертыми. Мы опоздали. Только ли пение влекло его туда?»

А.А. Измайлов в своей статье о вере Чехова вспоминает, что лишь немного поправившись в московской клинике, Антон Павлович почти каждый день ходил к обедне в Новодевичий монастырь и потом с умилением рассказывал о службе в темном полупустом монастырском храме. В это же самое время в этой больнице Чехова посетил Толстой. Их встречу Чехов описал в письме М.О. Меньшикову. Толстой, верующий в нирвану, говорил с Чеховым о бессмертии, как он его понимал, «в кантовском вкусе». Чехов не принял этого бесформенного, исключающего личностную индивидуальность бессмертия. С этих пор Толстой провозгласил Чехова «безбожником». В православном понимании эта хула лучше похвалы. Почитающие Толстого как пророка своего времени Меньшиков и другие корреспонденты писателя не раз в письмах, адресованных Чехову, вели с ним разговор о вере, как они ее понимали, в толстовском вкусе, но получали примерно тот же ответ. Даже более того, в письме к Меньшикову Чехов встает на сторону критиковавшего Толстого Владимира Соловьева: «Что касается Владимира Соловьева, то мне не хочется согласиться с Вами. Правда Лев Толстой – большой человек, но что же делать, если Владимир Соловьев верует в телесное воскресение, в европейскую культуру?» Таким образом, Чехов ставит рядом европейскую культуру и церковную веру, противопоставляя их толстовству.

Чехов предвосхитил Н.А. Бердяева и Ф.А. Степуна в их оценке Толстого, как «злого духа развоплощения», который «противостоит организации жизни по разуму, сознанию и нормам цивилизации». Время Чехова было пронизано поклонением перед Толстым. Всякое интеллигентское размышление о вере преломлялось через Толстого. Чехов этого не принимал. Не принимал он и только что зарождавшееся религиозное движение во главе с Д.С. Мережковским, считая эту интеллигентскую религиозность искусственной, деланной и надуманной.

Чехов и Толстой

«Нужно веровать в Бога, – писал Чехов В.С. Миролюбову в декабре 1901 года, – а если веры нет, то не занимать ее места шумихой, а искать, искать одиноко, один на один со своей совестью».

В письме к С.П. Дягилеву в 1902 году он пишет: «Интеллигенция (в России) пока только играет в религию и, главным образом, от нечего делать. Про образованную часть нашего общества можно сказать, что она ушла от религии и уходит от нее все дальше и дальше, что бы там ни говорили и какие бы философско-религиозные общества ни собирались».

В такой атмосфере Чехов, со свойственной ему скромностью, не мог говорить о вере. Понятие веры девальвировалось. И потому, чтобы не участвовать в этой спекуляции, он смиренно склонял голову перед богоискателями и говорил, что «растерял свою веру». Но наедине с собой он размышлял так: «До тех пор человек будет сбиваться с направления, искать цель, быть недовольным, пока не отыщет своего Бога. Жить во имя детей или человечества нельзя. А если нет Бога, то жить не для чего, надо погибнуть. Человек или должен быть верующим, или ищущим веры, иначе он пустой человек».

АУДИО

Чехов с артистами Московского Художественного театра