QR-код для пожертвований через СБП в вашем смартфоне.
ВЕРСИЯ ДЛЯ ANDROID
К 80-летию освобождения от Блокады
27 января 2024 г.
80-летие полного освобождения Ленинграда от Блокады
Сборник цитат из передач радио «Град Петров»
В 2024 году мы отмечаем 80-летие освобождения нашего города от Блокады, которая началась 8 сентября 1941 года и закончилась 27 января 1944-го.
Несколько цитат из передач о Блокаде.
ПРОДОВОЛЬСТВИЕ
Относительно Бадаевских складов. Мы с вами знаем, что Бадаевские склады действительно горели в первый день, 8 сентября. В ночь. Это правда. Была чудовищная бомбежка, и они сгорели все. Вопрос, сколько продовольствия было в них. Вопрос этот на самом деле обсуждается, но известно, что по нормам довоенного времени на Бадаевских складах было продовольствия максимум на десять дней. Но поскольку уже были введены карточки, уже к этому времени, к началу блокады, были введены карточки, их хватило примерно на месяц. Соответственно, говорить о запасах Ленинграда, хранившихся в одном месте, можно, но это, во-первых, нарушение – в огромном мегаполисе не может быть продовольствие сосредоточено в одном месте. Оно должно быть рассредоточено по разным точкам. Во-вторых, о том, что у Ленинграда были запасы, говорить тоже, в общем-то, не приходится. А это подтверждают и сводки НКВД. НКВД в плановом порядке в мае 1941-го проверяло склады с продовольствием Ленинграда. Во-первых, констатировало их неудовлетворительное состояние: плесень, порча, грызуны и т.д. А во-вторых, оно говорило, что, во-первых, на случай чрезвычайной ситуации (не говорилось, конечно, какой) продовольствия не хватит, и город вынужден будет срочно завозить продовольствие из других регионов.
Немцы, конечно, не собирались Ленинград кормить: известна директива Гитлера о том, чтобы капитуляцию Ленинграда не принимать, и даже если мирное население пойдет навстречу немецким войскам, то его надо отгонять пулеметным огнем обратно. Гитлер считал, что ему не прокормить Ленинград. Однако все здесь гораздо трагичнее: известно, что Гитлера подтолкнуло к такому дьявольскому приказу то, что он получил данные о чрезвычайно малом завозе продовольствия в Ленинград, и он понял, что раз Сталину не хочется кормить жителей Ленинграда, так и он не будет. А в начале блокады на Ладоге находятся больше ста кораблей, барж, буксиров, мотоботов, рыболовецких кораблей, бывших эсминцев и сторожевых кораблей – всевозможных транспортов. Почему на всех возможных судах не возили продовольствие? Потому что не подвезли топливо для судов, потому что не было мешков для зерна и прочая откровенная бесхозяйственность. Это поразительно. Историки пытаются вникнуть – почему, в чем же дело, ведь можно же было спасти город? Но в начале блокады за первый месяц было привезено всего 9800 тонн, и из них треть была не грузы снабжения, а эвакуационные грузы – с Лодейного поля отходили баржи и приходили в Ленинград, и это не снабжение продовольствием, а эвакуация некоторых предприятий, перевозка войск, причем не в Ленинград, а из него – стояли совсем другие задачи. Гитлер считал, что если Ленинград будет занят, то он, конечно же, весь взорвется. Действительно, Ленинград готовился к взрыву, вы помните Приказ Ставки Верховного главнокомандования от 17 ноября 1941 года (подписан Сталиным и Шапошниковым) – о «выжженной земле», в котором сказано, что в 20-ти километровой зоне от линии фронта и от дорог должны всё должно быть сожжено, уничтожено.
Было бы неправильно, наверное, говорить о том, что ленинградцы впервые почувствовали проблему со снабжением. Любой кризис, который возникал, включая финскую войну, показал, что наша система обеспечения, снабжения очень уязвима. И тогда жили в условиях дефицита. Дефицит был колоссальным. С точки зрения обеспечения потребности населения всем необходимым страна была абсолютно необеспеченной. Когда началась финская война, в ноябре 1939 года, в течение нескольких дней было сметено все. Вся система торговли пришла в упадок. И тогда уже люди стали вырабатывать некие стратегии поведения на случай кризиса. Кстати говоря, это одна из ошибок власти, что вот этот финский опыт не был учтен, что не было принято никакого решения; по крайней мере, что-то можно было бы сделать. Если мы попытаемся проделать какую-то работу над ошибками, что можно было бы сделать иначе, исходя из того опыта, который был понятен ленинградскому руководству, это введение карточек с самого начала войны. Это было сделано только в середине июля. Сокращение норм выдачи продовольствия, контроль за выдачей продовольствия – это то, что можно было сделать. Ленинградская элита за последние два года до войны не изменилась. Все эти люди, которые были в Ленинграде в 1939 году, они и остались в 1940-м. То есть они должны были это сделать. Но, по всей видимости, не хватило мужества, не хватило настойчивости. … Во время войны с Финляндией никакой блокады не было, но, тем не менее, это привело к ажиотажному спросу, к нарушению торговли, к нарушению продовольственного обеспечения. Ведь Ленинград всегда снабжался с колес. У нас не было больших запасов. А существовал такой миф, что у нас где-то в закромах родины запас на 10 лет. На самом деле этого не было. Бадаевские склады – это еще один миф. На Бадаевских складах был запас продовольствия максимум на несколько дней, 2-3 дня. Власти было очень выгодно говорить о том, что вот, смотрите, Бадаевские склады немцы разбомбили. Безусловно, немцы сознательно наносили удары по продовольственным складам с тем, чтобы решить проблему как можно быстрее. Но были другие возможности. Вот в воспоминаниях Микояна «Как это было» упоминается эпизод, когда он предлагал Жданову в июле 1941 года складировать в Ленинграде значительные продовольственные ресурсы… Жданов от этого отказался … боясь показаться паникером, пораженцем, не верящим в силу Красной Армии. Логика его рассуждений была такова: зачем делать эти запасы, если не сегодня-завтра произойдет то, о чем говорила пропаганда еще до войны. Конечно же, кризис начался, и факторами, которые влияли на настроение населения, прежде всего были военные неудачи. Ведь Красная Армия, ради которой жертвовали практически всем, в которую верили, оказалась в начале войны несостоятельной. Это факт. То есть вопрос был о смысле тех жертв, которые были принесены с 1917 года по 1941 год… если власть в решающий момент оказалась неспособной обеспечить две самые важные функции – безопасность и продовольствие.
На 1 января 1942 года по официальным данным в городе оставалось 334 тонны круп, однако этот объем не включает запасов для фронта. Таким образом, запасов круп и макарон в городе с добавлением отрубей и жмыхов (и с учетом привоза по Дороге Жизни) было вполне достаточно для того, чтобы полностью обеспечивать все нормы питания по карточкам, не допуская никаких сбоев и перерывов. Тарелка каши каждый день для каждого блокадника была гарантирована имевшимися запасами и поступлениями.
