QR-код для пожертвований через СБП в вашем смартфоне.
ВЕРСИЯ ДЛЯ ANDROID
Как преодолеть последствия гражданской войны
К 100-летию 1917 года
Сегодня мы всё чаще слышим, что гражданская война не окончена.
Наверное, это справедливое высказывание: между сторонами этой войны мир не заключен. Да и не бывает так в гражданских войнах. А как бывает? И что надо сделать, чтобы не было такого тревожного чувства: еще идет гражданская… еще нет примирения, нет согласия.
А хотелось бы. Через 100 лет! Пора уже.
Что же надо сделать, чтобы преодолеть последствия гражданской войны и достичь согласия в обществе, так необходимого для плодотворного созидания будущего страны и народа?
Гости студии «Град Петров» – о том, как закончить гражданскую войну в сердцах и умах.
Протоиерей Александр Рябков:
Что у нас происходит: мемориальную доску Колчаку нельзя повесить, а на улице Белы Куна можно жить. Вот я иду на радио мимо Морского корпуса Петра Великого, и там Ленин отметился – где он только не побывал, везде эти доски. А адмиралу Колчаку – нельзя. Что Ленин тут делал? А Колчак здесь учился. Вот сейчас говорят: если бы Исаакиевский собор передавали Церкви в 1990-е годы – не было бы никаких проблем. Так вот, если бы доску Колчаку тоже вешали в 1990-е годы – и тоже – не было бы никаких проблем. Вот в чем всё дело! Если бы тогда были бы убраны доски Ленину и повешены доски Колчаку – не было бы сегодня таких протестов против передачи храма – Церкви.
Протоиерей Александр Степанов:
Передача храма Церкви – это всегда благое дело и совершенно естественное дело, в котором как раз и выражается восстановление справедливости, которая сто лет назад была так жестоко попрана.
3. Справедливая мемориализация: или и красным, и белым, или – ни тем, ни другим
Протоиерей Александр Дягилев:
Есть опыт стран, которые преодолели раскол общества после гражданской войны. Это Великобритания и Испания. Их способы почти противоположны: одни ставят мемориальные знаки всем сторонам, другие – ни одной из сторон никаких памятников. Так вот, чтобы гражданская война и у нас закончилась по-настоящему, чтобы ее не разжигали, надо так: принципиально демонтировать все памятники и Колчаку, и Ленину, и Фрунзе, и Тухачевскому, и всем-всем-всем, переименовать все улицы на нейтральные. Либо вариант два: будут стоять памятники и тем, и этим. И Ленину, и Колчаку, и Деникину, и Врангелю…
Священник Дмитрий Симонов:
Мы задаемся вопросом: произошло ли покаяние после событий 1917 года и последующих? Наверное, нет. Потому что покаяние – по-гречески метанойя – это изменение отношения. Что же нужно сделать? Не быть равнодушными к злу и не бояться называть зло – злом.
5. Кто-то должен сказать «мы сожалеем»
Евгений Водолазкин:
Примирению должен предшествовать разговор, нужно разобраться, что же произошло, и, наконец, должно быть произнесено: «Мы сожалеем».
6. Признать большевизм преступлением
Олег Шевцов, основатель общественного движения «Белое Дело»:
То, что происходит сейчас – это очень важно. Очень важно, чтобы мы в этом году, в 17-ом, создали различные институты, где бы говорилось о той трагедии, которая случилась с нами в XX веке. Чтобы извлечь из этого уроки. Чтобы сказать: то, что происходило – это неприемлемо. Большевики уничтожали целые сословия русских людей. Это надо признать преступлением.
7. Найти правильный термин, определяющий события 1917 года
Протоиерей Владимир Сорокин:
Надо сначала определиться, что именно произошло: революция, переворот, бунт, смута – что? Когда мы правильно назовем это событие – это будет шагом к примирению.
