Новое на Сервисе скачиваний

28 сентября 2020 г.

Дорогие друзья!

На Сервисе скачиваний вы найдете много умных, глубоких и очень актуальных размышлений.

Предлагаем вашему вниманию недавно размещенные для скачивания радиопередачи и видеолекции.

«Вестники свободы»

Ольга Седакова

Посредственность как социальная опасность

Читает Александр Крупинин

«Я знаю немало людей, которые скорее согласились бы считаться дурными, чем посредственными. Всю жизнь длится у многих этот несчастный роман с самим собой: серость я или не серость, Наполеон или тварь дрожащая? Так вот, мало того, что человек и без того страдает от своей «неисключительности», «серости», как у нас говорят: тут еще ему говорят, что он представляет собой социальную опасность, поскольку он не гений. Заверяю вас, что ничего подобного я в виду не имею.

Одна моя знакомая немецкая современная художница рассказывала мне, что до какого-то времени она ненавидела правду. Естественно, назвать свое настроение таким образом она смогла только тогда, когда пережила радикальный душевный переворот. До этого она так свою неприязнь не могла бы назвать. Но она замечала, что настоящая живопись, и современная, и классическая, вызывает у нее острую личную ненависть, что она ненавидит, допустим, Рембрандта. Она охотно признавала при этом средние вещи. Все, что противоречило этому среднему уровню, вызывало у нее непонятную ей самой ненависть. Этого не должно быть, это меняет все карты, это рушит мой мир!

Я предполагаю, очень многие удивятся, почему на пути к внутреннему, к «старой правде» мы, как я сказала, встречаемся с политикой. Разве не должны мы просто бежать от политики, от всей ее суеты и лжи, от ее насквозь разыгранной, насквозь сценарной реальности, как мы знаем теперь особенно ясно, со всеми этими пиаровскими кампаниями, которые описал В.Пелевин? Очень часто путь побега от всего этого – да и вообще от всего «внешнего», самым внешним из которого видится политика, – и почитается духовным. По моему убеждению, если это путь духовности, то духовности гностического типа, духовности, которая вообще не признает ни реальности, ни ценности здешнего мира.

«Бонхеффер, анализируя германское общество времен нацизма, обнаружил, что глупость – свойство или недостаток, который принято считать врожденным, – в действительность является результатом личного выбора, причем выбора, политически мотивированного»

Но совсем другое дело отношение с политикой в ее исходном смысле (я напомню, что политика – это аристотелевское слово, это слово классической античной мысли), политикой как законами общежития, законами гражданства. То, что такая идея гражданства не чужда христианской православной мысли, мы видим в таких выражениях литургических текстов, как «небесное жительство»,«рая житель» (так именуется святой) и подобных. «Жительство» в церковно-славянском языке передает греческое политейя, гражданство, участие в жизни полиса. «Житель» же по-славянски – не просто обитатель, как это в русском языке, но гражданин, то есть тот, кто несет ответственность за политейю, за город, за свое общество. И поэтому если пойти путем уклонения от жительства, от позиции жителя и смотреть на все происходящее с пресловутой точки зрения вечности, sub specie aeternitatis, это будет очень ложный, кривой путь.

«Я предполагаю, очень многие удивятся, почему на пути к внутреннему, к «старой правде» мы, как я сказала, встречаемся с политикой. Разве не должны мы просто бежать от политики..? Очень часто путь побега от всего этого – да и вообще от всего «внешнего», самым внешним из которого видится политика, – и почитается духовным»

Посмотреть на все «с точки зрения вечности» почему-то кажется обывателю чрезвычайно легким делом. Однако эта «точка зрения вечности» подозрительно напоминает обыкновенное наплевательство.
Вот образец такого взгляда «глазами вечности». Мои итальянские знакомые совершали паломничество на Соловки: они хотели поклониться месту человеческих страданий, и в том числе, месту страдания людей, которые были христианскими исповедниками. Для них проводили экскурсию по острову и монастырю, показали все что угодно, но не это. Когда они спросили, почему на Соловках так мало памяти о лагерях, о погибших, о том, что там происходило совсем недавно, проводник сказал им: «Но ведь это было такое короткое время по сравнению с вечностью!»

Вот это та самая точка зрения вечности, которую, мне кажется, можно назвать точкой зрения свинства: «Это продолжалось всего десять – пятнадцать лет». Мои итальянские знакомые, люди верующие, не побоялись заметить, что и 33 года земной жизни Господа нашего с точки зрения такой вечности – тоже совсем короткое время!