Это была бы тарелка весьма жидкой каши на воде, но даже её вполне достаточно, чтобы не допустить начала массовой смертности. Однако примерно с третьей декады декабря 1941 года выдача ленинградцам круп в магазинах по карточкам практически прекратилась. Такое прекращение выдачи во второй половине декабря объясняется не истощением запасов – они еще были, а системным перераспределением продуктов для снабжения более привилегированной категории населения. Сами запасы круп и макарон, достигнув минимума примерно к концу декабря 1941-го – началу января 1942 года, в дальнейшем показали уверенный рост. В уже упоминавшемся постановлении ГКО от 23 января 1942 года об увеличении резервов продовольствия Ленинградского фронта до тридцати суток, объемы на дополнительные 10 дней хранения обозначены, как 1057 тонн круп и 544 тонны макарон. Это означает, что на складах к тому времени уже должны были находиться объемы продовольствия на 20 суток снабжения, или примерно 2114 тонн круп и 1088 тонн макарон. Но Иосиф Сталин и другие руководители ВКП(б) предназначили их только для фронта, потому именно в эти дни крупы практически не выдавались ленинградцам по карточкам. Очень редко в истории человечества можно встретить что-то подобное: люди массово умирали от голода рядом с хорошо наполненными государственными складами.
Редко обсуждаются три риторических вопроса, имевших непосредственное отношение к блокадной трагедии.
Первый. Все ли возможности по эксплуатации водного транспорта на Ладоге во время осенней навигации 1941 года, а затем автотранспорта на «Дороге жизни» использовала власть для ускорения эвакуации и увеличения запасов продовольствия в осажденном Ленинграде? К началу блокады Северо-Западное речное пароходство имело на Ладоге 5 озерных и 72 речных буксира, 29 озерных и около 100 речных барж. Правда, оказалось, что к осенней навигации из всех транспортных средств пригодны лишь 29 барж. До 7 ноября 1941 года они доставили в Ленинград только 45 тыс. тонн продовольствия, преимущественно хлеба, при этом общие потери перевезенных грузов до 7 ноября 1941 года – по разным причинам, включая воздушные атаки противника – составили менее 5 %.
Описание всевозможных транспортных и технических сложностей во время навигации не объясняет главного факта – муки в блокированный город водным путем оказалось доставлено необъяснимо мало. И даже из этой малости продовольствие удавалось расхищать тоннами. 12 января 1942 года в сводке № 10042 Ленинградского УНКВД чекисты констатировали: «Начиная с третьей декады декабря месяца 1941 года, продуктовые карточки населения Ленинграда полностью не отовариваются».
…
Второй. Какие неофициальные дипломатические усилия в период осени 1941 – зимы 1942 годов предпринимал Сталин для того, чтобы добиться выхода Финляндии из войны и заключения советско-финляндского мирного договора, способного решительным образом изменить положение вымиравшего города?
У финнов были все основания опасаться Советского Союза после окончания «Зимней войны» и тяжелых условий Московского договора 1940 года. Мира между бывшими противниками не было.
…
В конце июля 1941 года финны начали наступательные операции на Карельском перешейке. Спустя несколько дней у противника обозначился успех, а командующий 23-й советской армии Северного фронта генерал-лейтенант Пётр Пшенников был снят с должности. Только под влиянием этого нового кризиса на Карельском перешейке 4 августа Сталин обратился к Рузвельту: «Если бы Правительство США сочло бы необходимым пригрозить Финляндии разрывом отношений, то Правительство Финляндии стало бы более решительным в вопросе отхода от Германии. В этом случае Советское Правительство могло бы пойти на некоторые территориальные уступки Финляндии с тем, чтобы замирить последнюю и заключить с нею новый мирный договор». В следующие месяцы, когда в Ленинграде начался голод, позиция Сталина по данному вопросу решительно изменилась. .. Сталин писал Черчиллю лишь о том, что СССР «ничего другого и не предлагал, как прекращение военных действий и фактический выход Финляндии из войны». И не более того. 16 декабря в беседе с британским министром иностранных дел Энтони Иденом Сталин заявил о необходимости восстановления советско-финляндской границы образца 1941 года. В разгар успешного контрнаступления войск Западного фронта под Москвой Сталин напрочь забыл о когда-то высказанном намерении «пойти на некоторые территориальные уступки» Финляндии.
…
Третий. Можно ли было уменьшить смертность наиболее незащищенных групп населения при условии отказа партийной и советской номенклатуры от привилегированного снабжения продовольствия, размеры и качество которого по-прежнему остается малоизвестным?..
Жесткая стратификация продовольственного снабжения вела и к разной смертности в разных группах населения. Так, например, по свидетельству 1-го секретаря Ленинского райкома ВКП(б) А. М. Григорьева, «из состава аппарата райкома, Пленума райкома и из секретарей первичных организаций никто не умер». В соответствии с постановлением Ленинградского исполкома от 17 декабря 1941 года ужин секретарям райкомов ВКП(б), председателям райисполкомов и их заместителям отпускался без зачета продовольственных карточек. В I квартале 1942 года в умиравшем городе можно было получить шоколадный торт, мясо, белый хлеб, масло, курагу, печенье… всё лишь зависело от того, насколько ценной считала власть жизнь того или иного ленинградца.
Инструктор отдела кадров Ленинградского горкома ВКП(б) Н. И. Рибковский, вступивший в должность в декабре 1941 года, в марте 1942 года отправился поправлять здоровье в горкомовский стационар в поселке Мельничный Ручей. Вот его записи: «Каждый день мясное – баранина, ветчина, кура, гусь…колбаса, рыбное – лещ, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки и столько же черного хлеба на день, тридцать грамм сливочного масла и ко всему этому по пятьдесят грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину».
…
Вопрос о том, сколько человеческих жизней унес голод во время Ленинградской блокады носит до сих пор острый и дискуссионный характер. По официальной версии комиссии Ленинградского горисполкома (1945) во время блокады в черте города погибли 649 тыс. человек (632 253 от голода и 16 747 – от бомбардировок и обстрелов). В феврале 1942 года в разгар голода в Ленинграде было выдано чуть более 2,1 млн. карточек. Органы НКВД зафиксировали за октябрь – декабрь 1941 года 67 994 смерти, а в 1942 – 463 749, итого 531 743. Среднесуточная смертность по оценкам чекистов составляла: в январе 1942 года – 3121 человек, в феврале – 3429, в марте – 2629, в апреле – 2337. Для учета в первую очередь они использовали данные отделов ЗАГС. Однако, скорее всего, в названные цифры включены ленинградцы, умершие и по естественным причинам.
Вместе с тем учет умерших и погибших во время блокады был весьма неполным, особенно среди беженцев, прибывших в город летом 1941 года. От голода умирали многие эвакуированные – и на этапах эвакуации, и в тылу, а от последствий дистрофии – горожане, остававшиеся в городе в 1943–1945 годах. Дистрофией страдали более 85 % ленинградцев. Поэтому суммарные оценки жертв ленинградской блокады исследователями очень разнятся и колеблются в диапазоне от 800 тыс. до 1,4 млн. человек, включая все категории погибших. Вероятно, страшную цифру в 1 млн. мы можем считать наиболее близкой к истине.