Борис Колоницкий:
Надо исследовать опыт других стран. У нас под боком – опыт Финляндии. Там была кровопролитная, очень болезненная для небольшой страны и очень жестокая гражданская война. Последствия ее – невероятно тяжелы. И Финляндия прошла путь преодоления гражданской войны и уже к концу 1930-х годов могла продемонстрировать консолидированность общества. Что делали финны? Конечно, разница еще и в том, что там победили белые. Но уже в конце 30-х годов, когда понятно было, что есть угроза мировой войны, были предприняты серьезные меры, например, в 30-е годы стали выплачивать пособия не только пострадавшим семьям белых, но и семьям погибших красных. Это дало свои результаты, и мы видим, как маленькая Финляндия выстояла.
9. Нужно апеллировать к лучшим качествам в народе
Кирилл Александров:
Дело в том, что в XX веке не только русский народ пережил революцию с ярко выраженным социальным подтекстом или с претензией на глобальные социальные перемены. Вот два моих любимых примера, причем оба эти примера сопровождались в той или иной степени иностранной интервенцией, так же, как это было и у нас. Это Финляндия и Испания. Я убежден в том, что в ходе социальных катаклизмов и гражданских войн все-таки позиция народа, нации является определяющей для исхода событий. И тот выбор, который сделали финны и испанцы в XX веке, оказался совершенно другим и привел эти страны к совершенно другому результату к началу XXI века. Причина, разгадка русской революции лежит в народном состоянии, в народной массе. Петр Бернгардович Струве, тоже один из величайших русских мыслителей и политических деятелей первой четверти XX века, говорил, что большевизм так же народен, как народно сквернословие. Все выдающиеся русские государственные деятели –Мордвинов, Милютин, Райтерн, Кривошеин, Столыпин – они все пытались обращаться к каким-то лучшим качествам русского человека, к лучшим качествам русского народа. Ленин и Троцкий апеллировали, безусловно, к худшим качествам. И вот в этом смысле мысль о том, что большевики дали русским людям право на бесчестие, очень и очень, мне кажется, глубока. Я уверен в том, что варварское отношение к дворянской культуре зиждилось совсем не на мести за какие-то старые грехи крепостного права, а на чем-то более глубоком.
10. Нужно больше исторической правды, церковные люди должны больше рассказывать о новомучениках
Священник Дмитрий Симонов:
Мне кажется, что правда поможет. Потому что как только начинается искажение истории, тут же начинается мифотворчество, просто губительное, и есть большая опасность увлечения героизмом, иллюзиями, и немало этому способствует идеологизация. Для большинства людей, которые выросли в Советском Союзе, очень сложно признать, что многие годы говорили, что это так, а этого мы не знали, это от нас скрывали. И всегда людям очень сложно признавать факт того, что мы были неправы. Но Евангелие нас учит честности (и в этом смысл смирения во многом) признаться: мы были здесь неправы. Или наоборот, мы здесь были правы, но нас не услышали. Для того, чтобы научиться сохранять этот мир, нам нужно научиться понимать, исследовать эти исторические моменты. Вообще, люди очень склонны кидаться в крайности, и крайности всегда губительны. Только просвещение может помочь, и живой диалог, умение принимать позицию другого, просто понимать, что мир важнее, чем вражда, что мы не сможем на вражде построить никакого будущего, но дать правильную оценку нужно. Нужно поставить диагноз. Мне кажется примером может быть Германия: после Второй мировой войны нацизму в Германии дали строгую оценку, переосмысление произошло, были сделаны выводы. Очень интересно посмотреть на опыт США, очень серьезного разделения после гражданской войны в ХIХ веке: Север — Юг.
