QR-код для пожертвований через СБП в вашем смартфоне.
ВЕРСИЯ ДЛЯ ANDROID
Госпиталь Зимнего дворца
Юлия Кантор в программе Екатерины Степановой «Время Эрмитажа»
Передачи Юлии Кантор на Сервисе скачиваний.
Екатерина Степанова:
Сегодня мы с Вами побываем в парадных залах Зимнего дворца, но речь пойдет не о дворцовом великолепии, а о госпитале, который был здесь развернут в годы Первой мировой войны.
Мы беседуем с советником Государственного Эрмитажа Юлией Кантор.
Юлия Кантор: Действительно, госпиталь в Зимнем дворце — как ни парадоксально — это не то чтобы terra incognita, но tabula rasa для современной исторической науки, хотя это очень значимая страница для истории и дворца, впоследствии и музея, и вообще для истории петербургской, петроградской, ленинградской медицины. Это очень интересно, поскольку все материалы, которые могли бы рассказать и которые действительно рассказывают о существовании и истории создания этого абсолютно уникального госпиталя, мало известны. Аналогов такому явлению, как госпиталь Зимнего дворца, нигде в мире нет, ни в одной монаршей резиденции госпиталь — причем даже не для офицеров, что важно, а для солдат — не был создан в годы каких-либо войн, ни до, ни после.
По понятным причинам в советское время о том, что в Зимнем дворце располагался госпиталь для тяжело раненых солдат, не говорили, иначе пришлось бы долго объяснять, что же все-таки штурмовали и штурмовали ли — но это отдельная тема — матросы, солдаты и рабочие, которые были здесь в ночь с 25 на 26 октября 1917 года. Но зато мифы остались. Мифы с намеками на правду. Это очень интересно, если потянуть как за ниточку клубок мифа, то можно добраться и до основания правды.
Каждому школьнику советского времени был известен большевистский миф, он преподносился в учебниках истории как правда, о том, что председатель Временного правительства Александр Керенский убежал из Зимнего дворца в женском платье и не просто в женском платье, а в платье сестры милосердия. Откуда возник этот миф? Я хорошо это помню даже по собственному опыту. Как-то в школе учительница очень осторожно объяснила мне, что ему пришлось переодеться. А почему в женское, а почему тем более в платье сестры милосердия? Ну и на многие годы даже для меня это в известной степени оставалось неизвестным.
Но сначала по пунктам. О том, что Керенский никуда не убегал, а уезжал поднимать верные Временному правительству войска, это теперь уже давно известно. А вот как родилась идеологическая фальшивка о переодевании, рассказывают документы, хранящиеся в архиве Государственного Эрмитажа. Частично они там хранились с того времени, как происходили известные драматические события 1917 года, частично документы — это воспоминания медицинских сестер и других петербуржцев, петроградцев, которые находились в этот критический момент в центральной части не только Зимнего дворца, но и на Дворцовой площади, в центральной части города, и которые так или иначе, но за эти сутки, когда поменялись все эпохи, смогли попасть в бывшую цитадель Российской монархии. Действительно бывшую, потому что с 1915 года императорская семья в Зимнем дворце уже не жила, об этом тоже нужно помнить, она переехала в Царское Село.
Итак, как все начиналось.
«Приспособление Зимнего дворца под лазарет» — такую статью поместил «Правительственный вестник» 6 августа 1915 года, почти через год после начала Первой мировой войны. Опять же, это произошло еще и потому, что императорская семья уже не жила в Зимнем дворце. Согласно поступившему в Главное управление Красного Креста сообщению, «Государь Император, осведомившись о недостатке помещения для раненых, Всемилостивейше изволил предоставить для размещения наших раненых воинов Императорский Зимний дворец». Обращает на себя внимание вот эта фраза: «осведомившись о недостатке помещений для раненых». Действительно, война была столь кровавой и такой продолжительной, хотя казалось, как всегда кажется, что война будет короткой, что в разных регионах Российской империи, отнюдь не только в столице, буквально не хватало мест для раненых, не хватало, кстати, медицинского персонала, не хватало оборудования и прочего. Это ситуация, которая нам неоднократно будет знакома уже в советское время.