ДНЕВНИКИ
Мы не можем себе представить, что такое была блокада. И если бы люди хоть немножечко, хоть на одну десятую часть понимали, что такое блокада, если бы они представляли себе, как трудно было просто передвигаться по улице, как трудно было спасать культурные ценности, особенно книги, картины, антикварные вещи у тех старых ленинградцев, которые еще хранили их с дореволюционных времен. Как это все было трудно! Ведь это же все были герои… К фольклористу Колецкому пришли и увидели такую картину: водопровод не действовал, поэтому носили по лестнице воду, расплескивали воду из ведер, и лестница вся представляла собой колоссальный ледник, по которому полз лёд. Лёд сам сползал вниз. Обледенелая лестница такая. И вот жители верхних квартир, они не могли уже спуститься и не могли закрыть дверь, потому что надо было сколоть этот лед с порога, а они не могли. И вот пришли в такую квартиру и увидели, что вся семья Колецкого лежала мертвой. Если это всё представить себе, конкретно, как они умирали, как они читали друг другу стихи, чтобы забыться, чтобы не думать о еде, потому что самое страшное было – думать о еде. И это поразительно, что в это время творческая сила людей особенно возрастала. Значит, он и знал, что он умрет, и чтобы сохранилось от него хоть что-то, писали дневники, мемуары, архитекторы чертили фантастические здания, которые должны были быть потом построены. … Ведь многие, живущие в Ленинграде сейчас, не знают, кто умер в их квартире, кто жил здесь, не интересуются историей блокады. Ещё если и интересуются историей Петербурга, то Петровского времени, ХVIII веком, или ХIХ веком, но блокадой, этим поразительным феноменом культуры и умственной жизни, не интересуются. Ведь они не знают, что было во время блокады создано
Нам известно 500 блокадных дневников. До того, как я начала плотно заниматься дневниками, я в целом довольно малое количество текстов читала блокадных, отчасти потому, что большинство текстов были опубликованы только за последние 10 лет. Когда я открыла для себя эти тексты, конечно, это было для меня большим впечатлением. Меня также поразило, что дневники вели практически все группы населения, нельзя сказать, что хоть какая-то группа не была вовлечена в писание дневников. И притом, что я уже очень начитана этими текстами, есть какие-то тексты, которые меня трогают до глубины души до сих пор. То есть чувство не притупляется совершенно. Есть ряд текстов, которые я без слез не могу читать. Как исследователя меня поражает то, что в блокадных дневниках содержится много такого, чего не найти в других источниках. Например, информация о ценах на черном рынке. В очень небольшом количестве других источников фиксируется эта информация, в основном в сводках НКВД, но в блокадных дневниках это довольно распространенная вещь, и мы в целом можем составить и, я надеюсь, мы в скором времени это сделаем, вот такие вот графики этих цен. … Один из моих самых любимых дневников – дневник Алексея Винокурова. Он вел дневник начиная с января 1942 года. Он интересен своей жизненной ситуацией – этот человек был расстрелян в блокадном Ленинграде. Он попал в поле зрения НКВД в тот момент, когда разместил объявление о покупке слайдов с изображениями красот родной страны. И он в своем дневнике довольно подробно описывает, как впервые встретился с сотрудников НКВД (это вообще мало где можно найти). И в самом этом дневнике есть пометки следователя – то есть дневник использовался как вещественное доказательство. «…старушка принялась расспрашивать, какие негативы мне нужны и для какой цели. Узнав, что я – преподаватель географии, а не шпион, она искренне огорчилась: «Ну вот, я так и знала, что попусту потеряем время. Произошло небольшое недоразумение, придется вам пройти, гражданин, в НКВД и объяснить для какой цели вы хотели купить негативы». Детина, вызванный старушкой, предъявил мне удостоверение… В НКВД было скучно. Сотрудники этого учреждения поражали своей тупостью. Глупая процедура допроса продолжалась около 3-х часов. Лейтенант с трудом написал протокол, который я ему почти продиктовал. Один из методов борьбы со спекуляцией и шпионажем мне теперь несколько знаком».
«Блокадная книга» Даниила Гранина и Алеся Адамовича впервые вышла без цензуры 2010 году. До того она выходила неоднократно, но с цензурными правками. Когда ее воссоздавали в 2010 году – все пометки цензоров тоже дали, как иллюстрацию. То есть восстановили в обычном тексте, чтобы это было зримо. На самом деле эта книга была первой послевоенной попыткой Гранина и Адамовича рассказать правду устами простого обычного человека. По сравнению с тем, что к 2010-му году было известно о блокаде (в том числе и опубликованному в виде дневниковых записей ленинградцев, мемуаров и интервью), то, что было опубликовано Даниилом Граниным и Алесем Адамовичем, не было сенсацией. Как раз наоборот, это было ощущением того, что до чего же боялась власть тогда, если даже такие вещи, которые сегодня и вчера никого не удивят, были вычеркнуты из книги. … Ольга Берггольц в один из первых дней блокады (но тогда называлось это не блокадой, а осадой), писала: враг у ворот! Враг у ворот – это значит блокада. Ольга Берггольц записала в дневнике (опять же: дневник был опубликован впервые под названием «Ольга. Запретный дневник» тоже в 2010 году): «Жалкие хлопоты власти и партии, за которые мучительно стыдно. Как же довели до того, что Ленинград осажден, Киев осажден, Одесса осаждена? А ведь немцы все идут и идут. Артиллерия садит непрерывно. Не знаю, чего во мне больше, ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью к нашему правительству. И это называлось «мы готовы к войне»? О, сволочи, авантюристы, безжалостные сволочи!» Ольга Берггольц всю жизнь писала этот дневник и всю жизнь боялась, что его найдут
На самом деле эти знаменитые записи – не дневник в прямом смысле, это записи в записной книжке Нины Савичевой, родной сестры Тани. Записи 12-летняя Таня делала под соответствующими буквами записной книжки: Ж – Женя умерла… Б – Бабушка умерла… М – Мама, С – Савичевы умерли… Но Савичевы умерли не все. Таня писала помянник для своих выживших родных. …
Мы, когда о Тане Савичевой вспоминаем и говорим, представляем себе такую трогательную фотографию – совсем маленькая девочка, с белым бантиком… Эта фотография принадлежала Нине Савичевой. Они сфотографировались вместе – сестры Нина и Татьяна. Они сфотографировались в конце 30-х годов, когда Таня была еще совсем маленькой. А предвоенные снимки показывают ребенка совершенно другого.
В 1944 году Таню сфотографировали последний раз – в поселке Шатки. Это групповой снимок эвакуированных детей. Тане на нем уже 14 лет. И этот снимок очень редко публикуется и вообще мало кому известен. Это последний снимок Тани Савичевой.
Таня не умерла в блокадном городе, она была эвакуирована в 1942 году и умерла через два года от целого комплекса болезней, которые были вызваны голодом.
Когда мы представляем себе эвакуацию, особенно детскую, как-то сразу возникает такая картинка, что детей привезли куда-то в очень хорошее благоустроенное место, они там учатся, их там очень хорошо кормят, и у них продолжается нормальное довоенное детство. На самом деле это во многом было не так.