Мне кажется, периодически возникает путаница Родины и государства. Когда я, например, критически отзывался о гражданской войне, коллективизации, то я нередко слышал в свой адрес упрек, что я Родину не люблю. Это всегда спутанные понятия, потому что не нужно нивелировать эту разницу между Родиной и государством. Моя Родина – это моя Родина, а государство, которое в этот момент – это другое, и я могу быть не согласен с этими идеями, которые оно мне предлагает, могу их не разделять, но это не значит, что я не люблю Родину. У нас патриотизм всегда исключительно с государством ассоциируют. Мне кажется, для Церкви очень важно в этом контексте нести свою миротворческую функцию, но при этом зло называть злом, никогда не бояться, иначе нравственного назидания не получится. А уметь воспитывать такое рыцарское отношение к оппоненту, не стесняться признавать свою неправоту, свои ошибки, но не доводить эту полемику до абсурда, потому что, если сейчас мы будем тратить силы на такой принцип «давайте не будем об этом, давайте все помиримся, обнимемся»… Для нас, для христиан, для Церкви важно, что вот в такие сложные моменты мы должны помнить слова Христа, которыми Он начинает Нагорную проповедь: вы – соль земли, и если соль потеряет свою силу, то она становится никчемной. Будучи солью земли, мы должны быть такой лакмусовой бумажкой, мы должны сопротивляться злу и не дать этому злу царствовать в мире. Именно поэтому должны даваться какие-то исторические оценки. Тем более, что у нас за плечами сонм Новомучеников и трагичный опыт Русской Православной Церкви в ХХ веке, и он нас должен поддерживать, вдохновлять именно на честность, на правду. Историческую правду, которая, я уверен, поможет настроить диалог. Недавно один мой знакомый священник поделился, что он разговаривал на встрече с представителями культуры, политики, и когда он стал говорить о Новомучениках, многие с интересом и удивлением слушали, а потом в личной беседе признавались ему, что они ничего этого не знали.
11. Всех сосчитать, всех назвать по именам
Протоиерей Владимир Сорокин:
Мне не хватает точности в фактах. Историки даже друг с другом расходятся – сколько священников и мирян было убито? Сколько выслано? Сто лет прошло – пора уже посчитать до одного человека, по именам — каждого знать.
12. Церковь должна формировать «повестку дня»
Священник Василий Селиверстов:
Невылеченность многих болезней, которые мы наблюдали в обществе и в Церкви и где бы то ни было еще, накануне Февраля и накануне 17-го года – вот что меня лично тревожит. Потому что я вижу, что многие события, многие негативные стороны никуда не делись. Хотя вроде бы такой кровавый период, тяжелейший – все сто лет, не было у нас, наверное, такого времени для нашей страны, и эти все 100 лет не научили нас ни отношению к этим событиям, ни осмыслению их в масштабах страны. Те же новомученники и исповедники Российские: тысячи имен только выявленных, а сколько десятков или сотен даже тысяч не выявленных. Тем не менее, народного почитания особого мы не наблюдаем. Поминание их имен на службе воспринимается как добавка к той исторической части перечня святых, которая существовала до прошлого столетия. И у нас может соседствовать какое-то совершенно искаженное восприятие всего исторического процесса, тяга к прославлению палачей, соединенная с абсолютно традиционной церковностью. Хотя, казалось бы, после того, что произошло, оценка этих событий просто напрашивается. Конечно, здесь должны быть лидеры мнений, в первую очередь, государство, и не в лице только чиновников, а деятелей культуры, образования. Понятно, что если не предлагать эти темы, то спонтанный интерес, действительно, не возникнет. Мы оказываемся все равно заложниками «повестки дня», и эту повестку дня надо формировать, и Церковь ее должна формировать тоже.
13. Назвать по именам не только жертв, но и палачей
Протоиерей Александр Степанов:
Но памятники лидерам, которые заварили всю эту страшную кашу в России, которые вели и направляли, те, кто подписывали расстрельные списки, те, кто сами принимали участие в этом – вот кому памятников быть не должно! Они, несомненно, являются преступниками, но это – в моем понимании, в понимании наших коллег на радио и еще какого-то количества людей, а для страны в целом – это не так. У нас не было никаких Нюренбергских процессов, не было никакого судебного разбирательства того, что происходило в то время. У нас произошли реабилитации некоторых людей: признали, что они были невинно осуждены. А те, кто их осуждал, кто их расстреливал? Нужно назвать эти имена, и не просто назвать, а должен пройти процесс, и они должны быть объявлены преступниками против человечества, на государственном уровне.
