Зотова Ильина-Боратынская Канун восьмого дня

Ольга Ильина-Боратынская
«Канун восьмого дня»
Читает Людмила Зотова

С 19 мая 2012 г., ежедневно, в 0.30

На волнах радио «Град Петров» мы продолжаем знакомить слушателей с воспоминаниями о драматических событиях в России века ХХ. На этот раз в рубрике «Непридуманное» выходит цикл передач по страницам автобиографического романа Ольги Ильиной-Боратынской «Канун восьмого дня». 

Ольга Ильина – правнучка поэта Евгения Боратынского. Она родилась в 1894 году в Казани, и именно здесь ей пришлось встретить события Первой мировой войны, двух революций, гражданской войны. Веками отлаженный уклад жизни известной в городе дворянской семьи, как и уклад жизни всей страны, был разрушен. Возможно, ушедшие события воспроизводились автором с помощью собственных дневниковых записей, хотя имена и фамилии большинства героев воспоминаний изменены: Огарины вместо Боратынских, Нита вместо домашнего имени автора Лита, Игорь Волотский вместо Кирилла Ильина. Но безусловная ценность воспоминаний заключается в точном описании событий переломного времени православной девушкой из дворянской семьи, заслуженно уважаемой в городе. На наших глазах из светской барышни Нита превращается в беженку в старых, разорванных башмаках. Но внутренний дух, представления о добре и зле остались прежними, несмотря на изменившиеся до неузнаваемости условия жизни.

Любовью к семье, к своему роду, к России пронизаны воспоминания, написанные в начале 30-х годов, уже в эмиграции. Неслучайно некоторые литературоведы ставят эту книгу в ряд с произведениями Бунина и Шмелева. Ольга Ильина мечтала, чтобы с ее воспоминаниями познакомились жители современной России. И вот в 2004 году книга вышла в свет на ее далекой Родине, при участии ее сына, Бориса Ильина, появившегося на свет в тяжелые годы, описываемые в романе.

Коротко – о судьбе героев, оставшейся за рамками романа. Без вести пропал в пучине гражданской войны восемнадцатилетний брат Алек, в 1932 году от рук НКВД в Москве погиб старший брат Дмитрий. А сама Ольга Ильина, жена белого офицера, в 1922 году эмигрировала сначала в Харбин, где к тому времени уже находился ее муж Кирилл Ильин, а затем в Сан-Франциско, где скончалась в возрасте 97 лет.

Роман читается в сокращении.

Борис Ильин:

«Канун Восьмого дня» – автобиографический роман, который моя мать начала, когда мне было лет одиннадцать. Отец медленно выздоравливал от туберкулеза легких. Чтобы избежать летнего тумана в Сан-Франциско, родителям удалось нанять крошечный домик в пригороде Сан-Рафаэль, хотя уже началась великая депрессия и денег было в обрез.

Чтобы я не слишком распустился от безделья, мама засадила меня за пишущую машинку, и я одним пальцем печатал ее рукопись.

За шесть лет до этого мы эмигрировали в Америку из Харбина, куда маме и мне удалось уехать из Казани и где папа, после четырех лет участия в гражданской войне, нашел нас. В это время мама еще иногда писала стихи. Она мне их декламировала и объясняла, чтобы дать мне какое-то понимание нашего прошлого. Ей было важно, чтобы я хоть что-нибудь понимал о поэзии вообще, чтобы знал о тех в нашей семье, кто погиб во время революции, и о родственниках, оставшихся в Советской России. Ей, наверное, хотелось, чтобы я, несмотря на то, что ходил в американскую школу и играл с американскими мальчиками, остался хоть до какой-то степени русским.

Мамин талант к стихам, явно унаследованный от ее прадеда Евгения Абрамовича Боратынского, был не малым, как я понял только впоследствии. Но талант пропадал, исчезал в итоге всего пережитого ею в России – нашего бегства после подавления Белого восстания в Казани против большевиков, когда мне было девять дней от роду, нашей одиссеи по Сибири и возвращения в Казань, наконец, всех трудностей эмигрантской жизни в Америке до великой депрессии.

Когда мы осели в Сан-Франциско, папа, не говорящий тогда совсем по-английски, получил работу красить мебель – конечно, без всякой защитной маски и в результате заболел туберкулезом. То, что он выжил, было чудом. Потом чем-то заболел я и лежал девять месяцев. А в роковой год краха на бирже родился мой младший брат.

Советская пропаганда, имеющая склонность несколько преувеличивать недостатки своих противников, тогда сочно описывала мрачное экономическое положение в Америке как предвестник падения «гнилого капитализма». Но не нужно непременно считать, что в этом случае пропаганда не имела оснований. Америка после краха в 1929 году действительно много пострадала. А новым эмигрантам, без всякого запаса денег, в большинстве случаев без языка, приходилось особенно трудно.

Мама английский язык знала, хотя еще не в совершенстве. Но денег у нас не было. Папа еле-еле приходил в себя после болезни. В те дни никакой правительственной социальной помощи еще не было. Нужно было что-то делать, чем-то зарабатывать. Но не поэзией, конечно. Да и при чем тут поэзия? Но мама не могла не думать о том, чт? для нее было так важно. Для нее всякое искусство, а особенно литература и музыка, были центром и смыслом жизни. Я помню, как сразу после нашего приезда в Сан-Франциско мама, устававшая от непривычной работы в магазине «Гомп», после обеда раз в месяц ехала ночью на трамвае, с двумя пересадками, на собрание «Литературного кружка», созданного приехавшими русскими. Она уже решила попробовать писать по-английски: ее что-то толкало написать нечто вроде романа о необыкновенной семье, в которой она воспитывалась, о своей молодости.

И вот, не зная никакого ремесла, не умея даже шить, мама, сговорившись с одной русской портнихой, открыла у нас дома мастерскую дамских платьев. Стоя перед зеркалом, примеряя на себе материю, она говорила портнихе, какие шить платья. Продавала платья богатым американкам, многие из которых потом оставались на всю жизнь ее друзьями. Папа, медленно выздоравливая, научился кроить материал. Бывший гусар знаменитого Павлоградского полка (ведь в этом полку служил когда-то и Николай Ростов!), бывший подполковник Белой добровольческой кавалерии, сидел в постели и помогал шить платья – помогал без оглядки на прошлое, без жалоб и с юмором. Мама вела дело, смотрела за папой, за маленьким братом и за мной, носилась в город покупать материю. Сама шить так и не научилась.

Тогда, летом 1930-го года, на даче в Сан-Рафаэль, она начала, на чужом ей языке, писать вот этот роман, «Канун Восьмого дня», первые главы которого я ей печатал.