Таня Савичева выпала из всех списков: ее нет среди умерших в блокаду, ее нет среди находящихся в эвакуации, ее нет среди вернувшихся…
Ведь у нас очень долго о блокаде вообще нельзя было говорить. И когда мы сделали первую книгу, мы не писали на ней «книга первая», но после ее выхода мы стали получать письма… Очень много трогательных писем. И получилось так, что в следующем году мы собрали еще столько же материала и сделали вторую книгу, на которой же поставили: «Книга вторая». Потом нам принес совершенно потрясающие воспоминания Сергей Николаевич Полторак, доктор исторических наук, интереснейшие воспоминания зенитчика, потом написал свои воспоминания Никита Владимирович Благово, руководитель музея истории школы Карла Мая. Никиту Владимировича мы считаем крестным отцом этой серии книг, потому что он помогал нам находить людей. Когда вышла пятая книга в этой серии, мне позвонила одна дома и сказала, что «я купила вашу книжку, и я девчонкой была в блокаду, но я очень много помню, можно я напишу?» Я говорю: нужно. И так дальше пошло: в библиотеке я увидел книжку воспоминаний о блокаде, которую родственники издали тиражом десять экземпляров… Люди присылают и присылают фотокопии дневников своих родственников. Кстати, здесь нужно небольшое отступление сделать обязательно, потому что само хранение блокадного дневника – это тоже подвиг. Пример из жизни: родная тетя моей жены, которая провела здесь всю блокаду и вела дневник, потом показала этот текст парторгу, и он ей сказал: «Зоя, если хочешь, чтобы нас расстреляли – храни дальше. Я, конечно, никому не скажу. Но лучше сожги». И она сожгла. Когда я это узнал, мне, конечно, было безумно обидно. Но эта история – показатель отношения власти к блокаде.
Понимаете, вот здесь очень важный какой-то такой психологический, нравственный такой порог, когда человек, находясь в жутком совершенно положении, страшном, голодном, он ведёт себя как человек. Потому что были случаи, когда люди сходили с ума. И не один такой случай был, когда в очереди за хлебом человек получал хлеб, и тут кто-то врывался и отнимал его. Вот у нас сейчас в седьмой книге нашей серии будут воспоминания одного человека, который видит эту сцену: женщина получила эту пайку, подскочил мужчина, вырвал у нее из рук и начал есть тут же, тут же набросились, кто был рядом, попытались отнять, и там такая фраза: его били и он ел, и все равно съел этот кусок под ударами… А ведь ей же никто не вернет этот кусок! Государство не выдаст ей взамен другую пайку.
Да, страшно читать, и я понимаю некоторых блокадников, которые не хотят это вспоминать. Что меня подвигает на эту работу? То, что эти книги нужны молодым.
В каждом дневнике есть что-то, что задевает.
Я каждый раз, когда иду по вечернему городу, красиво освещенному, вспоминаю дневники блокадников, которые писали, как они должны были идти на работу по темному, абсолютно темному городу, практически в черноте такой, когда не убран снег, одни узкие тропочки, и надо было так идти 2,5 часа туда и потом 2,5 часа обратно.
ВОСПОМИНАНИЯ
Всю блокаду я ходил в детский сад, который находился на Невском, 154, на втором этаже. Когда мы садились за столики для питания, нам говорили: руки уберите за спинку стула. Это делалось для того, чтобы, когда ставили блюдечко с хлебом, никто преждевременно не брал. Потому что все хотели схватить горбушку. Мы сидели по четыре человека за столиком. Запомнился мальчик. Когда нам подавали на блюдечке кашу, он свою миску накрывал и так с ложкой сидел, и как кто-то только зазевался – он, раз, у того кашу – и в рот себе. А ребята обижались, начинали плакать, он тогда как-то болезненно говорил: «Ну не плачь, возьми, возьми, возьми у меня».
Воспитатели как-то усадили нас: «Ребята, война кончится, вы пойдете учиться, кем бы вы хотели стать?» И я первым поднял руку и говорю: «А я хочу стать поваром». Воспитательница спрашивает: «Колюшка, а почему ты хочешь стать поваром?» А я отвечаю: «Ну, я возьму огромный-огромный котел, наварю много-много каши и всех буду угощать». …мы перестали ходить в бомбоубежище. Когда мы были в детском саду, нас водили (но я этого не помню), а из дома мы не ходили уже. Не было силы. У нас стоял дубовый стол, и мы прятались под стол. Перед мамой был выбор. Она ведь потом поняла, когда голод начался, и стали выдавать по 125 гр. иждивенцам и детям, она поняла, что всех спасти нельзя. Ей предстоял тяжелейший выбор: кого же оставить. И она решила оставить меня. Она из крестьянской семьи, психология такая, что надо последнего мужчину спасать… Видите, какой тяжелый, страшный выбор был перед моей мамой. Я это потом, конечно, понял.
События, которые особое место заняли навсегда в душе, это, опять-таки, репрессии и блокада. Я не могу и, наверное, не нужно стремиться отдать предпочтение, потому что это разные события, хотя у них есть немало общего. Но, видите, репрессии, которые я воочию почувствовал, увидел в очень раннем возрасте и, с годами узнавая всё больше, они всё глубже ранили меня, понимаете, и остались навсегда. Я жил на Песках, на 10-й Рождественской (бабушка и дедушка «Десятая Советская» плохо произносили). И дедушку дважды арестовывали и ссылали на север, в Сыктывкар. И потом, когда началась блокада, дедушка и бабушка, конечно, хотели сохранить внука, я думаю, что они от этих крох, 125 блокадных грамм, что-то отдавали мне, во всяком случае, я выжил, а дедушка у меня на глазах, лежа на кровати под пальто и под матрасом, последний раз сказал мне добрые слова чёрными губами и умер. Потом, позднее не стало бабушки. А перед этим не стало дяди. И вот это ключевой момент. Мне было 5 лет, небольшой возраст, но не такой маленький, чтобы ничего не помнить. В четыре утра пришли сотрудники НКВД и арестовали дядю. …нам сказали: «Десять лет без права переписки». Тогда никто не знал, что эта кощунственная фраза означала… Дядю расстреляли 20 декабря 1937 года. Мы тогда не знали этого и в 1947 году, после войны, я ждал, что дядя вернётся. В конце 50-х мы с сестрой получили документ о том, что он умер от болезни в 1942 году.
В доставке хлеба в булочные участились перебои и большие опоздания. В один из таких дней мы с Наташей встали в очередь в четыре утра, оказавшись уже где-то в шестом десятке. По идее, булочная должна была открыться в девять утра, но так как хлеб ещё не привезли, а другого ничего не было, она была закрыта. А морозище, как нарочно, лютовал. Термометр показывал минус тридцать два. Мы с Наташей поочерёдно бегали домой погреться (булочная была, на счастье, в нашем доме). Некоторые, особенно близко стоявшие от входа, отходить от очереди боялись, чтоб не потерять её, потому что никто не знал, когда привезут хлеб.
Бесконечно долго тянулись часы бесплодных ожиданий. Кое-кто, не выдерживая этого жестокого испытания, уползал домой, чтобы подвергнуть себя ещё большему страданию: абсолютному голоду до следующего дня.
…
За нами стояла одна женщина, возраст которой уже было трудно определить. Лицо её буквально остекленело от сильных отёков и голода. Она очень долго стояла молча, но вдруг заговорила осипшим, слабым голосом: «Завтра я уже, наверно, не приду… У меня в комнате пять покойников. Живая я одна. Вот получу хлеб, приду домой и лягу в одну постель с умершим мужем…».