Интересно, что этой ситуацией с человеческими ресурсами и, вообще, с необходимостью беречь человеческий материал, как бы мы сказали сейчас, тогда обеспокоились члены Государственной думы и Государственного Совета. Дело в том, что Государственный Совет и Государственная Дума имели специальный орган для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства, который назывался Особым Совещанием. Это совсем не те «особые совещания», которые возникли у нас в конце 20-х в начале 30-х годов. Так вот именно Особое совещание подало Николаю II всеподданническую записку. В этом документе – надо сказать совершенно уникальном по тем временам – впервые четко и без всяких эвфемизмов указывалось, что «принцип бережливости людской жизни не был в должной мере воспринят нашей армией и не был в ней достаточно осуществлен. В армиях прочно привился иной взгляд, а именно, что при слабости наших технических сил мы должны пробивать себе путь преимущественно ценою человеческой крови. В результате в то время как у наших союзников размеры ежемесячных потерь их армий постепенно и неуклонно снижаются, уменьшившись во Франции по сравнению с начальными месяцами войны почти вдвое, у нас они остаются неизменными и даже имеют склонность к увеличению». К сожалению, вот это небрежение к людям, отсутствующий принцип бережливости к людской жизни – явление отнюдь не устаревшее. И в советское, и в постсоветское время, и в войнах и конфликтах – никогда не соблюдается этот вечный и самый важный гуманистический принцип сохранения человеческой жизни.
Итак, что же происходило дальше. Одним из толчков к созданию госпиталя, действительно, была ситуация, которая была связана с необходимостью монаршей заботы о солдатах. Опять же, бережливость человеческой жизни, если она не соблюдается на полях сражений, то уж по крайней мере постфактум, когда нужно лечить и выхаживать, именно монарх должен осенить своим влиянием и именем эту заботу о воинах.
Госпиталь был открыт и назван именем Алексея Николаевича, цесаревича, согласно семейному обету во избавление его от неизлечимой болезни гемофилии. Было решено в императорском Зимнем дворце отвести под раненых парадные залы, выходящие на Неву, то есть вся теперешняя Невская анфилада: это Николаевский зал с Военной галереей, которую мы знаем как Галерею героев войны 1812 года, Аванзал, Фельдмаршальский зал и Гербовый.
В Фельдмаршальском мы с вами сейчас и находимся. Он действительно был свидетелем многих событий, в том числе революционных. На самом деле это один из самых неудобных залов для лежачих больных, через него все время ходили, потому что далее находится Петровский зал и Гербовый на 200 человек. Гербовый зал был превращен в палату, где было 200 раненых, и сестры милосердия, это видно по воспоминаниям, говорили о том, что им за дежурство приходилось пробегать сотни метров, а то и километры в течение суток, когда они дежурили. А проходным так получалось, был Фельдмаршальский зал, потому что Николаевский зал находится, если мы находимся здесь, то слева от нас, и там тоже было на 150 человек лежачих коек. Нам важно сейчас запомнить, что Николаевский зал как одна из самых больших палат для лежачих, подчеркнем, раненых, выходит именно на Неву, его окна смотрят на Стрелку Васильевского острова и Петропавловскую крепость.
Екатерина Степанова: А как же там разместилось такое количество человек? Койки стояли рядами, в принципе, на старых фотографиях это видно. Кроме того, видно, что стены были закрыты какими-то белыми экранами.
Юлия Кантор: Естественно, стены были закрыты во всех залах для приспособления, в том числе гигиенического. Они были закрыты белыми панелями, либо покрытыми штукатуркой или затянутыми марлей, это зависело от палаты и оттого, что в ней происходило. Коек там действительно было очень много, стояли в шесть-семь рядов, практически сдвоенные койки с прикроватными тумбочками. Все было очень строго, это видно и по фотографиям, и видно по воспоминаниям. А те залы, которые были предназначены под операционные, рентгенологический кабинет, какие-то смотровые и так далее, естественно, они полностью были изменены. Вы никогда не узнаете даже на фотографиях этих залов, потому что там стоят: стеклянное оборудование, полочки, столики, и так далее – все остальное абсолютно белое, и, соответственно, медицинский персонал.