14. Не принуждать уживаться вместе двум противоположным идеологиям
Даниил Петров:
Первое, что надо делать: обращать внимание, что есть такое противоречие в нашей с вами современной жизни, противоречие, унаследованное от советского периода. Второе: не торопясь, постепенно, холодно, без горячности устранять эти противоречия. Владимир Михайлович Лавров, который является заместителем директора института Российской истории академии наук, эту проблему еще иначе описал. Он сказал, что на самом деле гражданская война, которая терзала Россию после Октябрьского переворота, – она до сих пор длится, просто прекратилась горячая стадия этой гражданской войны, но осталась латентная, холодная стадия этой войны, когда у нас в обществе пытаются ужиться две совершенно две противоречащие друг другу идеологии. Одна идеология, которая позволяет себе прославлять террористов и убийц, авторов репрессий; и другая идеология, которая это совершенно исключает. Важно видеть это противоречие, и топонимика для меня, в первую очередь, конечно же не самый главный вопрос государственного управления сегодня. Но это лакмусовая бумажка, прекрасный показатель, насколько все в порядке в нашем обществе или нет, потому что до тех пор, пока уважаемые граждане России не определятся, куда ж нам плыть, как говорил Александр Сергеевич Пушкин… Плыть ли нам, в кавычках, в светлое коммунистическое будущее, как нам советовали 70 лет, либо строить государство на неких иных принципах. Возможно, на тех нравственных принципах, на которых базировалась Россия тысячу лет до того, как пришли к власти большевики. Вот до тех пор, пока эта дилемма не будет разрешена, у нас будут возникать многие проблемы, в том числе террористические акты в метро, аэропортах и на других объектах. Поверьте, между этими факторами есть прямая причинно-следственная связь. Она, возможно, не так очевидна для простого гражданина – связь между текущими проблемами государства, скажем, и идеологической основой существования государства. Но, только поняв эту связь, можно эти проблемы преодолеть.
15. Перестать «экономить силы» народа тем, чтобы обвинять в трагедиях кого-то другого
Марина Михайлова:
Другой такой нации, которая бы так страдала от самой себя, просто нет. Евреи – им понятно кто враг – фашизм, или прощеный враг, или еще что-то, в общем, там понятно: вот мы, вот они. А у нас-то кто против кого? То есть мы ни на минуту не можем представить себе врага, потому что получается, что мой враг – это мой брат, это я, в конечном счете. Из-за того, что мы находимся в такой жуткой ситуации, – когда мы не в состоянии расставить никакие нравственные оценки, мы не в состоянии понять, что с нами происходило, – у нас происходит какое-то скукоживание и такое вот закрючивание нашего жизненного организма. То есть, мне кажется, что русский человек – он так боится, что опять чего-то на него свалится, что он всячески экономит силы, и из-за этого этих сил у него становится еще меньше. Так вот, до тех пор, пока мы не научимся расходовать свои силы на что-то внешнее, их будет становиться все меньше и меньше.
Супруги Лодыженские (Париж):
Мы чувствуем, конечно, что вся аристократия уехала. И это чувствуется даже на лицах и фамилиях. У нас в эмиграции – там, не знаю: Лопухины, Оболенские. И, в общем, мы чувствуем, что в России все эти фамилии больше не существуют. Вот это нас огорчает.
Конечно, трудности большие. И вот Черчилль говорил, кто такой пессимист, кто такой оптимист. Пессимист – это тот, кто говорит, когда у него трудности: ничего не могу сделать! А оптимист говорит: трудности? – а вот это мне дается много возможностей!
Так что я очень прошу вас: будьте оптимистами.