А хлеб, между тем, всё не везут и не везут. Кажется, что этого уже никогда не случится. Стоим без малого тринадцать часов. Ноги и руки давно окоченели и почти потеряли чувствительность. Носы и щёки – уж и говорить нечего. Многие ушли, не выдержав этой пытки. Да ведь и дома у многих оставлены дети одни, или больные, или немощные старики – члены семьи, которые по каким-либо причинам в данный момент не работали. Все с превеликим нетерпением ждали свои 125 грамм хлеба. Представляете, что значило прийти после стольких часов ожидания без них, без этих заветных ломтиков?
Около семи вечера, наконец, привезли хлеб. Очередь оживилась. Не без споров и пререканий кое-как наладили порядок. Булочную открыли. Очень-очень медленно, но всё же мы стали продвигаться к входу в это «святилище». Там, у места за прилавком, где стояла продавщица, как бы светила, безбожно коптя и дымя, единственная коптилка, которая полностью оправдывала своё название. Весь торговый зал был погружён в глубокий мрак. Но главное место, где совершалось «священнодействие», было освещено достаточно, чтобы всё-таки видеть происходящее.
Самое главное – почему так медленно подвигается очередь – было понято сразу. Во-первых, потому что каждый панически боялся потерять жизненно важные карточки. Тем более, если у него находились не только свои, но и других членов семьи. Боялись, как бы кто-нибудь не вырвал, не отнял – такие подлецы находились, от них больше всего страдали дети. Этот страх многих заставлял прятать карточки в самых невообразимых местах. Когда же нужно было их достать, это оказывалось нелёгкой задачей: одному нужно было скидывать фуфайку и рыться во множестве разных лохмотьев, намотанных для тепла; другому необходимо было снять валенок, а руки и ноги не сгибались от холода; третий снимал шапку и отправлялся «в кругосветку» под подкладку, опять же, окоченевшими пальцами.
Нетерпение очереди в это время накалялось. Во-вторых, нужно было видеть мучения продавщицы, которой не стоило завидовать, что она «у хлеба» (некоторые очень завидовали!). Что же ей приходилось делать? Она брала насквозь промёрзшую буханку, ставила на неё большой нож и била по нему двух- или трёхкилограммовой гирей. После нескольких ударов от буханки отскакивал искрящийся комочек или несколько комочков и крошек, которые разлетались в разные стороны, в том числе и на пол, где царила кромешная тьма. Попробуйте «отрезать» 125 грамм! А большинству нужен был именно это вес. Вот она соберёт крошки и комочки, кладёт на весы. Некоторые покорно, с предельной осторожностью сгребут в тряпочку или бумажку эти искрящиеся льдом бесценные крошечки и бредут к дому усталой, спотыкающейся походкой.
…
Многие берут хлеб на всю семью, но обязательно требуют взвесить его всем отдельно, чтоб было всё точно, по-честному, без обиды, так как дома этого сделать невозможно. Продавщица же старается убедить, что одним весом и лучше, и быстрей, и выгодней. У неё, конечно, очень мёрзнут руки, гиря прилипает к пальцам, да ведь она и тяжёлая.
ТОПОНИМЫ
13 января 1944 года, накануне начала операции по полному разгрому вражеских войск под Ленинградом, в нашем городе было возвращено двадцать исторических названий, уничтоженных после 1917 года. Проспект 25-го Октября снова стал Невским, улица 3-го июля – Садовой, Советский проспект – Суворовским, проспект и площадь Красных командиров – Измайловскими. На карту города снова вернулись Литейный и Владимирский проспекты, переименованные после революции, соответственно, в честь большевиков Володарского и Нахимсона. Улица Розы Люксембург вновь стала Введенской, а проспект Карла Либкнехта – Большим проспектом Петроградской стороны. Вернулись Дворцовые площадь и набережная: первая именовалась в честь Урицкого, вторая – в память 9-го января. Площадь Жертв Революции снова стала Марсовым Полем, площадь Воровского – Исаакиевской, а площадь имени Плеханова – Казанской. Исчезли с карты города имена большевиков Рошаля, в честь которого именовались Адмиралтейские набережная и проспект, а также Слуцкого, именем которого звалась Таврическая улица. На Васильевском острове вернулись Большой, Средний и Малый проспекты. Они именовались соответственно: Пролетарской Победы, Мусоргского и Железнякова. Кроме того – и это может показаться совсем невероятным! – проспект Ленина переименовали в Пискарёвский. Впоследствии, до самого конца 1980-х годов, такой вопрос на повестке дня больше не стоял, даже мысли о возможности вернуть историческое название считались крамольными. Почему же в блокаду такое решение стало возможно?
Я родился в 1932 году, в районе, который петербуржцы знают как район Песков. И мы жили с бабушкой и с дедушкой в коммунальной квартире на улице, которую бабушка и дедушка, когда его выпустили из тюрьмы (это отдельная тема – репрессии, болезненная тоже для меня и близкая), так вот всегда они говорили, что мы живем или мы пойдем домой – на 10-ю Рождественскую. …не то, что они против были, но у них как-то не откладывалось на языке – вот это «Советская улица». К сожалению, волна репрессий жестоко коснулась нашей семьи, дядю расстреляли. Я – в числе тех, кто выжил в блокаду. В 1944 году, когда вернули 20 топонимов, мне было 12 лет, но я берусь утверждать, что это было большинством населения воспринято с благодарностью, с облегчением, с радостью. Вот в моем окружении это было воспринято как справедливое, неожиданное и удивительно смелое решение Ленгорисполкома, Попкова, которого все тогда чтили, так как он отстаивал, спасал Ленинград в годы блокады. Наверно (я не слышал), были люди, которые, может быть, и косо смотрели на это, считая, что это какое-то отступление от принципов революции 25 октября – может быть, такие были. Я о таких не слышал, не знаю – допускаю. Но в целом это было принято как должно и с радостью, и более того – ожидали, что будет продолжение. Ну, продолжения не случилось, по крайней мере, до возвращения городу исторического названия. …по-моему, возвращений было не так много в последнее время, потому что происходит духовное, нравственное оскудение общества, происходит примитивизация.
ВОЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ
Эти события августа-сентября 1942 года решили исход операции. Шанс на прорыв блокады тогда в августе-сентябре был очень велик. 4-й корпус был введен из второго эшелона волховчан. Его ввели в бой неудачно, но даже при всех недостатках у него был реальный шанс дойти до Невы. Если бы они вышли к селу Келколово, которое здесь недалеко находилось, сейчас там массив садоводств, то разгромили бы штаб немецкой дивизии, и, возможно, немцы бы потеряли управление, и достаточно быстро у них бы все развалилось. Этого, к сожалению, не случилось. Ударная группировка была отрезана фланговыми ударами от Келколово, и в этих вот лесах все и решилось.