Екатерина Степанова: Для этого тоже большие помещения использовались?
Юлия Кантор: Нет, в основном небольшие, кроме операционных, поскольку там могло идти несколько операций. Это еще не был знаменитый конвейер, когда врач переходит от одного стола к другому. Но тем не менее, поскольку госпиталь тоже захлебывался от потока раненых (как раз 1915 – 1916 годы – это наиболее кровопролитные сражения на фронтах), для операционных использовались максимально освещенные и достаточно большие залы. Перевязочные находились в небольших, в том числе в каких-то бытовых помещениях.
Почему я так старательно напомнила про Невскую анфиладу? На самом деле, когда произошел штурм, то несколько снарядов, которые были выпущены с Петропавловской крепости – не путаем с «Авророй», это отдельная история – так вот, несколько снарядов действительно разорвались на набережной, часть шрапнели попала в Зимний дворец, были разбиты стекла. И по воспоминаниям медсестры Нины Галаниной, которая передала эти документы, то есть собственно свои воспоминания, сделанные на ходу 26 октября в Зимнем: лежачие раненые были совершенно шокированы, они не понимали, во-первых, что происходит, почему стреляют по госпиталю. Оказалось, что стреляют как бы революционеры, и тут началось самое интересное. Штурмующие срывали бинты с лежачих с ранениями челюстно-лицевой зоны, они искали замаскировавшихся членов Временного правительства. Вспоминаем миф об Александре Керенском, бежавшем в платье сестры милосердия.
Вот небольшой фрагмент из воспоминаний Нины Галаниной: «Вся галерея от вестибюля до главной лестницы была завалена оружием и походила на арсенал. По всем помещениям ходили вооруженные матросы и красногвардейцы. В госпитале, где всегда были такой образцовый порядок и тишина, все перевернуто, все вверх дном, и всюду вооруженные люди. Старшая сестра (имеется в виду старшая сестра милосердия) сидела под арестом, ее караулили два матроса. Лежачие раненые были сильно напуганы штурмом дворца: много раз спрашивали, будут ли стрелять еще».
Екатерина Степанова: Раз уж мы коснулись личности старшей сестры, насколько мне известно, в госпиталь Зимнего дворца была приглашена Община сестер милосердия имени М.П. фон Кауфмана. И старшая сестра — это баронесса Икскуль. Дело в том, что нашим слушателям немножко знакома эта история по другим программам. А почему именно эту общину пригласили?
Юлия Кантор: Как видно по документам, пригласили практически даже не особенно выбирая. Не потому, что выбора не было, а потому, что именно эта община славилась безупречностью отношения, во-первых, к больным, к раненым, к немощным; а во-вторых, там была жесточайшая, необходимая для такой экстраординарной работы, дисциплина; и еще, сестры милосердия – это были не просто санитарки, как могло бы быть в таких случаях, они действительно имели очень неплохое по тем временам образование, что тоже было необходимо. И эта община была задействована в обслуживании госпиталя Зимнего дворца, практически, вне конкуренции. Причем, опять же, медсестры вспоминают, что они очень старались. А как раз кто был нерадив или кто был слишком эмоционален, те стремились уйти из Зимнего, потому что работа в других госпиталях, развернутых в столице Российской империи, была гораздо проще и требовала меньших эмоциональных, и что особенно важно, физических усилий. Таким образом, происходил отбор: здесь оставались самые лучшие, самые выносливые и самые сердобольные.
Но вернемся собственно к истории госпиталя, а не только этого кульминационного момента 25 октября. Поговорим о том, как он все-таки существовал в той самой повседневности. Мы говорили о пике его деятельности, после которого деятельность госпиталя и закончилась: он был расформирован уже 27-28 октября по старому стилю, фактически через 3 дня.Все было достаточно лояльно, цивилизовано: никого не убивали, никого не травмировали, просто находившихся здесь солдат перевели в другие госпитали Петрограда.