Что же такое, в конце концов, это гражданство, эта политика? Это, как мне представляется, с одной стороны – опыт существования в виду зла и с другой стороны – в виду страдания, чужого страдания. Вот что я имею в виду прежде всего, когда говорю о политике. Здесь каждый человек оказывается свидетелем. Свидетелем того, что творится зло и насилие, свидетелем того, что какие-то невинные люди его на себе испытывают. Он не может сказать, что с точки зрения вечности это почти ничего не значит. (Откуда, между прочим, у всех такое близкое знакомство с вечностью?) … «Не знали» и «не понимали» этого и наши люди. «Не подумали» они и о том, что происходит с теми, кого они обсуждали на общих собраниях и кричали: «Вон Пастернака из нашей страны! Вон Солженицына из нашей страны!». «Не подумали», «не понимали» – и соучаствовали в этом позоре.

Теперешнее время как будто ничего такого вопиющего не говорит. Скорее уж оно говорит, что само различение добра и зла устарело, что все и не добро, и не зло, а что-то такое среднее, смешанное, невнятное, отчасти хорошее, отчасти дурное – как мы все, как весь этот грешный мир. Нет худа без добра. В этой немудрящей пословице, «нет худа без добра», Бродский увидел некую великую философию и предположил, что это и есть та новость, которую Россия несет Западу, тот «свет с Востока», которого Запад ждал и наконец созрел для этой мудрости.

Однако, до чего же тогда созрел мир, который до сих пор не знал, что нет худа без добра, что вообще не стоит слишком решительно различать худо и добро? Он созрел до цинизма, потому что такое неразличение – не что иное как цинизм.

Когда обсуждают «реальный социализм», редко задумываются над тем, чем он соблазнял человека тогда – и чем он продолжает соблазнять, откуда возникает ностальгия по нему? Ради чего человек соглашается на безвыходную тюрьму и вечный надзор? От чего освобождала его эта тюрьма? От чувства метафизической личной вины – предположил Пауль Тиллих в своем анализе тоталитаризма. А это не шутка, это одно из труднейших обстоятельств человеческой жизни. Режим предлагал каждому своему участнику удобства, которых в предыдущей истории человек еще не знал – или не знал в такой мере. Он предлагал ему возможность стать «простым человеком», у которого нет никакого спроса с себя, над которым совесть не стоит, «как зверь когтистый».

«…до чего же тогда созрел мир, который до сих пор не знал, что нет худа без добра, что вообще не стоит слишком решительно различать худо и добро? Он созрел до цинизма, потому что такое неразличение – не что иное как цинизм»

Часто в таком разговоре мне приходилось слышать и наше родное раздвоение говорящего, раздвоение, которое младшее поколение, я думаю, уже не встречало. Раздвоение каждого человека на «я» и «мы». Редактор спокойно говорил: «Я лично этого не люблю, но нам это нужно». Или наоборот: «Мне это нравится, но мы этого принять не можем». У человека, как будто облаченного властью и правом принимать решения, внутри было два существа: «я» и «мы». Эту шизофреническую ситуацию он считал совершенно естественной. … Так что речь идет не о наличных знаниях, отнюдь: речь идет о человеке, который уверен в своем праве судить с точки зрения заниженных критериев, требовать легализации этих заниженных критериев – и более того: их принудительного для всех статуса.

От сравнения одного зла с другим ничего толкового не получается.

Мы не можем сказать, что честь победы над реальным социализмом кому-то у нас принадлежит, не можем сказать даже и того, побежден ли он вообще. Но годы освобождения по существу повторили западный путь, приняв за радикально антитоталитарное настроение элементарный скепсис и агностицизм. … Так что ворюга все-таки милей, чем кровопийца. Нетрудно заметить, что само противопоставление этих двух зол ложно. Воровство непременно где-нибудь вдали кончится и кровопийством…

Так вот, коснувшись по ходу нашего обсуждения многих – наверное, слишком многих для того, чтобы все их увязать воедино – тем, перейдем к заключению. Какую же, собственно говоря, опасность представляет собой человек, который не может открытым образом встретить реальность, не может посмотреть на нее без разнообразных шор, предписаний и т. д.? Который не согласится на то, что истина не «слишком сложна»? Который не знает императива «умри и стань»?

«…ворюга все-таки милей, чем кровопийца.  Нетрудно заметить, что само противопоставление этих двух зол ложно. Воровство непременно где-нибудь вдали кончится и кровопийством…»

Мне кажется, что эта опасность очень простая, так что долго ее обсуждать излишне. Во-первых, это человек бесконечно манипулируемый, то есть такой, которого легко принудить к чему угодно, легко употребить на что угодно. Тогда как того, кто не так боится, кто видит вещи как есть, принудить к чему угодно потруднее».

(здесь — с сокращениями в тексте)

3 передачи

СКАЧАТЬ

«Вестники свободы»

Протопресвитер Борис Бобринский

Евхаристия и умная молитва

Читает Александр Крупинин

«Мы находим существенную двойственность в христианской жизни и в особенности в молитвенной жизни. С одной стороны вся наша духовная жизнь зиждется на личном отношении к Богу, но вместе с тем, по своей природе христианство соборно и человеческая личность немыслима без отношения и общения с другими личностями.