Именно в этом месте в августе 1942 года случилось окружение подразделений 4-го гвардейского стрелкового корпуса Волховского фронта во время попытка прорыва блокады, известной как «Синявинская операция 1942 года». Это окружение практически не упоминается в советских документах
Останки погибших здесь оставались до 70-х годов. Потом, после того, как территория была отдана под садоводство, они были утрачены. Сейчас здесь массив садоводств. Отдельная поисковая работа здесь велась и ведется вплоть до нашего времени, но какого-либо комплексного исследования так и не было проведено. Отдельных бойцов 4-го корпуса еще с медальонами находили, но, к сожалению, точной привязки так и не сделали, как и с большинством подобных историй в ходе битвы за Ленинград. А в котел, который образовался в августе-сентябре 1942 года, попало примерно 3-4 тысячи человек, и погибло из них примерно 60-70%, т.е. сами понимаете плотность потерь на территории, которая составляет 2-3 км с запада на восток и столько же примерно с севера на юг.
… очень больно и обидно слышать и осознавать, до какой степени советской власти было наплевать на своих победителей, что на неисследованных местах боев строились новые корпуса известной в Ленинграде-Петербурге птицефабрики, экскаваторами ровнялся грунт без поиска именных медальонов и перезахоронения останков. Сколько людей так и не знают судьбы своих пропавших без вести. А ведь очевидно, что поисковая работа даже через 60, 70 лет возвращает имена родным. Вот те, кого смели экскаваторные ковши и щитки бульдозеров? Разве их родные не имели права на надежду узнать о своих защитниках хоть что-нибудь?
Можно сказать, что есть два варианта восприятия истории Невского Пятачка. С одной стороны, это советский героический вариант. С другой стороны – более реальный вариант. К более реальному варианту, к сожалению, мы сейчас только-только подходим. Советский героический – превратился в версию истории и уже живет своей собственной жизнью, потому что в массовом сознании остается мысль о том, что блокаду прорвали прямо на Невском Пятачке, чего в действительности не было. Во время операции «Искра» наступление с Невского Пятачка было неудачным, стоило очень большой крови и сыграло роль в том плане, что удалось отвлечь внимание немцев от основного участка. Отвлечь внимание не на несколько дней, как бы этого хотелось, а на несколько часов, но эти несколько часов оказались кое в чем для операции «Искра» решающими.
Примерная граница плацдарма вглубь от уреза воды до переднего края плюс-минус 100-150 метров. В ширину размеры составляли около 4 км после боев ноября 1941 года. Граница сейчас обозначена Рубежными камнями.
Мы вышли на берег Невы. Мы в тылу плацдарма. Что здесь важно сказать. Вот этот высокий берег и тогда был высоким, вода стояла еще ниже, и вот эта зона была тыловой. Она была относительно безопасна. Относительная безопасность была в том, что сюда, конечно, залетали мины, но пространство не было открытым. А если человек подымался выше, то оказывался на равнинной части, которая полностью просматривалась сверху с 8-й ГРЭС. Также проблема была с рытьем траншей. Здесь песчаная почва, и без укрепления дополнительного глубокая траншея просто осыпалась. Поэтому более-менее чувствовать себя комфортно, если вообще можно говорить о каком-то комфорте, люди могли только у самого берега Невы. Вода до сих пор вымывает и кости, и боеприпасы, и все, что угодно.
Пожарный спуск, на котором мы стоим, здесь не случайно. Он почти посередине плацдарма. Примерно по 1 км в обе стороны установлены Рубежные камни. В реальности в одну сторону, на север, рукав был почти 2, 5 км, в другую сторону чуть меньше.
Вода до сих пор вымывает и кости, и боеприпасы, и все, что угодно
Мы проезжали так называемый призрачный дом на месте бывшей деревни Арбузово, от которой ничего не осталось. Деревню Арбузово штурмовали непрерывно с сентября 1941 по 22 июля 1943.
Рядом с нами есть небольшой овраг. Этот овраг тоже позволял накапливать силы для атаки. Немцы об этом знали, и периметр они постоянно обстреливали, нанося большие потери. В ноябре 1941 года несколько раз обстреливали тяжелыми реактивными минами, т.е. снарядами большого калибра, весом примерно 80 кг, и этим смогли сорвать очередное советское наступление. То расстояние, которое мы прошли от одного из Рубежных камней на шоссе – это средняя глубина плацдарма, плюс-минус 150-200 метров за дорогу. На шоссе вы видели транспарант «Слава героям Невского Пятачка». В 2005 году под этим лозунгом подняли пять бойцов.
Вопрос о том, нужен или не нужен был Невский Пятачок, возникает исключительно из-за тотального искажения советской историографией вообще попыток прорыва блокады. Начиная с первого музея Обороны Ленинграда, все привязывалось к Невскому Пятачку. Но, даже когда плацдарм был создан в сентябре 1941 года, Неву форсировали в пяти местах, а удачно форсировали только здесь. И так повторялось месяц за месяцем. И так как к 43-му году получился уже героический символ, к этому героическому символу приковано наибольше внимания. А по большому счету – в одну сторону минимум четыре попытки форсирования, в другую сторону – минимум восемь. Из них половина это осень 1941 года. Еще две-три попытки – декабрь 1941. Плюс десант у Петрушино. Петрушинский плацдарм, который немцы в октябре 1941 года ликвидировали. Это не проблема плацдарма, а проблема искажения взгляда, когда у нас все фиксируется на одном участке территории, который кое-что значил, но значил не настолько много, как это кажется. Его действительно пытались расширить несколько раз, и последний раз в декабре 1941 было крупное наступление.
…
Невский Пятачок стал символом. Символ – это хорошо, но также надо понимать и знать правду, помнить о ней. Например, чуть ниже по Неве, у впадения реки Тосна в Неву у Ивановских порогов был менее известный, но не менее страшный и кровопролитный Ивановский Пятачок, на котором воевали моряки Балтийского флота. Те из них, кто пережил Таллиннский переход, но остался на Ивановских порогах. Ивановский Пятачок – это также одна из попыток прорвать блокаду еще в августе 1942 года в ходе Синявинской операции. Там также есть мемориал, входящий в Зеленый пояс славы.
Был один эпизод. Что такое укрепрайон? Оборона, насыщенная техникой, чтобы удержать рубеж. Тяжелые пулеметы, минометы, артиллерия. Чтобы было чем отбиться. Пошло наступление, огневая, все как положено. Командиры все знают наперед. Ура, рубеж взяли! Немца посунули, хорошо посунули. Он отходит. Нашу роту строят, и мы идем уже как бы вдогонку им пешком. Один эшелон гонит, второй идет в поддержку, как бы в резерве. Вот я и оказался в резерве. Идем… Проходим сколько-то – деревня рядом. Остановили роту. В чем дело? Солдат к командиру роты подходит: «Товарищ командир, разрешите домой сбегать. Вот тут рядом, у меня тут дом: жена, семья. Только что после немца!» – «Не могу! Не имею права!» – «Я же вернусь!» – «Не знаю. А вдруг, мало ли дело ночное, сбежишь!» – «Да нет же!» – «Ну ладно. Я с тобой двух солдат пошлю». Подходит человек с голубенькими погонами: «В чем дело?» Командир роты ему докладывает: «Вот тут солдат. Проходим мимо деревни, а тут рядом его дом, он хочет пойти посмотреть». Он отвечает: «Нет, не имеешь права! Я держал оборону, я тут старался, воевал. А ты тут домой! Вперед! Шагом марш!»