Жорж Нива (Париж):
Историческая память англичанина, француза и венгра – разная. Мы добились некоторой общей исторической памяти с немцами. Это была длинная работа комиссии историков, с тем, чтобы учебники, которые рассказывают, скажем, о Первой и Второй Мировых войнах, были идентичны во Франции и в Германии. Мы исходим из очень противоположных позиций, но, раз мы хотим создавать какую-то Европу, не стирая, конечно, историю, вот, это самое трудное, – не надо стирать ни одного слова из этой истории, ни одного факта! Но, чтобы речь о них была бы параллельна, а, если можно, идентична, скажем, в школе во Франции и в школе в Германии. Этого мы добились с Германией, по-моему, это в России недостаточно учтено, это великий результат! Это примирение в глубине, в глубине! Младшее поколение совершенно по-другому смотрит. Тут им дают довольно много исторических фактов…Так что у нас есть, конечно, довольно острая проблема нашей исторической памяти, и она очень отличается от российской, где, как я вижу, наоборот, бывают слишком узкие националистические взгляды на свою память. Разрыв памяти, который случился во Франции – момент революции. Все, что было до – это кануло, это стало культурой. Это Версальский дворец, да. Но, как он создавался, и что без Людовика XIV его не было бы, об этом не думают. Большевистская революция, как мне кажется, не сыграла такую роль полного разрыва, теперь. Потому, что все берется обратно, все впитывается: до семнадцатого года, советский период и постсоветский период, как будто это одна великая эпопея нашей страны, где были враги, и они резали друг друга, но все это «наше». … В России сейчас есть замечательные издания документов, а что касается синтетических работ, то они обычно грешат слишком навязчивыми идеологемами, я бы сказал. Какая бы ни была эта идеологема. … Я открыл для себя, что очень трудно синтетически мыслить.
18. Возродить Россию может только Бог – если увидит наши слезы покаяния
Протоиерей Александр Рябков:
Под водой Рыбинского водохранилища остались могилы моих предков. Хотя это мои предки, для меня это люди как будто из другого мира. Потому что когда я поминаю их имена на литургии или на панихиде – это даже какие-то имена другие: Агриппина, Терентий, Лаврентий, Прокофий, Порфирий, Феофилакт, Хрисанф, Матвей… Я молюсь за них и представляю, что они там – там, где эти три монастыря были, Дорофеева пустынь, Афанасьевский монастырь в Мологе, Леушинский монастырь, вот эти села, родная деревня моего деда, Зуевское село, где его крестили, Девшино, Успенский храм, где крестили мою бабушку, в селе с чудесным названием Княжий городок. И вот, сегодня мы уже говорили про отношение к людям… так дело все в том, что нарушено не только отношение к природе, но отношение к людям. Ради каких-то очень проходящих, сиюминутных целей – не ценились люди. … В Россию как будто выстрелили. И вот эта дыра – она никуда не денется, она останется, и с этим надо жить, эта рана будет нам напоминать всегда о нашей истории. Мы говорим и о Белом Движении, и о Русском Зарубежье… Но ведь было не только изгнание людей, которые вынуждены были уехать – дворяне, аристократы, философы, ученые, у нас была еще и коллективизация.
Пребывая в своей стране – мы как будто в изгнании. Потому что страну поменяли, ее просто отняли. Это действительно потерянная родина, дорогая родина. Родина, которую невозможно воскресить никак. И вот сегодня мы думаем, что нам делать с мигрантами. А нас мало. Так то, что нас мало – это предмет для покаяния. Мы не берегли себя, не берегли свою Родину.
И что нужно делать? Нужно как на реках Вавилонских – сидеть и плакать покаянными слезами, тогда этот покаянный плачь, этот стон, это стенание, это сетование может быть услышано Богом и тогда снова сможет Россия возродиться.