Но сделаем все-таки шаг назад. В европейской истории, как мы уже упомянули, нет сюжетов аналогичных госпиталю в Зимнем дворце, и именно поэтому, как только он был основан, так сразу привлек внимание элиты европейских государств и представителей международного Общества Красного Креста. Кстати, в Эрмитаже была огромная и замечательная, душевная, я бы сказала, выставка, она так и называлась: «Госпиталь в Зимнем дворце», на которой были показаны и фотографии, и документы, и дневники, и утварь этого госпиталя, которая у нас сохранилась вплоть до корпии, до перевязочного материала. Она проходила в фойе Эрмитажного театра и имела огромный успех.
Итак, госпиталь посещает огромное количество людей, членов императорской фамилии, разных знатных иностранцев, высокопоставленных русских чиновников, и бесконечное количество, это видно даже по документам, французских, английских, бельгийских, голландских и других иностранных делегаций. А теперь представьте себе: это не музей, и это даже не помещение присутствия, это госпиталь для тяжело раненых. Эти постоянные посещения, это видно опять же по документам врачей, медсестер, обслуживающего персонала – я говорю «видно», потому что очень много колоритных документов – что эти посещения нервировали раненых и страшно мешали работать медицинскому персоналу, потому что даже в тихий час госпиталь был лишен покоя. Всем делегациям, приезжавшим в столицу, обязательно показывали госпиталь Зимнего дворца. Он был не только образцово-показательным с точки зрения высочайшего уровня всего медицинского оборудования и персонала, но и был в прямом смысле показным, витринным.
Уместно здесь привести фрагмент официальной информации 27 января 1916 уже года: «Его Величество Николай II осчастливил своим посещением раненых, находившихся в госпитале Его Императорского Высочества цесаревича в Зимнем дворце. Государь изволил милостиво расспрашивать о здоровье, об участии в боях и об обстоятельствах, при которых были получены ранения. Их Императорские Высочества надевали воинам шейные образки». А на выставке, которая была в Эрмитаже, среди многих экспонатов был один очень любопытный, едва ли ни единственный вообще в истории ширпотреб, изготовленный фирмой Фаберже — это солдатская табачница. Из простого металла, без всяких украшений, на крышке герб Российской империи и внизу надпись «Война 1914-1915 года». В начале 1915 года фирма Фаберже получила этот заказ, и таких табакерок было сделано несколько тысяч. Это были именно бытовые подарочные табакерки, не офицерские, а солдатские. Попали эти табачницы-табакерки в Зимний дворец, конечно, не как экспонаты, их раздавали солдатам. Ведь солдат в любой войне и в любом госпитале без курева — это не солдат. Вот одна из таких табачниц, оставшись в Зимнем дворце, впоследствии попала уже в коллекцию Государственного Эрмитажа.
Екатерина Степанова: А что, кроме Фаберже, никто не мог выполнить такой заказ, или это было специально сделано?
Юлия Кантор: Фирма, поставщик Двора Его Величества, должна была участвовать не только в изготовлении каких-то экстраординарных вещей, но и в трудную минуту, будучи надежным партнером, помочь и символично, и практически – и солдатам тоже.
Естественно, выставка – это лишь воспоминание о происходившем с 1915 года по 1917 год в Зимнем дворце. Саму идеологию выставки когда-то сформулировал директор Эрмитажа Михаил Борисович Пиотровский, а именно: выставка как отражение. Так вот это человечное отражение бесчеловечной эпохи, и это воспоминание о тех людях, которые сделали эту эпоху все-таки человечной.
Екатерина Степанова: Среди персонала были не только лучшие сестры милосердия, лучшая община, которая состояла, как я понимаю, тоже из представительниц аристократических семей…
Юлия Кантор: Не только представительницы аристократических семей, там как раз могли быть и из более низкого сословия, там могли быть даже мещане. Конечно, в основном это были дворянки, но в принципе такого жесткого классового подхода в это время, конечно, уже не было.
Екатерина Степанова: Но вот удивительная вещь, Вы рассказывали, что представители иностранных держав посещали госпиталь, но там, кажется, работал даже Сиамский принц в качестве врача.