ПАМЯТЬ
Наш сайт содержит три окошка поиска рядом – это всё одна память: репрессии, войны, блокада Ленинграда как особая беда. У нас более миллиона имён на сайте – и погибших, и пропавших без вести в блокаду, и переживших эту беду. И тоже помогаем советами и вбираем, вбираем материалы. Мы размещаем их на сайте, пожалуйста, люди присылают копии свидетельств о смерти, у кого они вдруг сохранились, их не так много, относительно не много, но они есть, фотографии, рассказы о своих родных.
Вы не представите даже в какой степени перекликаются времена Большого террора и блокады. В Советском Союзе расстреливали до войны, во время войны (и во время блокады) и после войны.
У нас на сайте уже почти 900 тысяч имен погибших и выживших во время блокады. Среди них, конечно, множество репрессированных и родственников репрессированных, которые всю Блокаду ждали «возвращения» из «дальних лагерей» тех, кто в 1937, 1938 году получил приговор «10 лет без права переписки». Это чудовищно – эта ложь государства людям! Какие-то имена расстрелянных во время Большого террора 1937-1938 гг. числятся среди умерших в блокадном Ленинграде, такие случаи помогают установить родственники, которые обращаются в Центр «Возвращенные имена» при РНБ.
…
С 1955 по 1963 год органы ЗАГС выдавали свидетельства о смерти расстрелянных во время Большого сталинского террора как об умерших от болезней в 1941-1945 годах. Родные погибших должны были верить лжи.
В случаях, когда после 1963 года лживые сведения в органах ЗАГС не были исправлены, имена расстрелянных ленинградцев вошли в Книгу памяти «Блокада». Таких справок в Книге памяти встречается много. Как правило, в них отсутствуют сведения о месте проживания и месте захоронения.
Вот, в 16-м томе Книги памяти «Блокада» помещена справка: «Кроон Владимир Иванович, 1920 г. р. Дата смерти: март 1943. Место захоронения: неизвестно». Владимир Иванович не умер в Блокаду. Он расстрелян в ленинградской тюрьме в ночь на 12 октября 1938 года по так называемому списку «Эстонцы» № 50, порядковый номер в предписании на расстрел 32. Всего в эту ночь в Ленинграде расстреляны 152 человека по спискам «Эстонцы» № 50 и «Эстонцы» № 51. Расстрелянные в ночь на 12 октября 1938 года помянуты в 11-м томе «Ленинградского мартиролога». Вот справка о Владимире Ивановиче: «Кроон Владимир Иванович, 1910 г. р., уроженец и житель г. Ленинград, эстонец, беспартийный, зав. инструментальным отделом завода «Ленпишмаш», проживал: ул. 3 Июля, д. 93, кв. 16. Арестован 12 июля 1938 г. Особой тройкой УНКВД ЛО 9 октября 1938 г. приговорен по ст. ст. 58-6-9 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Ленинград 12 октября 1938 г.»
Именно тогда начал формироваться такой, я бы сказала, двусмысленный миф о Ленинграде. Город-герой – да. Но не город-мученик. Даже на Нюрнбергском процессе среди свидетельств обвинения изначально блокада Ленинграда не проходила как преступление против человечности. Разрушение ценностей культуры – да. Разрушение промышленных объектов – да. Но только в 1977-м году было принято дополнение к Гаагской конвенции о невозможности использования голода против мирного населения. Но не в 1946-м, когда был Нюрнбергский процесс, потому что советское руководство и советские обвинители Ленинград именно в этом аспекте не воспринимали. Тогда начал формироваться миф о Ленинграде и о блокаде как только о городе-герое. Это правда. Но этот героизм многократно более ценен (если так можно сказать), когда мы знаем о том, что реально происходило с городом и горожанами. Только в 60-е годы были первые робкие попытки выяснить, сколько же погибло во время блокады. Дело в том, что переписи населения в Ленинграде не велось ни в 45-м, ни в 46-м, ни в 47-м году. Можем догадываться, по каким причинам. Мы точно не знаем до сих пор, сколько было эвакуировано из блокадного Ленинграда. Очень разнятся цифры. Сколько вернулось после войны в Ленинград. Соответственно, если бы были известны эти цифры, можно бы было понять, каково число жертв.
Я обещала вам рассказать об одном документе. Сначала этот документ я нашла в Свердловском областном архиве. Документ очень поздний, что меня и удивило. Этот документ, опять же, 1977-го года. Документ об охране государственных тайн в печати. Так вот, в числе информации, запрещенной к публикации, были любые данные, касающиеся количества жертв блокады Ленинграда, разосланные по тем регионам, где было наибольшее скопление эвакуированных предприятий и, соответственно, ленинградцев. Понятно, почему я нашла в Екатеринбурге. Потому что в Свердловск и Свердловскую область, и вообще на Урал, было эвакуировано огромное количество учреждений, в том числе и учреждений культуры, из Ленинграда. Так вот, единственная цифра, которая была разрешена к опубликованию, это 600 843 человека. Обратите внимание, какая точность: 843, не больше, не меньше. Что же это на самом деле за цифра? Она прозвучала, между прочим, на Нюрнбергском процессе. Это цифра, опубликованная уполномоченным по продовольствию госкомитета обороны Дмитрием Павловым, который был командирован в Ленинград весной 1941-го года, посмотреть на ситуацию с продовольствием из Москвы. Так вот, это цифры, которые ему выдали за первые месяцы блокады, до февраля 1942-го. Мы прекрасно понимаем, насколько они приуменьшены. В целом. Однако это была единственная цифра, которая считалась законной и реальной. Не только Даниил Гранин, но и последующие, следовавшие за ним историки, в том числе историки, пережившие блокаду будучи детьми, в числе которых и гуру исследований о блокаде Геннадий Леонтьевич Соболев, профессор Петербургского университета, как раз говорил, что он пытался уже в 60-е годы, будучи молодым сотрудником Ленинградского института истории, найти данные о смертности в Ленинграде. И как сразу его лишили, в общем, возможности не только искать, но и преподавать. Потому что тема была абсолютно закрытой.
АРХИВЫ
Я даже позволил себе придумать понятие архивного абсентеизма, который, как мне кажется, поразил сегодня не только наших общественных деятелей и публицистов, которые берутся рассуждать на исторические темы, но и некоторых профессиональных историков, которые избегают сегодня работы с архивными документами, предпочитают конструировать умозрительные конструкции, извините за каламбур, заниматься произвольным интерпретированием исторического процесса, вместо того, чтобы работать с архивными документами. Эта работа трудная, невидная, долгая, но без нее мы никогда не сможем приблизиться к адекватному воспроизведению тех или иных исторических процессов, событий. Назад, в архивы – я бы так сказал об этом.
«Информационная сводка №44.
25 декабря 1941 года в 10 часов 30 минут состоялось совещание всех секретарей и директоров организаций района по вопросу прибавки нормы на хлеб.