Мне бы хотелось особенным образом остановиться на видимом противоречии, но реальном сродстве личной молитвы и молитвы церковной, «Когда ты молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф 6; 18). Подлинная молитва нуждается в моменте одиночества в состоянии внутреннего уединения. Это состояние не есть лишь привилегия монашеского или отшельнического призвания, но есть потребность всякой подлинной молитвы, как условие брачного общения человеческой души с Небесным Женихом.

Вместе с тем, Господь напоминает нам, что где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди их» (Мф. 18, 20). Как писал протоиерей Георгий Флоровский: «оба аспекта христианской жизни, личный и соборный, неразрывно связаны друг с другом.

«Мне бы хотелось особенным образом остановиться на видимом противоречии, но реальном сродстве личной молитвы и молитвы церковной, «Когда ты молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно». Подлинная молитва нуждается в моменте одиночества в состоянии внутреннего уединения. Вместе с тем, Господь напоминает нам, что где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди их»»

Именно в Церкви сочетаются эти два основных измерения христианской жизни. Индивидуальная личность не растворяется в общественной жизни, ибо Церковь состоит из разумных и ответственных личностей. Каждая из них соединяется со Христом силой Духа в уникальном отношении. Но с другой стороны, как Тело Христово, Церковь собирает во едино рассеянных чад Божиих и возносит к Троице единую хвалу всего творения.

Соборная молитва Церкви есть молитва, в которой собираются воедино живые личности. Таким образом, Церковь «многоипостасна» по своей природе и по своему призванию. Самая сокровенная личная молитва всегда церковна, ибо христианин – член Церкви по своему назначению и его молитва сама по себе литургична и церковна. Итак, мы не стоим перед выбором или предпочтением между молитвенным деланием наедине и соборной, литургической всецерковной молитвой. Святая Церковь предписывает готовиться келейно к общественному богослужению и Таинствам и напоминает нам, что духовно не безопасно пренебрегать этим правилом. Но не менее опасно увлечься домашней молитвой в ущерб церковному богослужению и «таинству брака», ибо именно в святом Причастии Господь дарует Себя в снедь верным, собранным едиными усты и единым сердцем.

«То, что я назвал бы «Евхаристией сердца» является программой и призванием каждого христианина»

Нередко встречается мнение, что исихастское предание, выраженное в аскетической литературе и в Добротолюбии, отличается и даже противостоит Евхаристической практике…

Глубокая внутренняя соприродность Евхаристического таинства, как средоточия церковной жизни и Иисусовой молитвы, как средоточия личного молитвенного делания, сказывается в общих структурах или законах этих двух сфер молитвенной жизни Церкви,

Можно говорить о литургии до литургии и о литургии после литургии. Эта внутренняя непрерывающаяся литургия совершается в тайниках обновленного человеческого сердца.

Итак, то, что я назвал бы «Евхаристией сердца» является программой и призванием каждого христианина, не менее в миру, чем в монашеских обителях и в отшельничестве.

«Внутренняя молитва, как бы Евхаристия сердца, влечет молящегося к ходатайству за людей»

В обеих сферах молитвенной жизни Церкви мы отмечаем момент обособления от внешнего мира и всецелой обращенности к Богу лицом к лицу и в поисках единого на потребу, В Евхаристии: «всякое ныне отложим попечение», «да молчит всяка плоть человеча», «горЕ; имеим сердца», возглас «двери, двери», отражающий древнюю дисциплину «арканы». В Евхаристии Церковь продолжает собираться «дверем затворенным».

Также и в умной молитве через умолкание чувств и ума перед присутствием Господа, мы погружаемся в тайники сокровенного сердца.

Важным моментом общности и сродства между Евхаристией и молитвой сердечной является ходатайство за мир.

Также и призывание Имени Иисусова совершается в тайниках и в алтаре сердца человеческого. Оно всегда наполнено до отказа всем тем, чем живет человек, всеми нуждами, заботами, страданиями, и все это возносится к Престолу Божию. В этом возношении сердце очищается от всякой скверны плоти и духа и от страстей. Чем больше он очищается и просветляется, тем сильнее научается он состраданию и милосердию к нуждам людей.

Внутренняя молитва, как бы Евхаристия сердца, влечет молящегося к ходатайству за людей, за мир к прощению врагов, к состраданию в самозабвении себя» в жертвоприношении себя Богу и людям на престоле собственного сердца».

(здесь — с сокращениями в тексте)

1 передача

СКАЧАТЬ

Больше «Вестников свободы» — на Сервисе скачиваний.