19. Один из положительных признаков – когда люди снова захотят работать на земле
Марина Михайлова:
Была песенка социалистических времен: «Мы кузнецы, и дух наш молод, куем мы счастия ключи…» И дальше всякие звенящие оптимистические слова. Так что это за кузня таинственная у Блока? Это место, куда люди тащат плуги, другие орудия труда, потому что хлеб сеять мы больше не будем, работать мы больше не хотим. Мужики складывают все в страшную бесовскую кузницу, наскоро сложенную, жуткую, откуда дым валит, как из преисподней, и вместо того, чтобы любить свою землю, работать на ней и хлеб растить, они берут вилы и странные страшные мечи и идут куда-то. Куда они идут? Что делать они будут? Мы знаем: гражданская война идет, и они сейчас на эти вилы – всех, кто не нравится по каким-то причинам, и этими мечами сейчас старый мир мы разрушим… Удивительно, что эти вещи смутные, сновиденные, ни сны, ни явь, Блок пишет в марте 1921 года. Все это так и будет, так и есть. Русская деревня погибнет. Мы знаем, как прошли все страшные процессы, раскулачивание, уничтожение. Сегодня деревни пустеют, умирают, и никому в голову не приходит, что можно жить в деревне и работать на земле. Сейчас, к счастью, что-то начинает немножечко разворачиваться в другую сторону. Иногда я говорю со случайными людьми на улице, в разных местах, и слышу иногда замечательные слова. Вот недавно мне один молодой человек сказал: «Я в Петербурге живу только для того, чтобы заработать денег и построить себе дом. А у нас в деревне можно такой дом прекрасный построить, и за такие деньги маленькие, за какие у вас и комнату жалкую в коммунальной квартире не купишь». Я у него спрашиваю: «А что вы там будете делать?» – «Как – что? Работать буду. У моего отца корова есть, овцы. И у меня будут». Люди начинают понимать, что жить на земле хорошо. Эта работа тяжелая, конечно, кто бы сказал, что работать в деревне легко? Конечно, это трудно, но эта работа и благодарная, и благодатная, и это жизнь настоящая, это не то же самое, что таскаться по грязному городу и какие-то вещи покупать, а потом перепродавать кому-нибудь.
20. Обратиться к опыту преодоления Русской Смуты в начале 17 века
Протоиерей Александр Степанов:
Если говорить об актуальности праздника народного единства (4 ноября), то это – праздник самоорганизации народа. Потому что до этого народ объединялся личностью монарха, а то, что произошло в начале XVII века – это было постепенное обретение собственной идентичности вне зависимости от монарха. Конечно, в результате монарха избрали, но надо было прийти к какому-то единству, консенсусу? И народ сам пришел к идее, что он соборно может избрать монарха и тем самым заявить, что он желает продолжать существование в единстве на этой территории в государственных организационных формах. Именно эта самоорганизация народа в форме Собора позволила преодолеть Смутное время, победить внешних врагов, преодолеть свои противоречия, свой эгоизм, частные интересы, и на первый план вышел общий интерес, который и был зафиксирован в выборе новой династии. Здесь вопрос был не в том, чтобы найти наиболее легитимный вариант, здесь было преодоление смуты внутри сознания людей. И очень важно то, что идентичность, обретенная страной, была связана самым непосредственным образом с Церковью, и Церковь сыграла ключевую роль в этом преодолении, потому что это был единственный институт, абсолютно всеми признаваемый, как стержень народной жизни. Казанская икона стала символом этого объединения народных сил – и это тоже очень показательно.
Сегодня мы тоже находимся в таком смутноватом состоянии в нашей стране, в плане разобщенности. Слава Богу, что это не выливается в катастрофические формы. У нас нет единых взглядов – какой должна быть страна, какой смысл ее существования, по какому пути надо идти, какие ценности мы признаем, как главные. Мы не понимаем, кто мы, и зачем мы все собрались на этой одной шестой части суши, и что нас ждет.
Говорятся общие слова: «чтобы всем было хорошо и чтобы не было ничего плохого». Но этого недостаточно чтобы конкретно строить в стране какую-то жизнь. Как должно взаимодействовать государство и общество, что относится к функциям государства, где и чем оно ограничено, а где должно доминировать, у кого какое место, какими регуляторами осуществляется справедливость – здесь нет общих взглядов, а должны были бы быть.