…
В этот же день с утра рабочие, служащие и инженерно-технические работники заводов, фабрик и институтов, узнав о новых нормах, выразили большую радость и воодушевление в следующей форме…
Тов. Кишина – зав. Технической библиотекой заявила: «Правительство ни минуты не задержало прибавки нормы и при первой возможности норму увеличило. Я всегда верила в нашу мудрую политику». Она же выразила в связи с военными действиями опасения по поводу возможности химического нападения со стороны озлобленных фашистов.
…
На … кино-студии «Ленфильм» имеется еще незначительное количество случаев скептического отношения к увеличению нормы хлеба. Так, например, рабочий Механического цеха токарь тов.Привко сказал: «Ну что это каких-то 200 грамм хлеба, это все же недостаточно».
Актер тов.Москвин, утвердительно отзываясь об увеличении нормы, однако не проявлял радостного настроения со всеми вместе.
…
Большое оживление наблюдается у молодежи. … Вот, например, комсомолка отдела Главного механика Люба Буевцева заявила: «Товарищи! Мы жили на 125 гр. хлеба, работали не жалея сил, но теперь, когда наша героическая Красная Армия освободила пути для подвоза хлеба рабочим Ленинграда, мы еще упорнее будем работать, чтобы еще больше помочь нашим бойцам в разгроме фашизма».
…
В цехе №№ 51, 52 и др. цехах народ настроен радостно, многие заявляют: «Теперь… мы еще не то покажем после добавки хлеба».
…
Как сообщает партинформатор этого же завода тов.Грязев, он лично утром, в темноте идя за группой рабочих, слышал, как они обсуждали поведение какого-то товарища, который заявил, что добавка 100 гр – это подачка».
«В городской комитет ВКР(б).
Информация.
17 часов 26 декабря 1941 года.
Сегодня с утра весть об увеличении норм на основной продукт питания – хлеб – молниеносно облетела по всем предприятиям, учреждениям, домохозяйствам Дзержинского района. Люди стали неузнаваемы. Чувствуется подъем среди всех слоев населения. Радостным воодушевлением охвачены и домохозяйки, обнимающие, поздравляющие и целующие друг друга при встрече у булочных и на улице, и служащие многочисленных учреждений и предприятий района, рабочие и ученые.
26 декабря – день ликования Ленинградцев, день перелома в настроении людей.
Характерен факт в Тресте №48, еще накануне вечером инженер т.Исков в беседе с управляющим т.Громовым сказал: «Я не в силах ходить и видимо завтра слягу, чувствую себя плохо». Сегодня утром т.Исков пришел на работу одним из первых, радостный, оживленный и бодро с улыбкой пошел по заводам «Электрик» и др., где работают бригады рабочих их треста, человек стал неузнаваем.
Дзержинский район – район советской интеллигенции, и ее настроение является характерным для определения настроения основной части района.
На митинг ученых и сотрудников Лен. Дома Ученых им. М.Горького Академии Наук СССР собралось 125 человек. На митинге выступило 5 ученых. «Прибавка хлеба очень важный факт, характеризующий наши продовольственные возможности в связи с успехами Красной Армии, – говорит в своем выступлении доктор медицинских наук, профессор т.Барбас М.И. – Мы, ученые, должны работать для обеспечения максимума успеха в работе своих институтов, а также работать на оборону». Доктор исторических наук, профессор т.А.И.Молок сказал: «Ученые Ленинграда вместе со всеми трудящимися с большой радостью встретили постановление правительства об увеличении с сегодняшнего дня норм хлеба. Мы усматриваем из этого хороший симптом перелома улучшения продовольственного снабжения Ленинграда, что связано с успехами нашей героической Красной Армии, которая самоотверженно выполняет данное ей боевое задание о прорыве кольца вражеской блокады вокруг нашего города. Мы обязуемся ответить на эти успехи наших доблестных войск и на заботу нашего Советского правительства усилением нашей трудовой деятельности – нашей научной, педагогической и общественной работы. Уверен, что все ученые Ленинграда разделяют мои чувства».
Эти же мысли выражали в своих выступлениях доктор юридических наук, профессор т.Б.С.Мартынов, художник В.М.Измайлов и проф. Т.Смирнов».
«О некоторых настроениях среди трудящихся Дзержинского района.
Во время переучета военнообязанных запаса, который проходил в районе с 4 по 10 января 1942 года, отмечено следующее.
Подавляющее большинство военнообязанных переучет понимают и правильно оценивают обстановку и трудности, переживаемые с блокадой города… Но имеются отдельные упаднические настроения, связанные с переживаемыми трудностями, особенно в связи с мародерскими делами – существующими на рынке ценами на продукты.
Так, член ВКП(б) Заливин, Александр Яковлевич, работает в Снабвоенторге ЛВО, состоит на партийном учете в Дзержинском РК ВКП(б), при беседе заявил следующее: «Вы все врете, о каких-то кольцах блокады толкуете, вы все скрываете, даже скрываете, откуда стреляют». После разговора с политруком Васильевым – заплакал и признал, что его заявление неправильное…
Вольшанин – командир запаса, временно не работает, заявил: «Отправьте в армию, или должен покончить самоубийством, другого выхода не вижу, я опух, теряю человеческие силы».
Орлов, Николай Иванович, 1908 г. рождения, б/п, работает в 5-м Швейнике нашего района, грузчиком, заявил: «Мы умираем с голоду, я не могу жить только на 350 гр хлеба, совершенно не получив за две декады никаких других продуктов, у меня жена и ребенок 2-х лет тоже голодают».
Серов, Павел Иванович, работает в Стройконторе Куйбышевского района: «Бросьте обманывать нас, что о нас заботиться постоянно тов. Сталин, если бы он интересовался – были бы продукты. Мы скоро все умрем, если по сводкам информбюро у нас убивают по 200-600 немцев в день, а умирают у нас тысячи мужчин».
Кешаков – слесарь Военно-Медицинской Академии, заявляет: «Если блокада в ближайшие дни не будет прорвана, то все население Ленинграда, которое живет на пайке, начнет вымирать, останутся лишь ловкачи и жулики, которые пристроились на всякие теплые места, за последние две декады продукты не выдают. Моя дочь и жена голодают и пухнут… На рынках-толкучках ничего купить невозможно, т.к. все очень дорого. Так, например, одна конфетка стоит 10 рублей, плитка шоколада 120-150 рублей или 600 гр хлеба».
Котлас, 1902 г.р. заявляет: «Почему прекратилась эвакуация, ведь это же облегчило бы наше положение. Нужно срочно улучшить снабжение Ленинграда, иначе все население обречено на гибель…»
Сухолетов, рожд. 1895 года, работает техником на Варшавском вокзале: «Спекулянты мародерствуют, а народ умирает». Комсомолец Смотров, Ал.Корнилович – студент 2-й фельдшерской шкоды, заявил: «…за 75 грамм жиру заплатил 80 рублей».
…
Петров, В.И. – командир 2 взвода Дегазационной команды 7 участка, в частной беседе с бойцами вел контрреволюционный разговор, в котором заявил, что: «Ленинградцы все мрут от голода…». Кроме того, Петров заявил, что «Сообщения печати о голоде в Финляндии являются неправдой». Петров из МПВО отчислен и материалы о нем переданы в НКВД».
Программа Екатерины Чирковой «Ходим в архивы. Читаем документы»
См. также:
Что делали для прорыва блокады Ленинграда в 1941 году