Юлия Кантор: Да, работал, и есть его фотографии при исполнении служебных медицинских обязанностей. Но он попал в Россию совсем маленьким, подростком, получил здесь образование и считался одним из лучших специалистов, и поэтому он довольно активно и долго работал в госпитале в Зимнем дворце.
Если говорить именно о врачебном персонале в госпитале в Зимнем дворце, то это были специалисты в самых разных областях, в основном, это, конечно, хирургия. Но не только хирургия: и травматология, и челюстно-лицевая хирургия, и, конечно, пульмонология, потому что именно здесь производились совершенно уникальные по тем временам операции, как раз связанные с ранениям в легкие. Опять же, мы понимаем, что Первая мировая война – это время, когда впервые использовались отравляющие газы. И здесь тоже занимались выхаживанием таких раненых. Кстати, известно несколько случаев, во всяком случае по воспоминаниям, может быть, это и апокриф, что неизлечимо раненых, которых, кстати, отгородив ширмами, отправляли в Петровский зал, выхаживали своей неустанной заботой медицинские сестры, сестры милосердия. Выхаживали даже тех, кого врачи могли считать действительно безнадежными, и они выздоравливали.
Екатерина Степанова: Мы немножечко прошлись, акустика помещения хорошо заметна на записи, вот в таких больших помещениях просто рядами располагались койки. А можно где-то посмотреть фотографии, и не планируется ли еще раз подобная выставка? Мы празднуем столетний юбилей Великой войны, не будет ли повторяться такая выставка?
Юлия Кантор: Нет, повторена она не будет, она, возможно, частично, несколькими витринами войдет в одну из последующих выставок 2014-2015 года, посвященных Первой мировой войне. Но есть еще 2017 год, доживем и тему госпиталя в Зимнем Дворце мы, конечно, не обойдем мимо. Потому что 1917 год – это штурм Зимнего дворца, и вообще тот быт, который здесь сохранялся до революции.
И, наконец, уже было два издания замечательного каталога, первый –каталог выставки, потом он был повторен в расширенном виде с добавлением огромного количества документов, выявленных в архиве Государственного Эрмитажа. Каталог стал существенно больше и более фондированным, как сказали бы ученые. Он продается. и там как раз и фотографии, и факсимиле документов, и воспоминания, и так далее. Естественно, фотографии не только врачей, и сестер милосердия и пациентов, но и собственно фотографии залов. Все это при наличии воображения легко реконструируется.
Екатерина Степанова: Ну, что же, сегодня мы, пожалуй, остановимся на событиях столетней давности. В передаче прозвучали слова о том, что госпиталь был закрыт через три дня после Октябрьского переворота, да и о самом так называемом штурме Зимнего мы тоже сегодня упоминали, но об этом событии мы поговорим в одной из наших следующих передач.
Программа «Время Эрмитажа» на Сервисе скачиваний.
Удобно скачивать — легко помогать радио в сборе средств на вещание.
Понравилась статья? Поделись с друзьями.
ГУЛАГ – это такой музей
Репортаж Анастасии Луговкиной об обсуждении проекта Концепции развития музея-заповедника «Пермь-36». 13 ноября 2019 г. АУДИО
Книга «Побратимы» собрала в Петербурге историков блокадной эвакуации из 30 регионов
Репортаж Анастасии Луговкиной о презентации книги, посвященной истории эвакуации жителей блокадного Ленинграда. На таком уровне тема прозвучала впервые за все 75 послеблокадных лет. АУДИО + ФОТО
Юлия Кантор о разработке федеральной целевой программы по увековечиванию памяти политических репрессий
Юлия Кантор в программе протоиерея Александра Степанова «Уроки истории»: «Прокляты и убиты» — это сегодня нужно говорить о репрессированных, к выжившим добавляя: «прокляты и забыты». Программа протоиерея Александра Степанова «Уроки истории» Гость программы – Юлия Кантор Юлия Кантор – доктор исторических наук, советник директора Государственного Эрмитажа, член экспертной группы по разработке федеральной целевой программы по […]